Нарушая правила

Глава 34. Дина

Два месяца спустя…

— А чего собака лаяла так долго? — спрашивает Тим, переворачиваясь на бок.

Я вытаскиваю из уха наушник и ставлю видео на паузу.

— Там к Косте кто-то пришел. Час уже сидят, — прислушиваюсь к низким мужским голосам, доносящимся из кухни.

— А-а-а, — потягивается Тим, — у меня все кости болят от этой кровати.

— В прошлый раз ты говорил, что она тебе нравится, — напоминаю ему.

— Она мне нравится. Просто, по ходу, это не взаимно, — дурачится он, глядя в потолок. — Дин, что вчера было?

Его беспомощный вид веселит меня.

— Ты накидался с моим братом и его дружками и чуть не проиграл Яну в карты свою тачку, — предполагаю я.

— Точно. Мальчишник. Вечер покера, — вспоминает Тим. — Да, вы в Дубовниках умеете отрываться. А я совсем пить разучился. Сейчас бы мисо-супчик, и я бы ожил, — он гладит себя по голому животу.

— Чего нет, того нет. Единственное, могу поставить чайник и сделать тебе дошик. На вкус — даже лучше твоего носочного супа, — предлагаю Тиму, наморщив нос.

— Ты просто не понимаешь его специфический вкус. Я бы сейчас взял и прямо — оп-оп, — он изображает, как пьет из тарелки свой противный мисо-суп. — А потом кусочек тофу так палочками — оп, — показывает пальцами, после чего снова гладит себя по прессу и переходит на китайский акцент: — Халасё.

— Палочки у нас есть, кстати, лыжные. До водонапорки сгоняй коньковым, вся дурь из тебя сразу выйдет, — продолжаю издеваться над парнем.

— Это все твой братан. Я ему говорил, чтобы он мне больше не наливал. А он, — Тим кривит рот, — ты Костяна уважаешь? — пародирует Яна. — Ну а я же уважаю.

— Интересно, что по этому поводу говорит твоя печень? — подкалываю его.

— Она со мной больше не разговаривает.

— Да, Тимберлейк, это тебе не по барам гулять, — смеюсь я.

— Хоть ты меня так не называй! — морщится Тим над тем, как Ян искаверкал его имя.

— А как мне тебя называть? Джастином? — дразню его.

— Я тебя не слушаю.

Тим берет подушку и кладет ее себе на лицо.

— Ладно, — забираю у него подушку. — Пойду всё-таки заварю тебе бич-пакет.

— Ты знаешь, я так радовался, когда ты родилась, — мечтательно произносит мой парень.

— Тебе был годик, и мы не были знакомы.

— Ну и что? Я уже тогда знал, что где-то в Дубовниках, самом лучшем месте на земле, есть одна заботливая девочка, которая не даст мне умереть с бодунища.

Тим обнимает меня, утыкаясь лицом в бедро.

— Не подлизывайся! — в шутку толкаю его. — Хорошо, что длинные выходные! Ну вот как бы ты за руль сел?

— Ты бы меня повезла, — бормочет Тим.

— Ну да, без прав, до первого поста!

— Права — это всего лишь бумажка, — философски замечает он, глядя на меня. — Ты же так говоришь про свидетельство о браке.

— Ты ещё пьяный, да? — качаю головой. — Смешались в кучу кони, люди…

— Я знаю, это Лермонтов! — Тим приподнимает голову. — Только не знаю, откуда я это знаю.

— Наверное, генетическая память.

Я забираюсь на кровать, встаю в полный рост и тянусь к окну.

— Оу, какой чудный вид отсюда открывается, — Тим заглядывает мне под сорочку.

— Дурачок, — я смеюсь над его выходкой, зажимая подол ногами.

— Дин, а Дин? — Тим обхватывает мои лодыжки и ведет ладонями вверх.

— Отпусти! — дергаю ногой. — Дай форточку открою. Фан на всю комнату!

Тим с тяжелым вздохом отпускает меня.

— А вы, девочки, чем вчера занимались?

— Тебе лучше не знать.

Открыв окно, я с наслаждением вдыхаю свежий прохладный воздух.

— В смысле? — настораживается Тим, приподнимаясь на локте.

Я опускаюсь и взъерошиваю его волосы.

— Да ничем мы не занимались! Оля в положении. Какие у нас могли быть развлечения? Пришли две ее подружки, мы сидели, потом лежали, смотрели все части "После" и объедались вкусняшками.

