Лабиринт кривых отражений

Глава 21

Шепот, робкое дыханье,

Трели соловья,

Серебро и колыханье

Сонного ручья,

Свет ночной, ночные тени,

Тени без конца,

Ряд волшебных изменений

Милого лица,

В дымных тучках пурпур розы,

Отблеск янтаря,

И лобзания, и слезы,

И заря, заря!..

(А. Фет)

Заговор он услышал по дороге домой… вернее, по дороге в жилище Женьки. Снова пришлось ехать на автобусе, но путь стал короче вдвое, а благодаря присутствию читающей заговоры старой барышне вовсе миновал незаметно. И с тех пор ритм заговора звучал в висках, вторил пульсу, оживал в памяти, не забылся за ночь, хотя, прежде чем отправиться спать, Кай и Женька долго говорили, обсуждая план действий. Звучал, когда Кай проснулся, шел к дому у леса, словно на эшафот, но и не думал остановиться. Нечто подсказывало ему: шанс представится лишь сейчас, потом станет поздно, и ничего уже изменить не выйдет.

Нашептывала ли то его темная сила? Предчувствие, в котором некроманты несильны? Духи, дотянувшиеся из-за грани? Или навевала неявная, но по-прежнему присутствующая в этом мире магия? Он не знал. Кай так и так отступать не собирался.

— Не терплю банальщины, но будь аккуратнее, — Женька тронула его за плечо.

Она снова отправилась с ним. Иначе попросту, вероятно, и быть не могло. Правда, сошлись на том, что Женька станет ждать на улице, когда как Кай зайдет в подъезд прямиком за… как там его? Братом Люци? В том, что главный светлый не выйдет в этот раз, Кай был абсолютно уверен. Во-первых, тот сам сказал о том своему прислужнику (Кай снова слушал разговор через кота). Во-вторых, кошки не собрались возле двери, ожидая, когда удастся вымяукать неудовольствие от эдакого соседства — верный признак того, что прислужник просто быстро зайдет в дом сам.

— Постараюсь, — Кай выдавил не слишком веселую улыбку. Он не чувствовал опасности как таковой: его точно не ждала за дверью засада, в доме не установили магическую ловушку. Но все равно… что-то казалось неверным. — Если бы не сомневался в магической механике этого мира, просто убил бы мерзавца, как выйдет из машины, а потом допросил его дух. Никаких проблем.

— Кроме российского правосудия, — заметила Женька. — У нас как бы нельзя убивать людей.

— Абсолютно согласен: людей — нельзя, — сказал Кай. — Вот только ни они, — он кивнул на дверь, — ни я для вашего мира не существуем. Нас нет. В том числе для вашего правосудия. Или тебе не нравится сама идея убийства кого бы то ни было?

— Не думаю, — ответила Женька. — В смысле, считаю убийство вполне себе методом избавления от ненужных проблем. Особенно в конфликтах, подобных нашему.

Кай фыркнул и, подумав немного, быстро прикоснулся губами к ее виску, немедленно отступив и отвернувшись. К тому же времени на разговоры не осталось: подъехало такси, из него вышел светлый с невероятно кислой миной на лице, не глядя по сторонам, направился к подъезду, набрал код домофона. Кай успел перехватить дверь, чтобы не закрылась, протиснулся внутрь.

А дальше все пошло не так, как он спланировал.

Имперцы сыграли на опережение. Кай едва успел заскочить в подъезд, когда ослепительный свет ударил по глазам, а из груди выкачали весь воздух. Беспамятство отсрочило лишь то, что мыслями Кай был не здесь, почувствовал: на оставшуюся на лавочке Женьку несется нечто бесформенное, опасное. Какая разница в сравнении с этим жив он или уже нет?

Убить монстра на расстоянии Кай не сумел бы точно, зато, сам не зная как, умудрился дотянуться до Женьки. Странная выбравшая его магия подчинилась и слушалась до последнего: пока девица не исчезла в туманном лабиринте. Кай мог лишь надеяться: отправив ее к Лео, он не совершил еще большую ошибку (мало ли какое кладбище тот зачищает?). Но на это Кай уже не мог никак повлиять и отключился с осознанием правильности принятого решения.

…Конрад Си-Гай вышел из квартиры, когда шум внизу стих. Он верно выбрал и место, и время. Недавно выстроенный дом, втиснутый меж двумя старыми. В этом подъезде располагалось с десяток квартир, в которых кто-то да жил, остальные пустовали — густое заселение для его родного мира и ничто для мира этого. Всего четыре этажа занимали в основном работяги, а значит, большинство жильцов сейчас отсутствовало: занимались трудом на своих работенках. И даже если нет, будут сидеть смирно, геройствовать не полезут — не та людская порода. Разве только стражей вызовут, но Конрад рассчитывал убраться отсюда быстрее, чем те прибудут.

