Лабиринт кривых отражений

Глава 14

Кухня уже давно стала их негласной общей территорией для посиделок. А что? Удобно: все под рукой и не нужно никуда идти, чтобы достать из холодильного куба, названного здесь просто холодильником, запасы, или поставить чайник. На чужую территорию — в личную комнату Женьки — Кай заходил лишь с ее разрешения и по приглашению. Например, чтобы продиктовать свои впечатления от города. И, как ни странно, текст, лишь чуть Женькой поправленный, приняли без особенных замечаний.

Конечно, с отсутствием у него документов, путь в сыск, даже нетайный, был закрыт. Но, возможно, Кай погорячился с выводами, и вполне мог пригодиться и здесь, если не сумеет вернуться в свой мир. С каждым днем он размышлял на эту тему все чаще: исключая то время, когда Женька не работала и могла отвечать на его бесконечные вопросы, или он сам не строил планы по выявлению и нейтрализации сбежавшей сюда имперской мрази. Светлых следовало найти и устранить как можно скорее, по возможности, не привлекая внимания посторонних и без ущерба для собственных здоровья и жизни. Однако пока Кай очень смутно представлял даже то, как будет их искать, о нейтрализации и уничтожении — тем более.

Разумеется, привокзальную гостиницу они проверили. И, конечно, мужчина в кричаще-дорогом костюме там не появлялся (иначе работавшая там администратором Женькина подруга детства уж точно его запомнила): вероятно, вместо того, чтобы отыгрывать рассказанную легенду до конца, светлый поехал подбивать на кладбищенские возлияния дядю Митю. И это говорило о том, что имперцы, в отличие от самого Кая, достаточно хорошо освоились в новом мире, научились пользоваться деньгами и не вызывали подозрений у местных.

— Итак, — Кай потер виски, от переполненности новой информацией голова казалась чугунной, — вашей цивилизации примерно две тысячи лет.

— Вообще-то, намного больше, — Женька подлила ему чая и пододвинула коробку с конфетами (Кай к сладкому был равнодушен, но здесь отчего-то утверждали его полезность для умственной деятельности), — однако в какой-то момент, договорились вести летоисчисление от определенной даты.

— И с чем это связано?

— Религия, подмявшая под себя множество стран. На момент становления — агрессивная, хотя ее адепты и пытаются утверждать, будто альтернатива была бы еще хуже. Сейчас, после отстранения церкви от политической власти хотя бы номинально, вроде бы, поумерила аппетиты. Лично мое мнение — нет, просто времена изменились и Уголовный Кодекс стал важнее любых догматов и фанатичных фанаберий.

— Организация мест памяти тоже связана с религией?

Женька кивнула.

— До прихода на эту территорию христианства упокаивали по-разному. Сохранились курганы правителей, кого-то, наверняка, закапывали или забрасывали камнями, первого предка, выстроившего дом, хоронили под порогом, чтобы жилище охранял, нечисть не пускал, а потомкам помогал, но в основном тела сжигали. Великих князей так и вовсе клали в ладьи, пускали по реке и закидывали горящими стрелами. А вот потом… почитание пусть и ушедших, но живых предков сменилось ухаживанием за могилами. И покойников стали бояться и ассоциировать со злом.

— А раньше?

— Предки помогали советом, наставляли на путь. Они жили в Ирии и присматривали за потомками, прилетали в образах птиц.

Кай помрачнел. Пока очень многое указывало на то, что имело место в проклятой светлой империи. Наверняка, светлых магов именно это и привлекло: решили, будто их милосердное божество специально отправило их в мир своего владычества. Однако в деталях могло крыться слишком многое. Кай деталей, конечно же, не знал: ему для начала следовало разобраться в основном. А значит, рано было делать и выводы.

— А ты, значит, не относишь себя к адептам этой религии? — спросил он то, что и так сквозило почти в каждом слове Женьки.

