Логово дьявола

ГЛАВА 21

АИДА

Я уже несколько часов стою под душем, горячая вода струится по моему телу. Я все еще чувствую их руки. Повсюду. Внутри меня все болит, кожа горит от одной только мысли об этом. Слезы давно сменились тишиной, и я не хочу, чтобы они снова вырвались наружу.

Ванная комната — как ложное убежище, где никто не может меня тронуть. Но мой отец, он может сделать все. В любое время. Он доказал это сегодня.

Его злоба не знает границ. Он разрушает меня каждый раз, когда я думаю, что наконец-то восстановила себя. Я никогда не смогу убежать от него. Я никогда не буду свободна. Если только не умру.

После сегодняшней ночи мне хочется этого. Если бы только я покончила с жизнью, когда глотала эти таблетки. Почему, черт возьми, они не сработали? Почему Маттео должен был меня спасать? Если бы он этого не сделал, возможно, я бы захлебнулась собственной рвотой.

На следующий день было уже далеко за полночь. Я знаю об этом только по тому, как я пришла домой. Дестини привела меня в порядок после того, как они закончили со мной, и помогла одеться, прежде чем один из людей моего отца отвез меня домой.

Я не могу выбросить из головы всех этих людей. Как они могли просто сидеть и ничего не делать, как будто я была просто актрисой? Это отвратительно. Они как будто сошли с ума от своей развращенности.

Эти мужчины, я до сих пор чувствую их дыхание на своей шее, их стоны в своем ухе. У меня сворачивается живот, и я судорожно дышу в душе, задыхаясь, хватаясь за грудь.

Кожа на руках ярко-красная от горячей воды, но я почти ничего не чувствую. Я остаюсь здесь столько, сколько могу, затем выключаю воду и открываю стеклянную дверь, выходя в прохладу. Я вытираюсь полотенцем и трясущимися руками надеваю толстовку и треники.

Когда я выхожу в свою комнату, мисс Греко уже стоит там с кружкой в руках.

— Выпей это. Это ромашковый чай.

Я беру ее и пробираюсь к своей кровати, сажусь на одну сторону, а она — на другую.

— А-Аида... — Она замолкла. — Прости.

— Да, все всегда извиняются. — Я горько усмехаюсь.

— Твоя мама, она так тебя любила, — шепчет она со слезами.

— Что? — Я отшатываюсь, капли чая обжигают мне бедро. — Подожди-ка, ты хочешь сказать... — Я сглатываю, во рту сухо и песок.

Удар. Удар. Удар.

Пульс бьется в ушах несколько секунд.

Она смотрит вниз, избегая меня, а когда поднимает глаза, в ее взгляде появляется стыд.

— Я... я прошу прощения за ложь... Я... — В ее голосе слышится шепот.

Я отшатываюсь назад, по рукам пробегает жуткое чувство.

— Когда ты спросила меня о том сне, — продолжает она. — Я замерла. Я не думала, что ты когда-нибудь вспомнишь, и не хотела, чтобы ты вспоминала. И твоя мама тоже этого не хотела. Она заставила меня поклясться, что если ты когда-нибудь спросишь, я солгу.

— Ты хочешь сказать, что я видела... свои воспоминания? — Я отшатнулся. — Нет... — вздохнул я.

Она торжественно кивает.

— Тебе было почти пять лет, когда я тебя встретила. Такая умная девочка. Красивая, как твоя мама. — Она грустно улыбается, ее губы плотно сжаты. — Я только начала работать на него, когда встретила вас обеих. Поэтому он и привел меня сюда, чтобы я заботилась о вас.

Чашка дрожит в моих руках, и я медленно опускаю ее на тумбочку. Я не хотела, чтобы мои сны были реальностью. Я не хотела этого для своей матери. Для меня. Было лучше, когда я думала, что она умерла при родах... но теперь...

О Боже.