Старушка, у которой он снял эту халупу, светилась от счастья, когда забирала более чем щедрую плату. Забавно было бы посмотреть на ее лицо, когда иллюзия развеется, и вместо местных денег она увидит цветную бумагу. Впрочем, если старушка не выжила из ума, то успела накупить немало всячины, и пялиться на бумажки придется уже незадачливым торговцам.

Конрад не удержался от улыбки и пробормотал:

— Накопление мы объявим первейшим из грехов, когда возглавим их церковь. Пусть учатся жить одним днем и не планировать на будущее. Ибо только господу такое уместно.

Спустился он по лестнице, не доверяя скрипучей крохотной кабине, подвешенной на тросах, ездившей меж этажей. Вот же премилая случилась бы казнь, если засунуть в нее темных мерзавцев и эти тросы перерезать. Или вовсе сжечь кабину вместе с этими отродьями. Конраду хотелось насладиться своим триумфом до конца, тело требовало действия. Техническое шумное приспособление этого мира, конечно, сработало отлично, но слишком быстро.

Брат Люци лежал на лестнице, ведущей к мусорным бакам. Наверняка, очень надеялся успеть поперед взрыва, вот и побежал. Трус. Взрыв ведь оглушал, а вовсе не убивал, впрочем… Конрад снова не удержался от улыбки, не сумев припомнить говорил ли об этом брату в вере.

— Ах, как я мог не поставить его в известность, — проворчал он, не испытывая раскаяния. — Плохой, плохой я, непременно свершу покаянную молитву.

С одной стороны, потеря очередного бойца света не могла не огорчать, но с другой… все, здесь находящиеся маги, являлись владыками этого мира, а чем меньше владык, тем правильнее. А когда останется один, то станет самым главным владыкой: помазанником и наместником единого светлого господа. К тому же, если брат Люци не был спасен от смерти, значит, не был и мил милосердному свету.

Брат Люци не убежал никуда, застигнутый шумной световой вспышкой, он оступился и умудрился свернуть шею на ступенях. А вот проклятый некромант практически не пострадал. Считать синяки и ссадины Конрад уж точно не стал, а в остальном: дышал, не бледнел сверх меры, не бился в конвульсиях. Лежал себе спокойненько, словно умаялся да заснул.

— Зло хранит выродка, — прошептал Конрад, вытаскивая длинный и тонкий кинжал. — Однако мне несложно исправить попустительство высших сил.

— Остановись!

Конрад на свое счастье действительно застыл, но вовсе не потому, что послушался приказа. Менее всего он ожидал услышать обладателя этого бесцветного, но полного силы голоса здесь.

«Империус ведь не собирался в этот мир, — подумал Конрад с досадой и тотчас же изменил сам себе, как частенько делал, стоило обстоятельствам поменяться. Только-только размышлял о том, что чем больше братьев отдадут жизни во славу воцарения в этом мире выживших, тем лучше? Рассчитывал сам стать божиим помазанником? Чушь несусветная! Только патриарх… император… ИМПЕРИУС достоин встать во главе, как и всегда. А он, верный слуга, всегда будет подле его трона.

— Отомри, — раболепство, наверняка отразившееся во взгляде и на лице Конрада, не могло не польстить, и империус позволил себе улыбку. — Но мальчишку не трогай.

— Слушаюсь, свет мой! — Конрад отступил от поверженного некроманта и воскликнул громче, чем следовало, голос многократно усилили стены, а затем унесли вверх: — Но! Он ведь!..

— Я знаю, кто он, — империус чуть поморщился: громких звуков он не выносил. — А ты не смей перечить!

Конрад опустился на колени, склонил голову, выражая полнейшую покорность и мольбу о прощении.

— Тебя оправдывает лишь то, что ты не видел произошедшего вне здания, — продолжил империус.

— От девки и лужицы крови не должно остаться, мой свет, — пролепетал Конрад и позволил себе осторожный взгляд.

Не ко времени! Поскольку по лицу империуса прошла тень.

— Лужицы крови не останется от кого-то другого, — с сожалением в голосе прошелестел тот, — но тварь пусть обезвреживают местные, может, если поторопятся, обойдутся без случайных жертв.

— И куда же девка делась, свет мой? — изумленно прошептал Конрад.

— Он, — империус, скривившись, словно зрелище вызывало у него рвотные позывы, указал на некроманта, — зашвырнул ее в портал.

Конрад ахнул.