— Мне надо было пойти на девичник, — мучительно вздыхает Тим.

— Что-то ты быстро сдулся, товарищ. Впереди деревенская свадьба, — напоминаю ему.

— Не хочу ничего слышать, — стонет Чемезов, прикрывая глаза, а через секунду резко их распахивает. — Слушай, а как ты узнала, что я чуть не проиграл свою тачку Яну?

Я фыркаю, перелезая через Тима.

— Никак. Просто я знаю Яна, — и чмокаю его в щеку.

У Оли и Кости через две недели регистрация.

На самом деле, свадьбу они не планируют, хотят просто расписаться, а потом отметить этот важный день в узком кругу. Оля уже на четвертом месяце, и со своей мамой они по-прежнему не общаются. Да и с деньгами все сложно.

Костя хочет как можно скорее рассчитаться с отцом Тима, поэтому откладывает каждую копейку.

Уговорить Костю принять помощь было непросто. Но тут помогла Оля, спросив Костю, что для него важнее — его гордость или она и их ребенок, которого нужно будет содержать. Костя больше не ломался. В самый кратчайший срок он получил деньги на карту и выкупил у нашего дяди свой гараж со всем оборудованием. Вроде бы, дела у него идут неплохо. И с Тимом они поладили. Но не из-за денег конечно.

Мы приехали вчера. На пятницу выпал Восьмое марта, поэтому впереди нас ждут еще два дня выходных. У Кости вчера был мальчишник, прямо в гараже, а мы с Олей сидели с ее подругами дома.

С Олей мы тоже подружились несмотря на мое предвзятое к ней отношение поначалу. Если моему брату хорошо с ней, то и мне хорошо. Да и видно, как Оля любит Костю, как заботится о нем. И мне уже плевать на чужие тарелки и на все остальное. В сущности — это такие мелочи.

Мы с Тимом снова живем вместе.

Я просила его не торопить события, но Чемезов меня уговорил, буквально взял измором. Да что там, я и сама хотела. Светлана не стала меня отговаривать, только хитро так посмотрела и сказала, что ей самой нравится Тим, в смысле, как человек.

А сейчас этот человек переживает последствия бурной ночи, проведенной с Костей, Яном и их друзьями.

Переодевшись, я выхожу из спальни.

Со стороны кухни доносится тихий мужской разговор. Костин голос я хорошо знаю. И точно так же мне знаком голос того, второго, его отеческая, неповторимая интонация. Я узнаю ее обладателя раньше, чем добегаю до кухни.

— Пап? Папа! Ты приехал! — кричу я, бросаясь к отцу.

Он тут же вскакивает, я обнимаю его за шею.

— Узнала… — вздыхает отец.

Его рука ненадолго касается моей спины, распущенных волос.

— Ну конечно узнала! — отстранившись, разглядываю папу. — Только ты похудел и волосы стали седые, — провожу рукой по его редеющей шевелюре, всматриваюсь в блеклые серо-голубые глаза, прикасаюсь к лицу с жесткой щетиной. — Но в остальном — такой, каким я тебя и запомнила.

— А тебя не узнать. Невеста, — сухо говорит папа, убирая мою руку. — Жених твой спит еще?

Что-то меняется в его лицо и его тоне, и он вдруг предстает передо мной мрачным, совершенно чужим и действительно постаревшим.

Я выпрямляюсь и отступаю, смотря на Костю, который избегает моего взгляда.

— Сп-пит, — мне становится неловко.

Папа отворачивается к окну, Костя нервно крутит кружку с недопитым черным чаем.

— Собаку давно взяли? — спрашивает папа после паузы.

— Два года назад, — отвечаю я.

— Я не с тобой разговариваю, — отрезает папа, стоя спиной ко мне.

От его резкости и грубости я вздрагиваю, словно меня холодной водой окатили.

— Два года, — повторяет Костя напряженным голосом. — Как Перса усыпили, так и взяли.

— Как кличете? — интересуется папа.

Повернувшись, он садится обратно на скамейку.

— Найда, — Костик отвечает, а сам на меня смотрит, словно пытается о чем-то предупредить.

— А чего не кобеля? — продолжает папа.

Костя пожимает плечами.

— У Щербецов сука ощенилась, кого дали.

Папа хмыкает.

— Ясно, а я ей — Перс, Перс. Ладно не подошёл еще, порвала бы, — говорит он, ощерив желтые зубы.

Заметив, что некоторых не достает, я гадаю — последствия ли это плохого ухода или драки.