— Не отношу. Впрочем, и тех, кому нужно зачем-то ходить в храмы и молиться, не осуждаю. Пока не лезут лично ко мне с проповедями, не тащат на службы и не требуют соблюдения постов или жить так, как удобно именно им. Их и только их дело, как устраивать собственную жизнь.

Кай охотно с ней согласился бы. Ему тоже было безразлично, кто и каким богам молится. Однако в истории его мира существовал факт, отмахнуться от которого не выходило: от массовых убийств темных магов в королевстве и последующей гражданской войны спас прорыв тварей, уничтоживший светлую империю за одну ночь. Именно после этого так называемыми «общественными активистами» и «проповедниками», собиравшими вокруг себя стадо озлобленных и одухотворенных (именно такие и готовы убивать всех, кто не с ними) существ, каких и людьми-то назвать язык не поворачивался, основательно занялись сыски. И очень быстро выяснили, что обвиняли темных магов просветленные мрази не по озарению свыше и не по тупой убежденности в победе света над тьмой. Просто им очень щедро платило имперское посольство: всем этим ростовщикам, обещавшим отсрочить выплату, если должник придет на проповедь, мясникам, готовым отпускать товар в кредит тем, кто согласен бороться за дело света, хозяевам питейных и едальных заведений…

Лео говорил, что Его Величество пришел в ужас, когда ему начала открываться картина глобального имперского заговора в его королевстве. Еще чуть, и его власть смели бы, причем собственные подданные. Недолго назвать того, в чьих сысках трудятся некроманты, темным властелином и объявить освободительную войну. Когда же вся цепочка действий светлых раскрылась перед ним, Его Величество впал в ярость. Однако не в ту, свойственную светлым правителям, которую слишком легко спутать с истерикой. В расчетливую и равнодушную, не знавшую сочувствия к врагам.

Его Величество сыграл на опережение, объявив любое убийство темного мага, даже слабого, коронным преступлением. От уже втянутых в заговор оболваненных это, разумеется, не спасло. Лозунг «пока мы едины, мы непобедимы» настолько сильно засел в головах, что так просто не выколотишь. Однако пополнение «светлого воинства» резко сошло на нет. Громить дома и магазины, грабя и насилуя в процессе, весело только при уверенности, что ничего за это не будет. Его Величество при первой же «светлой мирной демонстрации» вывел войска и лично пристрелил двух горлопанов, призывавших идти и брать штурмом королевский дворец. Их затем допросили некроманты, и выявили целую имперскую «просветительскую» сеть в столице.

И все же противостояние обещало затянуться. Преступников, подстрекавших к мятежу, пытались объявить мучениками, пострадавшими за всех светлых людей, стонущих под властью тьмы. При наличии моды на имперскость и веры в единого-милостивого, эти россказни падали на благодатную почву.

Когда Его Величество выгнал имперское посольство, император визжал на весь континент. Однако соседи поддержали вовсе не его. Тогда же император разродился знаменитой буллой о страдающем свете, который непременно воссияет, но не в оскверненном тьмой мире, достойном лишь уничтожения.

А затем произошел прорыв. Впечатливший и последних идиотов с кретинами. Наглядно показавший: государство, избавившееся от темных магов, очень скоро прекратит свое существование.

Лео подозревал, что прорыв оказался провальным ритуалом: порталом, открытым не туда, куда хотели светлые. Кай же, столкнувшийся с туманным лабиринтом и миром, конечно иным, но весьма схожим с его собственным, сильно в том сомневался. Открыть портал случайно не туда не вышло бы. И уж точно новая магия не является в мир просто так. Из ничего не возникает даже магия. Да и с какого же рожна? Уж точно не потому, что императору так восхотелось. Будь тот хоть тысячу раз помазанником бога, а законы мироздания неумолимы: для того, чтобы впустить в мир новую неизведанную магию нужна жертва. И она должна быть огромна!