— Ну? — спросил империус. — Понял, почему его теперь нельзя убивать?

Конрад не решился признаться в своей глупости.

— Он — наследник, — сказал империус так спокойно и наставительно, что у Конрада неприятно засосало под ложечкой. — Его отыскала сила, когда вошла в наш мир, но до определенного момента спала, проснулась, когда в ней возникла необходимость. У него! Нам она не подчинилась в должной мере, мы смогли приручить ее благодаря знакам и амулетам, но не полностью. Все время перехватывали капли, не в силах дотянуться до потока.

— Все потому, что он сын… — начал и не договорил Конрад.

— Именно. Но в Пресветлой Империи вся верхушка власти пронизана кровными узами. Магия перемещений считает главным его, — кивок в сторону некроманта, — но и наши просьбы не игнорирует. Когда я задумывал уничтожить отродье, полагал, сила изберет наследником кого-нибудь из нас. Перехода силы к старому некроманту не опасался: убить его оказалось несложно, если задаться целью. Но не теперь.

— Мой свет, почему?.. — все же расписался Конрад в своей несообразительности.

— Девчонка! Как ты не понимаешь? Отродье выбрало именно ее как своего наследника! Он же не себя защищал в последний миг, а ее — любой маг, если он не идиот, поймет, что это значит!

Конрад в жесте крайнего изумления поднес ладонь ко рту.

— Но она ведь местная, — проговорил он. — Магия ей недоступна!

— Значит, отродье нашел способ разбудить в ней дар.

— Проклятый! — Конрад сжал рукоять кинжала.

— Стоит оборвать его жизнь, — продолжил объяснять империус, — и магия в полной мере перейдет к ней. В полной, мой глупый раб! А мы же не связаны с ней кровью. Ни она нам, ни мы ей — никто! Мы мгновенно лишимся даже тех крох силы, которыми обладали.

— Убьем девку!

— И что дальше? Магия перейдет к ее родственникам или к друзьям, если их она ценит сильнее, чем нас. А уж в этом, думаю, даже ты сомневаться не станешь.

Конрад не сомневался в принципе по жизни. Не имелось у него склонности к сомнениям.

— Да мало ли, что в голове у этой малолетней дряни, — прошелестел империус. — Ее может окружать целая сучья стая из потенциальных наследников!

— Мой свет! Приказывай.

— Надень личину, хватай этого и следуй за мной. Говорят, темные прагматичны. Вот и будем договариваться.

***

— Ух ты! Лешик, закатай тебя в пельмень! — дядя Митя стоял и дивился поразительному зрелищу. — Ты чего это, а?

Алексей Прохоров, по его личному мнению, был парнем солидным. Уже в семнадцать сопливых лет раздобыл подержанный «Мерседес» и рассекал на нем по окрестностям. После того, как гаишники несколько раз поймали его без прав, пускать пыль в глаза местным перестал, машину продал и как-то даже посерьезнел сразу. Нет, его, разумеется, видали в прежней компании, окрещенной кем-то «местными квакиными», но все реже. А сейчас он поддерживал дружбу лишь с двоими бывшими однокашниками и вообще работал в какой-то конторе. Дядя Митя постоянно видел Лешика садящимся на электричку при полном параде, то есть, в деловом костюме. Но лишь потому, что вставал дядя Митя с петухами. Возвращался Лешик всегда в пацанском прикиде. Видать, стеснялся.

Однако сейчас на дереве сидел и размахивал руками именно он, Лешик, причем в пиджаке и при галстуке, с портфелем-барсеткой (дядя Митя не знал, как данная приблуда правильно зовется) и в явно недешевых ботинках, а не в своих обычных говнодавах.

— Дядь Мить! Дядь Мить! Главное, к дереву не подходи!!!

Ветер бил Лешику в лицо, потому, чего он там орал, дядя Митя слышал смутно. Почему-то велел не подходить.

— Да с какой-такой стати? — возмутился дядя Митя. — Мне всякие молокососы не указ.

И пошел бодрой походкой именно к дереву.

— Нет! НЕТ! УХОДИ! — надрывался Лешик, однако сбить дядю Митю со взятого курса в свое время не сумел и кое-кто повесомей.

Дядя Митя любил рассказывать, что когда-то работал на маяке. А располагался маяк на крохотном островке, между прочим, имевшем стратегически архиважное значение. И вот однажды в шторм девяти, а будь шкала побольше и всех одиннадцати баллов нес дядя Митя дежурство. Глядь! А на радаре точка светится и прямо на остров прет. Дядя Митя не будь дурак связался с капитаном того судна и требование отвернуть передал.

