Выглядывая между друг дружками, над друг дружками, попеременно старались смотреть в окно девушки. Они только убежали из сада, где их воспитательница беседовала с гвардейцами и двумя молодыми людьми, которых застали за подглядыванием. Ужасно интересно было каждой увидеть, чем всё закончится…
— Какой красавчик! — вздыхали некоторые девушки.
— А мне вон тот нравится, — смеялись другие.
— Ой, и тот гвардеец мил! — согласилась ещё одна, наконец-то сумевшая увидеть через подруг происходящее в саду.
— Ах, вот клянусь, ещё раз придут, — только начала лепетать другая, как соседка тут же поддержала:
— Возьмусь за одного из них!
— Ой, девочки, возьмёмся, — расхохотались остальные, но в этот момент воспитательница вошла в дом и строго воскликнула:
— А ну-ка, переоделись, и все в зал! Урок продолжим да и музицировать пора!
— Урок… Попадёт же нам опять, — с недовольством взирая вслед воспитательницы, прошептала одна из девушек подружке, и та удивлённо подняла брови:
— Юли?… Ты…. да вдруг трусливой стала?
— Тише, — шла та подле, следуя с нею за воспитательницей и другими подругами, так же шепчущимися друг с дружкой о своём. — Нам бы избежать участи снова сидеть на чердаке взаперти. Я ж не учила ничего.
— А кто учил? — хотела ещё что-то добавить подруга, но промолчала.
Очень скоро сидели все воспитанницы, одетые в одинаковые платья, каждая за столиком в небольшом кабинете перед стоящей с журналом в руках воспитательницей.
— Итак! — воскликнула она, раскрыв журнал. — Начнём отвечать на вопросы. На этот раз не будут прощены те, кто не учил!
Сердца девушек бешено стучались. Взглядами они переглядывались друг с дружкой и чувствовали, что многим придётся несладко, если воспитательница назовёт именно их имена.
— Алёна Захарова! — прозвучал голос той, и Алёна, не так давно беседующая с подругой Юлией, поднялась.
Она приняла гордый вид, будто не виновата ни в чём и всё, что требовалось, заучила.
— Не разочаруйте меня теперь, сударыня, — смотрела воспитательница исподлобья и заглянула в журнал, зачитав вопрос. — Когда же в русских армиях были созданы духовые оркестры, кои играли на торжественных парадах?
— Пётр, — шепнула сидевшая рядом Юлия, и воспитательница медленно подошла, пока Алёна озвучила несмелым голосом ответ.
— Ты! Захарова Юлия! — стукнув ладонью по столу, воспитательница смотрела пронзительно в глаза несмело поднявшейся Юлии. — Какие танцы пришли к нам из Европы?
Но Юлия молчала, не смея отрыть рот. Всё, что, как казалось, знала, куда-то исчезло. Ощущалось, будто забыла всё на свете. Только глаза воспитательницы видела перед собой.
— Самые простые вопросы задаю, — выпрямилась та, всплеснув от недовольства руками. — И ни одна из вас обоих так и не может отвечать. Что мне с вами делать?
— Они канты поют хорошо, — хихикнула другая воспитанница и тут же виновато опустила взгляд, испугавшись грозного вида воспитательницы:
— Так отвечай же ты, Рыжова, на оба мои вопроса.
— А какие были вопросы? — несмело вопросила та, но сидевшая подле подруга поднялась и скорее поспешила спасти всех:
— По приказу императора Петра создали духовые оркестры в армиях, а из Европы к нам пришли менуэт, гавот, аллеманда!
— Голубева, — устало вздохнула воспитательница. — Я знаю, что ты единственная всё запоминаешь с полуслова.
— Простите, — молвила Юлия виновато и жалостливо смотрела воспитательнице в ответ. — Я выучу, я запомню.
— В голове у тебя что-то иное. Вот бы добраться до сего хлама и выбросить его, — закрыла воспитательница журнал и махнула рукой воспитанницам сесть.
Она дальше что-то вновь рассказывала, бродила между столами, говорила и говорила, но Юлия так и думала про её слова. Так и чувствовала себя виноватой в чём, обвиняла в том, что не может ни учиться, ни слушаться. Сама понимала, что и её, и многих здесь волнует совершенно иное…
Когда же последовала за всеми в зал для музицирования, Юлия стала чувствовать себя немного лучше, поскольку взгляд воспитательницы вдруг изменился: стал более тёплым, радостным… Она повернулась к Юлии и объявила:
— Раз уж ты с сестрой такие любительницы кантов, то будете на вечере в честь дня рождения Императрицы нашей любезной, Екатерины Алексеевны, петь.
Юлия тут же переглянулась с такой же счастливой Алёной, а в считанные минуты они уже стояли перед играющими на разных инструментах воспитанницами и выразительно, с нежным чувством пели:
Крепкий, чудный, бесконечный,
Поли хвалы, преславный весь,
Боже! ты един превечный,
Сый господь вчера и днесь:
Непостижный, неизменный,
Совершенств пресовершенный,
Неприступна окружен
Сам величества лучами
И огньпальных слуг зарями,
О! будь ввек благословен.*
* — из канта «Крепкий, чудный, бесконечный…», 1744 г.