Имперская верхушка специально истребила или вынудила бежать всех темных магов. И вовсе не потому, что их якобы божеству темный цвет резал глаза. Император и его ближайшее окружение загодя готовились к массовым убийствам и стремились устранить всех, кто мог помешать свершению их планов.

Останься в империи хотя бы жалкая горстка некромантов, она выступила бы против полчищ кровожадных чудовищ. Хребет ритуалу, конечно, не сломала, полегла вся до единого, но и тварей потрепала. Возможно, даже так, чтобы магия перемещений не втекла в мир. Некроманты никогда не бегают от гибели, они слишком хорошо и многое знают о той стороне и уж точно не желают мучиться угрызениями совести в посмертии. В отличие от светлой мрази, гребущей под себя все блага, до которых есть возможность дотянуться, объявляющей свою нынешнюю жизнь единственной, оправдывающей любую подлость благими намерениями.

Если здесь победили такие же… Кай, нет, не откажется усмирять пробужденные кладбища. И с монстрами станет биться до последнего. Однако сначала возьмет в охапку суетливую девицу, зачем-то впустившую его в собственную жизнь, и унесет далеко-далеко, туда, где зло ее не коснется. Вызовет этот проклятый туман, раз уж магия перемещений отметила именно Кая своим присутствием, и передаст Лео с рук на руки. Девица с такими глазами не может не обладать даром, а ее суждения прямо говорят о его темном оттенке. Потому… общий язык она отыщет: и с Лео, и с прочими коллегами.

— Кай?.. — Женька коснулась его руки, привлекая внимание. Видимо, задумался он слишком надолго. — Уснул?

Он мотнул головой и сказал первое, подвернувшееся на язык:

— Главное, чтобы они не назначали себе врагов и не убивали их руками вдохновленной проповедями толпы.

Она помрачнела тоже.

— Такое в истории уже было. Крестовые походы, Вальпургиева ночь, погромы, войны католиков с протестантами и наоборот, убийства христианами тех, кого они считали язычниками или не желающими жить по их канонам отступниками, церковные расколы, покалеченные судьбы из-за споров вроде правильно ли креститься двумя или тремя пальцами, много чего еще. Сильно надеюсь, ад, устроенный поборниками веры и прочими «добрыми пасторами» для других, этих недолюдей все же не миновал. Пусть я сама и не верю ни в их ад, ни в их рай.

Ее рука по-прежнему лежала на руке Кая, и тот очень боялся спугнуть это прикосновение, заглянул в ее невозможные глаза и принялся рассказывать то, о чем знал всегда, наверное, даже далеко до собственного рождения:

— Посмертие не минует никого. Все проходят через осознание того, что натворили. И, как правило, не всегда то, чем гордился человек при жизни, станет таковым после обретения всего багажа памяти предыдущих воплощений. Особенно сильно мучаются ростовщики и наемники. Впрочем, борцы за идею, а главное, убийцы за идею — переживают не меньше, а то и посильнее. Потому что цели никогда не оправдывают средств, кто бы чего ни говорил и ни думал; единственное убийство, считающееся благом с точки зрения той стороны — уничтожение тех, кто сам убивал для развлечения или во имя надуманной цели. Потому палачи, если они, конечно, не исполняли лживых приговоров и не запятнали себя участием в политических играх, являются за грань легко и очень скоро рождаются вновь в уже иных обстоятельствах, временах, а теперь, я полагаю, и мирах.

— То есть, жизней много?

— Круговорот мироздания: души рождаются, живут и умирают, изнашивая телесные оболочки. Ничего или очень мало помня из предыдущих жизней. Однако в момент перехода на ту сторону, рождаются уже для не-жизни, и вспоминают все, когда-либо испытанное и совершенное. Сопоставляя новый опыт и память, они мучаются совестью или остаются довольными тем, как жили.

— А смысл?

— Самосовершенствование.