— Она привыкнет, — Костя виновато опускает взгляд.

— Ну что, невеста? — папа отвлекается от разговора с Костей, снова вспомнив о моем существовании. — Рассказывай, как жизнь молодая?

Его голос звучит неестественно, как-то нарочито бодро.

— Все хорошо, пап, — пытаюсь натянуть приветливую улыбку, хотя на душе уже нехорошо. — Учусь в Ростове, на бакалавра жилищного хозяйства.

— О, как! В университете, значит?

— Да.

— Ну и как, нравится?

Такое чувство, что он насмехается надо мной.

— Нормально.

— А машина там чья, твоего ухажёра, что ли? — пренебрежительно интересуется он.

— Да.

— И сколько же такая стоит? — продолжает с брезгливым любопытством.

— Какая разница? — огрызаюсь я.

— Какая разница, — передразнивает, всматриваясь в мое лицо. — Да купил он тебя, ты что не понимаешь? Всех вас купил! — в его голосе слышен упрек.

— Бать, хорош, — хмурясь, бормочет Костя.

— Конечно, давай, защищай своего благодетеля, шестери, сыночек. Как не шестерить-то? — язвит отец. — У тебя же все в ажуре, да? Сервис к рукам прибрал, вон бабу свою в нашей с матерью комнате имеешь, на нашей кровати…

— Хватит! Не при Динке! — огрызается Костя.

— А что? Можно подумать, она ещё мужика не нюхала? Твой же спонсор с ней в одной койке спит! Ну оно и понятно, хочешь на дорогой машине разъезжать — отрабатывай. За все в жизни надо платить, да, доченька? — папа пронзает меня разочарованным взглядом.

Я плотно сжимаю губы. У меня краснеют щеки. Становится нечем дышать от стыда и еще какого-то непонятного чувства. И этот его взгляд… Он смотрит так, будто бы видит во мне нечто такое, что его очень сильно оскорбляет.

— Да что ты на неё накинулся?! Она-то что тебе сделала? — Костя заступается за меня.

Я же догадываюсь, что он уже успел рассказать папе, как обстоят дела.

И в этот самый момент Тиму приспичивает показаться на кухне, или его привлек шум наших голосов.

— Доброе утро, — он останавливается в пороге и переводит взгляд с Кости на папу. — Всем.

— Салям алейкум, господин, — кривляется отец, складывая руки перед собой. — Как спалось? Удобно ли?

Тим пожимает плечами.

— Да что-то не очень.

Я смотрю на Тима, пытаясь предупредить, открываю рот, но из моего горла выходит только воздух.

— Садитесь вот, милости просим, — папа с противным скрипом выдвигает из-под стола табурет. — Чай, кофе? Дина, ну-ка, обслужи хозяина, — небрежно щелкает пальцами в мою сторону.

Хмурясь, Тим упирается ладонью в дверной косяк. Я вижу, как напрягаются его мышцы.

— Мужик, ты погнал, что ли? — бормочет он, не понимая, что происходит.

— Пап… — куся губы, я смотрю на отца, умоляя взглядом, чтобы он прекратил себя так вести.

— Ой, блин… — Я замечаю внезапную перемену в его взгляде, когда до Тима доходит, кто перед ним. — Я не знал, что вы — это вы. — Он пересекает кухню, подходит к отцу и протягивает ему руку. — Тимофей.

Несколько долгих, бесконечных, напряженных секунд его протянутая ладонь висит в воздухе. Сложив руки на груди, папа всем видом дает понять, что не собирается с ним здороваться, прожигая Тима тяжелым взглядом. Затем он двигает желваками, набирает в рот слюну и плюет прямо на пол, Тиму под ноги.

— Бать, да хватит уже! — рычит Костя, вскакивая со стула.

Я машинально прикладываю ко рту кулак.

Опустив руку, Тим смотри на пол и тихо говорит:

— Ладно… По ходу, познакомились. Я пойду… умоюсь.

Я не могу прочитать выражение его лица, но мне становится ужасно стыдно за своего отца.

— Хорошо вам жилось тут без бати-то? — с сарказмом спрашивает папа, когда Тим уходит.

— Нет. Не хорошо, — возражаю я. — Когда тебя посадили, Костя забил на свою жизнь и с утра до вечера пахал в гараже, чтобы меня в СРЦ, а потом в детдом не забрали. Нам никому не было хорошо. И очень жаль, что ты этого не понимаешь, — сказав это, я иду догонять Тима.