Я в пустыню удаляюсь
От прекрасных здешних мест;
Сколько горестей смертельных
Мне в разлуке должно снесть!
Оставляю град любезный,
Оставляю и того,
Кто на свете мне милее
И дороже мне всего.
Пременить нельзя предела,
Нельзя страсти истребить.
Знать, судьба мне так велела,
Чтоб в пустыне одной жить.
В тех местах уединенных
Воображать буду тебя.
О надежда мыслей пленных!
Ты тревожишь здесь меня.
Повсечасно буду плакать
И тебя воспоминать;
Ты старайся, мой любезный,
Взор несчастной забывать.
Уж вздыханьем и тоскою
Пособить не можно нам,
Коль несчастны мы судьбою
И противны небесам.
Здесь собранье, здесь веселье,
Здесь все радости живут,
А меня на зло мученье
В места страшные влекут.
Уменьши мое мученье
И в разлуке тем уверь;
Не забудь меня, несчастну,
Тем тоску мою умерь.
Знаю, что и ты страдаешь
И вздыхаешь обо мне;
Но и ты знай, мой любезный,
Что я мучусь по тебе.
Ах, прости, прости, любезный!
Разлучили нас с тобой!
Не забудь меня, несчастну,
И не будь пленен иной.*
Покорившаяся овладевшему сознанием сну Юлия почувствовала вдруг резкую качку. Дёрнувшись в стягивающих онемевшие руки верёвках, она пробудилась:
— Гаспаро?
Но тишина и тьма были ответом. Боль прокатилась по рукам, телу, и Юлия вспомнила, где находится. Тоска вновь заполнила душу, а резкое вздрагивание корабля заставило насторожиться в предчувствии худого. Слышались взрывы и крики откуда-то сверху…
— Где ты, Гаспаро? Мой милый, где ты? — смотрела в темноту с ужасом Юлия.
— Гаспаро! — кричала она с надрывом, но бой наверху казался бесконечным, как и качка еле выдерживающего вражескую силу корабля.
Ещё взрыв, треск вокруг и Юлия почувствовала, как падает. Сознание становилось мутным, но звать милого не переставала:
— Я верю…. ты придёшь…
Правда всё было, или нет, она ещё некоторое время не понимала. Будто видела, как корабли стояли бок о бок, пытаясь уничтожить друг друга ядрами и огнём. Яркие вспышки пламени слепили. Крики оглушали, а кто-то тащил за собой и вдруг исчез, оставив лежать где-то в стороне.
На какое-то время Юлия потеряла сознание, не видела и не слышала уже ничего. Когда же на мгновение приоткрыла глаза среди раздавшихся свиста и нового взрыва, увидела проскользнувший по палубе пистоль. Еле дотянулась Юлия до него рукой. Только смогла взять, спрятала под собой.
Она закрыла глаза, притаилась в углу, и очень скоро шум боя уже не беспокоил. Странное чувство тишины и покоя тронуло душу. Юлии казалось, сознание не покидало больше, но вздрогнула, когда кто-то резко стал трясти за плечо:
— Жива?
— Что? — приподняла лицо от пола палубы Юлия.
Ей хотели помочь встать, но она, уставившись в глаза капитана, стоящего перед нею с улыбкой победителя, наставила на него пистоль.
— Морские духи! — поднял тот сразу руки, но по его виду было ясно, что не боится он, а подыгрывает ей.
— Я выстрелю, клянусь, — усмехнулась Юлия точно так же, как он, и медленно поднялась.
— Как же вы, женщины, любите всё испортить, а потом ныть, что судьба не любит вас, — улыбался капитан.
Он опустил руки и хотел отдать приказ стоящим подле морякам, как Юлия выстрелила в сторону, совсем рядом с ним.
— Я предупреждала, — засмеялась нервно она и ещё более смело наставила пистоль перед его лицом.
— И что ты выиграешь? Тебя всё одно бросят к остальным, — махнул рукой своим капитан.
Не ожидая подобного, понимая, что проиграла, Юлия оказалась схваченной. Капитан выхватил из её рук пистоль, а её саму отвели к люку, под которым Юлия увидела толпу измученных людей…
* — М. В. Зубова, из песенника 1770 г.