Слезы хлынули сквозь мою защиту, даже когда я поклялась, что больше не плачу.

— Всякий раз, когда я спускалась, чтобы принести вам двоим еду, мы с твоей мамой разговаривали. Мне хочется думать, что мы стали друзьями. Она взяла с меня обещание, что если с ней что-нибудь случится, я буду заботиться о тебе. Надеюсь, я так и сделала. Надеюсь... — Она фыркнула. — Надеюсь, я смогла сделать для нее хоть что-то.

— Что случилось с моей матерью? — шепчу я, опустившись на середину кровати. — Где она?

— О, Аида... — Она поджимает брови. — Не думаю, что ты хочешь это слышать.

— Скажи мне. — Мои слова пронизаны волнением.

Ее веки сомкнулись.

— Однажды ночью после того, как он...

— Изнасиловал ее? — закончила я.

— Да. — Она делает длинный, тяжелый вдох, как будто произносить это трудно, и я уверен, что так оно и есть. — Через несколько недель после вашего приезда он тащил ее по коридору наверх, а она начала кричать на него, обзывать, и он... — Ее подбородок дрожит, когда она качает головой, ладонь закрывает ей рот, а по щекам текут слезы. Мои тоже катятся вниз. — Он бил ее головой в стену, снова и снова, пока она не перестала плакать. Пока она не перестала двигаться.

— О Боже. — У меня вырывается хрип, залитый ее собственным. — Где ее тело?

— Я не знаю. Мне так жаль. — Ее рука ложится на мою. — Ты очень похожа на ее дочь. Сильная. Добрая.

Мои пальцы впиваются в глаза, и я тихо впадаю в отчаяние. Моя мать, она тоже была его жертвой. И единственный свет в этом туннеле — это осознание того, что во мне нет его крови.

— Ты знаешь, кто мой отец?

— Нет, не знаю. Твоя мать никогда раньше не рассказывала о своей жизни. Вероятно, она была слишком напугана, чтобы полностью довериться мне, и я ее не виню. В нашем мире нет никого, кому можно доверять.

— Как ты могла скрывать это от меня так долго? Зная, как сильно я хочу знать свою мать!

— Аида, я думала, что оберегаю тебя от еще большей боли. Мне казалось, что думать, что твоя мать умерла при родах, как он тебя убеждал, гораздо легче, чем проглотить правду. Но я ошибалась. — Она сжимает мою руку в своих. — Твоя мать считала, что хранить правду будет лучше и для тебя, поэтому я выполнила ее пожелание. За это я искренне сожалею. Надеюсь, ты сможешь простить меня, потому что я никогда не прощу себя.

В глазах нарастает новая пульсация.

— Конечно, я тебя прощаю. — Мое залитое слезами рыдание оглашает комнату, боль проникает со всех сторон. Я не знаю, сколько я смогу выдержать, мои муки проникают в каждую живую клетку моего тела, мои ладони мокнут, когда я плачу в них. Ее руки не отпускают меня, мы прижимаемся друг к другу в общей агонии.

Я часто задаюсь вопросом: почему зло возвышается, когда добро падает?

МАТТЕО

Я не сомкнул глаз с тех пор, как меня привели в подвал. Я часами метался, ругался, кричал, клялся убить их всех. Ее здесь не было, как и мисс Греко.

Я уже не знаю, сколько сейчас времени. Я бесконечно вижу, как она страдает от этих животных. Хорошо, что на них были маски, иначе я бы нашел и убил их всех. Мое сердце бьется так громко, что практически выпрыгивает из горла. Я не знаю, как сдержать свою ярость. Она нарастает с каждой секундой, с каждым часом, пока я не бьюсь головой о стену.

Кто-то стоит у двери, и я замираю, уперев кулаки в бока.

— Аида? Это ты? — Я так хочу, чтобы это была она, черт возьми. Мне нужно удержать ее, удержать ее при себе, подальше от лап садиста, которого она считала своим отцом, и в этом подвале — единственный известный мне способ.