На радостях выдохнул — не подвела старенькая рация — да не тут-то было! Потому что капитан полез в бутылку и заявил, что размер его судна такой, что может потопить любую оборзевшую лоханку, а потому пусть умник, который смеет что-то у него требовать, сам отворачивает, пока не потоп. Дядя Митя чуть обалдел от подобной наглости, но устав есть устав (потому что все переговоры записывают, сволочи), а то объяснил бы на матерном родном, может, до того капитана дошло б быстрее.

В ходе содержательной, но не имевшей смысла беседы дядя Митя узнал, что с ним говорит аж целая яхта аж самого то ли Хреновича, то ли Оборзовича, то ли Гурзовича, а может, еще какого выходца то ли из земли обетованной, то ли просто олигарха из тех, по ком тюрьма плачет. О том, что капитан судна не абы кто, а любимый племянник, и что ничего ему не будет, если дядя Митя ко дну пойдет.

Надо сказать, пойти ко дну дядя Митя нисколько не боялся. Остров пусть и считался малым, но на самом деле был гектаров в сто пятьдесят. Маяк стоял на скале. Потому будь там не просто яхта, а целый «Титаник», постигла бы его известная участь. Но ничего этого дядя Митя говорить не стал, а настойчиво повторил требование поменять курс. Потом еще. И еще. И еще…

А затем тюрьма плакать по олигарху, может и не перестала, но колокол над его яхтой прозвонил. Причем «бум» был оглушительный. Все, кто вместе с дядей Митей на маяке были, ржали почище коней племенных. Но, несмотря на смехуечки, оружием все запаслись и кой-кому на «стратегически важном» сигнализировали. Выслали из «стратегически важного» три взвода. И пошла потеха! Вначале бандюганы олигарховские с капитанишкой-племянничком во главе маяк пытались штурмом брать. Потом они же от солдат по всему острову бегали.

А если кто не верил и говорил, что известный анекдот про капитана эсминца, выяснявшего отношения с маяком, дядя Митя на свой лад переврал, то Дмитрий Михалыч капитан третьего ранга в отставке отвечал, что все хорошие анекдоты родом из жизни. А переделали оный специально, чтобы внимания к засекреченному острову не привлекать. Да и про кого ж еще слагать анекдоты как не про американцев? Они ж тупые! Так говорил писатель-сатирик и пророк, как показала история.

Однако и эта история, и многие другие и, собственно, Лешик тотчас вымелись из головы дяди Мити, стоило ему увидеть существо… От которого Лешик на дерево и сиганул! А кто бы не? Дядя Митя и сам бы с удовольствием, да между ним и более-менее нормальным высоким и раскидистым деревом стояла тварь, а все остальные кусты и чахлые пятилеточки-березки помочь ему ну никак не могли.

— Дядя Митя! БЕГИ!

Но было поздно, тварь его явно унюхала… учуяла… короче, заметила. И рванула со скоростью разогнавшегося железнодорожного состава. От такой не удерешь.

Дядя Митя зажмурился перед неизбежным. Но вот незадача: секунды текли, а на него никто не налетал, с ног не сбивал, горло не перегрызал. Пришлось глаза открыть.

— Ох ты ж… бляха-муха, — пробормотал дядя Митя. — Закатай тебя в пельмень, хотя не, не надо, ты ж наверняка ядовитая.

Наверняка ядовитая тварь сидела по-собачьи, уложив перед собой огромные львиные лапищи и пристроив на них костяную шею с черепом-головой. Тварь поскуливала и смотрела на дядю Митю недобро, даже ненавидяще. Зато и не нападала пока.

— Чуешь, паскуда, кем от меня пахнет, — посмеиваясь не столько от веселья, сколько из-за нервного потрясения, сказал дядя Митя. — Лунатинский… лунетянский… а, один хрен, заговор он такой… приставучий.

— Дядь Мить! Это чо? И почему оно тя не трогает? — донеслось с дерева.

— А это, Лешик, тварь очень опасная и кровожадная, — подбоченился дядя Митя. — А меня она не трогает только потому, что один паренек от похожих меня намедни спас. Видать, запах его чует, я ж не мылся. Я ж рассказывал, как дело было?

Ту историю дядя Митя не поведал лишь ленивому, только Лешику явно было не до глюков дворника после злоупотребления паленого пойла. До того самого момента, как на него не вынеслось… это.

— Только те кхм… собачки были поменьше и, видать, потупее, — дорассказал дядя Митя. — Те лунатика не боялись. С ними ему за меня сражаться пришлось. А эта, видать, соображает.

— Да как она может соображать, если у нее мозги давно вытекли?! — возмутился Лешик.