Женька фыркнула, и Кай поспешил продолжить:

— Самосовершенствование — отнюдь не пустое слово, наоборот, самое важное, что только происходит в мироздании. Иначе жизнь в реальности замрет, а то и исчезнет, и разум деградирует до примитивных желаний жрать, размножаться и драться за ресурсы. Только то, что ваши люди прошли через «стыдные годы», — Кай просто не нашел иного названия для творящегося в этом мире религиозного ужаса, — рождает во мне надежду, что те никогда не повторятся.

Он мог бы прибавить: «Если, конечно, я остановлю имперцев». Однако не стал.

— Надеюсь, не повторятся, — согласилась Женька. — Нынче кричать о своей нравственности гораздо популярнее, чем собирать армии против неверных. Хотя некоторые, конечно, пытаются. И отдельные излишне ретивые и активные впадают в буйство, узнав, что кто-то не с ними. Этот мир был бы идеальным, если бы все уважали всех, не пытались клеить ярлыки и затаскивать в свои стаи, а нежелающих травить.

— И за все это время вас ни разу не посещали существа с той стороны? — Кай намеренно направил разговор в нужное ему русло.

— В сказках, легендах, прочем фольклоре и книгах — в основном фэнтезийной или хоррор направленности — постоянно. То алхимик демона вызовет, то кто-то душу продаст…

— Зачем? — изумился Кай. — Это попросту невозможно. Душа — то, что остается после гибели тела. И она неотделима от сознания. Ваши люди что? Ради денег становились умалишенными? Я знаю, что мог бы пленить душу умершего, пока та не перешла границу и заставить служить себе. Но продолжалось бы это только до того времени, пока я сам жив. И, знаешь, не завидую я умершему «пленителю душ».

— Поколотят? — Женька хихикнула.

— Мягко сказано. У Лео, моего приемного отца, есть дух-охранитель, но пришел и поклялся служить он добровольно. Чуть ли не насильно остался при нас, а изгонять его было бы неправильным и нечестным, — Кай подавил улыбку, подумав, а насколько бы впечатлил Женьку вид призрака. — Итак, что там с душами?

— Эм… — Женька удивленно на него посмотрела и все же убрала руку, отпила чаю. — Религия такая: души полагает высшей ценностью. Соответственно, злые силы пробуют оные души купить или выменять, как правило, на богатство и власть.

— Как, однако, удивительно выходит: жрецов не интересует сознание и умение думать.

— По-моему, ничего удивительного, — возразила Женька, — слепая вера — наивысшая ценность для любых жрецов любых культов. А вот когда адепт начинает размышлять и сомневаться в догматах — тут уже бьют тревогу: соскочить может.

— Итак, у вас считают, что души — просто товар.

— С поправкой на то, что продавцов ничего хорошего после смерти якобы не ожидает. Впрочем, не всех. Протестанты вообще додумались до того, что от человека ничего не зависит, богу виднее: решил, кого-то в рай, значит, и последнего маньяка возьмет, решил кого-то в ад, так пусть человек хоть никому за всю жизнь зла не причинил, попадет именно туда.

— Подло.

Женька пожала плечами.

— Таковы люди. У нас по зомбоящикам какое-то время назад любили крутить всякие вымышленные истории с одним и тем же сюжетом: то из лаборатории убегал вирус, то инопланетяне чего-то оставили в недрах, а ученые докопались, то еще что-нибудь вроде вспышек на солнце и мутаций. Неизменным было продолжение: часть людей неминуемо становились тупыми хищниками и принимались бегать за незаразившимися главными героями с целью сожрать полностью или частично и превратить то, что останется, в себе подобных. И знаешь, эти сценарии писали и фильмы снимали те самые протестанты, которые полагали, что от самих людей ничего не зависит. Был тупым преступником, всю жизнь смотрящим на окружающих как на скот, который можно доить и резать, но случайно не заболел, значит, будет героем. Был отличным парнем? Плевать на его хорошесть, превратится в зомби раз уж суждено. И никакого сознания или осознания, Кай. Люди могут лишь смириться, поскольку какая-та дрянь все решила за них. Знаешь, чему вся эта галиматья учила? Каждый сам за себя; даже тот, кого ты считал другом, способен перегрызть глотку. Как тебе светлая идейка глубоко верующих тварей, которых мне людьми звать не хочется?