Лестница скрипит, и наконец она оказывается в конце ее, толстовка накинута на голову, глаза красные, веки опухшие.

— Привет, красавица... — Я срываюсь на крик и бегу к ней, дотягиваясь до матраса, как раз в тот момент, когда она бежит ко мне со всхлипом.

Я обнимаю ее, и мы оба сбрасываем слои непреодолимой агонии. Мне нужно, чтобы она знала, что я тоже это чувствую. Ее боль. Она принадлежит мне так же, как и ей. Наша любовь связала наши страдания в одну петлю, и когда она истекает кровью, я тоже истекаю кровью.

— Он привел меня в клуб и... — Она рыдает на моем плече, ее дыхание теплое, ее слезы пропитывают мою рубашку.

— Все в порядке. Тебе не нужно говорить мне, потому что я уже знаю.

Она вырывается из моей хватки, ее брови вздергиваются.

— Откуда?

— Он... — Я медленно вдыхаю, на секунду закрывая глаза, чтобы набраться чертовой смелости и рассказать ей. — Он привел меня туда, чтобы я мог посмотреть... Блять! — Я взорвался, ударив кулаком по лбу. — Блять!

Ее руки все еще накрывают мой кулак.

— Прекрати. Не делай этого, — плачет она.

— Прости меня, Аида. Я уже устал извиняться перед тобой, но это все, что я могу.

Мои губы опускаются к ее лбу, и я не отпускаю их до тех пор, пока проходят секунды, а мое сердце бьется как сумасшедшее.

Когда я отодвигаюсь, я смотрю в глубину ее разбитого взгляда.

— Клянусь, если у меня когда-нибудь будет возможность, я вырву сердце твоего отца и отдам его тебе, пока оно еще бьется.

— Он мне не отец, — говорит она.

— Черт. Точно. Он сказал мне это прошлой ночью. Мой разум, это все... — Я провожу рукой по лицу.

— Все в порядке. — Она смахнула набежавшие на глаза слезы. — Мисс Греко сказала мне, когда я вернулась домой. Она знала все это время, но не хотела меня ранить.

Моя ладонь скользит к ее щеке, большой палец проводит по глазу.

— Она любит тебя.

— Наша жизнь. Это... это все неправильно, — заикается она, ее нижняя губа дрожит. — Я хочу умереть. Я бы хотела сделать это в тот день.

— Нет, не говори так. — Слезы затуманивают мое зрение, когда я смотрю на нее, тусклым взглядом женщины, которой больше нет. — Я знаю, что он отнял у тебя, но ты не можешь позволить ему победить. Мы должны продолжать бороться. Остров Корво. Он ждет нас.

— Маттео. — Она горько смеется. — Пора понять, что мы умрем раньше, чем это произойдет.

— Я отказываюсь в это верить. — Другой рукой я глажу ее по щеке.

— Ну... — Она пожимает плечами. — Наверное, это делает нас другими.

— Не отказывайся от нас, — умоляю я, не желая отпускать любимую женщину. Она все еще там. Я просто должен дать ей время, чтобы она снова увидела меня.

— В следующий раз, когда я буду близка к смерти... — Она смотрит на меня тяжелым, немигающим взглядом. — Не надо меня спасать.

— Аида... — Мой голос дрожит от эмоций. — Не проси меня об этом.

— Поклянись на мизинце, — требует она, сжимая челюсть и протягивая свой мизинец к моему.

Но я не позволю ей.

— Маттео! Пожалуйста! — Отчаяние проступает на ее лице.

Я не хочу обещать ей того, чего не могу выполнить. Я никогда не смогу позволить ей умереть. Но и отказать ей в этот момент я не могу.

С сожалением, навалившимся на меня, как тяжелые камни, моя рука медленно подползает к ее руке, и я перехватываю ее мизинец своим.

— Клянусь на мизинце.