Тварь оглянулась на дерево и утробно зарычала.

— А вот гляди ж ты. Кумекает чего-то, — хмыкнул дядя Митя и задумчиво пробормотал. — Как же тебя теперь того-сь?..

— Ась?! — не расслышал Лешик.

— Чего боится, думаю.

— Так воды.

Дядя Митя уставился на соседа, перевел взгляд на тварь.

— Не сумлевайся, дядь Мить, я только и сумел сюда залететь, поскольку бутылкой в нее запулил.

— С чем? С чем бутылкой? — схватился за грудь дядя Митя.

— Говорю ж: с водой! Я ж ничего крепче пива не пью, а перед работой и его не употребляю.

— Ага-сь…

Дядя Митя подобный образ жизни не одобрял — мельчает молодежь — даже уважение к Лешику стало ослабевать. Впрочем, сейчас было не до чего, кроме твари. А вдруг еще кто на платформу пойдет?

До кладбищенского пруда было далековато, а вот яма, прозываемая местными «карьер» — котлован так и не достроенного дома, заполненный водой очередного подземного источника, — был буквально в двух шагах. Аккурат за деревом, на котором сидел Лешик. С дороги котлован не просматривался. И любителей купаться в нем не находилось: люди ж не дураки лезть в воду туда, где даже ротаны не водятся. Поскольку рыба — тоже не дура плавать в плохой воде. Дом ведь в девяностые строить решили, и кабы не кинули потом тех, кто неверно прохождение грунтовых вод вычислил, в рукотворный «прудик». Да и ладно трупы, наверняка, строй материалы и гадость какую тоже в него скинули.

«Ну и хорошо, — решил дядя Митя, — быстрее сгинешь».

Однако, как он ни силился, а заставить упрямую тварь идти к воде не сумел.

— Вот же ж сука… — в сердцах пробормотал дядя Митя, когда все его ухищрения пошли прахом.

Тварь не желала идти к котловану даже за ним.

— Дядь Мить, — позвал Лешик, с которым дворник еще раньше задумкой поделился. — Если не вернусь, скажи Женьке, что она дура: такого мужика, как я, упустила. Решила, я как был гопник, так и остался, а я в фирме работаю, кручусь вот. И вообще рукастый и… Э-эх!..

Договаривать он не стал: боялся передумать. В следующий миг раздался вскрик— это Лешик неудачно спрыгнул с дерева. Будь поверхность ровной, здесь и настал бы ему конец: как тварь вскочила и рванула за добычей, дядя Митя даже не рассмотрел. Так, мелькнуло что-то, да вонью обдало, когда рядом пронеслось. Но упал Лешик на крутой склон, по которому скатился кубарем и прямо в воду. Раздался «бултых», а за ним и второй — более громкий. Тварь котлован не учуяла и, когда оказалась на кромке обрыва, затормозить не успела. Так и сиганула в воду, перелетев и Лешика, и добрый десяток метров. Дядя Митя не сказать, чтобы медлил, но, когда добежал до котлована, тварь уже не трепыхалась, а медленно растворялась в воде.

Мокрый с ног до головы Лешик на четвереньках выползал на берег. Делал он это споро, но неуклюже.

— Ого! Ну совсем как Терминатор уж забыл в какой из частей, — дядя Митя протянул Лешику руку, помогая выбраться. — А ты, оказывается, герой.

— Только Женьке не говорите.

— И про работу твою?

— Ага, — прохрипел тот и закашлялся.

— Воды хлебнул?

Лешик замотал головой: ответить не мог, пытался справиться с кашлем. Когда ему кое-как это удалось, выдавил:

— Это нервное у меня… на счет воды не помню.

— Значит, пойдем сейчас с тобой к Зинке в медпункт, пусть на всякий случай желудок промоет и таблеток отсыпает.

— А как же… — Лешик глянул на мертвенно-гладкую водную гладь и снова закашлялся. — Нас же за шизоидов примут, обпившихся или обкурившихся.

— Ты чего? Правду выложить вздумал? — присвистнул дядя Митя. — Головой не стучался, не?

— Не помню.

— Скажем, случайно в котлован свалился. Перед девками фикстулил. Пойдет?

Лешик резко перестал кашлять, кивнул и даже улыбнулся.

— Эх, паря. Это ж только мне болтать можно. Меня ж никто всерьез уж лет сорок не принимает, а зря. Знали б, сколько в моих байках правды… — и, приобняв Лешика за плечи, дядя Митя повел того в сторону противоположную к платформе. — Заодно и справку для конторы твоей справим за прогул вынужденный: честь по чести, со всеми правильными печатями.