— По-моему, отвратительно. Души, конечно, существуют, отделяются от тела и переходят на ту сторону… — Кай запнулся, — или не переходят. У всех по-разному, как ты любишь говорить.

— Разве? — Женька хмыкнула. — Но ты рассказывай дальше, интересно же.

— Души неотделимы от сознания, ты уж мне поверь. Я знаю точно, в отличие от большинства жрецов все равно каких богов.

— И что есть сознание? — задумалась Женька. — Память?

— Нет. Память прошлых жизней люди постоянно теряют при новом рождении. Правда, не всю. След остается именно в сознании. Потому человек, который в прошлой жизни был… к примеру, сапожником, вряд ли станет им снова: не захочет. Либо, наоборот, умножит уже полученные знания, придумает форму сапог, которые перевернут моду и покорят мир.

Женька цокнула языком.

— Как красиво излагаешь. Давай, я буду за тобой записывать?

Кай пожал плечом.

— Я не открываю тебе величайшую тайну. Наоборот, чем больше людей задумаются, что такое смерть на самом деле, тем лучше. Правда, ревнители какого-нибудь не в меру мирного культа, могут прийти в ярость.

— Плевать на них, — отмахнулась Женька. — Так сознание?..

— Наш характер: желания и устремления, реакции на те или иные раздражители, понятия о личном добре и личном зле, о справедливости и подлости. Никогда не удивлялась самой себе? Никогда не вытворяла нечто самой себе несвойственное?

Женька пожала плечами.

— Я однажды ручеек перемахнула в три с половиной метра шириной, хотя никогда спортом не занималась. Просто лень было искать переправу: устала так, что думала сяду и стану сидеть.

Кай усмехнулся:

— Не то.

— Мне всегда твердили, что девочка не должна драться и обязана прощать, если попросят прощения.

— А ты?

— А я впадала в ярость от одних лишь этих слов. Причем старалась не злиться, и ничего не выходило: лет до двенадцати. Когда чувствую направленную на меня агрессию — все равно какого характера, хоть любовного желания — сдержаться не могу. Прикинь, ко мне парень в метро подкатывает, а я посылаю его на все четыре стороны. И мне никогда не бывает жаль тех, кого я ударила словесно или физически. Срабатывает какой-то механизм: если бью, значит, вычеркиваю из своей жизни.

— Боец в мирные времена, — Кай тепло улыбнулся. — А я-то удивлялся, почему ты так просто отнеслась к тому, чему оказалась свидетелем. Однако мы отвлеклись: — Проявления потустороннего.

— А душа? — Женька обиженно надула губы. — Расскажи, Кай. Мне ведь узнать не у кого так, чтобы не счесть очередной чушью.

— А ты веришь мне?

Женька задумалась, но совсем недолго:

— Тебе ни к чему обманывать. Что так буду помогать тебе, что эдак. И да, верю. Твои рассказы — словно напоминание о том, о чем я и так знаю, но подзабыла.

— Душа — это жизненная сила, несущая отпечаток пройденной жизни до тех пор, пока не окажется на той стороне. После перехода, душа обретает память всех воплощений. Если желаешь, душа и есть память конкретного жизненного пути определенного человека. С души могут случаться спонтанные слепки на нашей стороне реальности. Именно их чувствительные к потустороннему люди видят как неразумных призраков: свечение, напоминавшее формой силуэт человека возле определенных мест… например, гибели. Некроманты вызывают именно слепки с душ, часто зовя их духами, потому нам безразлично рождена ли настоящая душа снова или нет. Бывает также, что души не переходят на ту сторону, тогда они остаются в реальности, как есть: без всего объема памяти предыдущих воплощений, оставляя лишь опыт, полученный за конкретную жизнь.

— Дансе макабре.

— Прости, что?

Женька усмехнулась.

— Не полиглот, — констатировала она. — А то была у меня теория, будто ты просто слышишь любой наш язык как язык собственного мира. Но тогда, по идее, имейся у тебя универсальный внутренний переводчик, и другие языки проблему не составляли бы.

— Жаль, его нет. Итак?

— Проявление потустороннего, о котором ты пытаешься выяснить. Не знаю уж, правда или вымысел.

— Ты говори, а там — увидим.

— Первоначально изображение танца, в который вовлечены три мертвеца, чередующиеся с живыми. Еще в религиозную литературу вошли вставшие кладбища. В принципе, в средневековье — времена войн, эпидемий и религиозного беспредела — к танцам было весьма странное отношение. В записи попало явление, когда люди начинали плясать и не могли остановиться, пока не умирали от изнеможения. Видя их, безумной пляской заражались соседи и прочие жители. Целые деревни, а то и небольшие городки вымирали таким образом. Клирики объясняли это происками дьявола или карой бога, ученые пробовали притянуть в виде объяснения спорынью и мышиный помет, который попадал в муку и потреблялся в пищу. Еще в России вплоть до прошлого века были заложные покойники: тех, кто умер от сил природы, не разрешалось хоронить в земле. Еще актеров не хоронили на погостах. Самоубийц, к слову, хоронят за оградами кладбищ по сей день.

— А это уже близко к истине, — задумчиво проговорил Кай. — Тот, кого умертвила природа, природа же способна и поднять.

— Уже давно это считается суевериями, как и в отношении актеров. Официально никакой мистики, ведьм с колдунами, магов и самой магии не существует. Только битва экстрасенсов идет по «зомбоящику», но это ж другое и вообще деньги приносит и устроителям, и шарлатанам с якобы особыми способностями.

— Им ты не веришь, — заметил Кай.

— Я не дура верить тем, кто хочет обогатиться за мой счет.

Кай отпил чаю, потер начавший ныть висок и поинтересовался:

— У вас весь мир держится на деньгах? Они — высшая ценность?

— Найдется немало тех, кто скажет, будто так и есть, — ответила Женька. — Лично мне противно так думать. А у вас иначе?

Кай задумался. И на этот раз надолго.

— Для многих людей, — произнес он осторожно, словно вступил на тонкий лед, едва-едва сковавший водную гладь, — не имеющих дара, богатство играет решающую роль. Но не для всех. Для магов важнее личные цели, часто власть или возможность не зря прожить отведенные на жизнь годы.

— Видимо, как и у нас.

— Наверное, — Кай хитро прищурился и переспросил: — Значит, магии не существует?

— Официально.

Кай фыркнул, щелкнул пальцами, и на его ладони возник черно-пурпурный сгусток тьмы. Поглядев по сторонам и найдя в вазе, стоявшей на холодильнике, невесть когда засохшую желтую розу, срезанную, вероятно, с полгода назад, Кай запустил сгустком в нее и цветок тотчас ожил. Только из желтого стал невероятного сине-пурпурного оттенка.

— Красиво! — восхищенно воскликнула Женька. — И корешки даст?

— Если поливать станешь. Посадишь в землю, может и ожить, но будет цвести и так: без ничего.

— Ну уж нет! — Женька немедленно поднялась, переставила вазу на подоконник и налила цветку воды. — Мне и засохшую жаль было выбрасывать, а теперь я за ней ухаживать буду!

— Это же некро-цветок! — неожиданно для самого себя Кай ощутил нечто вроде смущения, — он и в снегу расти будет.

— Тем более! Чудо такое, — она обернулась от окна и приподняла брови. — Кай? Ты… умеешь краснеть.

— Просто… чай горячий.

— Ну-ну! — развеселилась Женька, конечно же, не поверив.

И правильно сделала. Поскольку теплота к не стоившему особых усилий подарку, не могла не коснуться и дарителя. Каю стало жарко. И вовсе не из-за чая.