Навсегда моя

Глава 14. Воскресенье

Элла

Я не обсуждала с Севастьяном, в какое время в воскресенье он может приехать на встречу с Оскаром. Поэтому его появление в девять утра застает меня врасплох. Мы только встали, еще в пижамах. Вернее, это Оскар в пижаме, а я открываю Терлецкому дверь, наспех завязывая на талии шелковый халат. Под ним такая же шелковая ночная сорочка. Слишком короткая, чтобы находиться в ней перед бывшим мужем.

- Привет. - Севастьян переступает порог с большим пакетом из «Детского мира».

- А почему так рано? - недовольно бурчу. - Мы только встали.

Разуваясь, Севастьян окидывает меня взглядом. Мне становится не по себе и хочется прикрыться, поэтому скрещиваю руки на груди. Вместо того, чтобы отвернуться, бывший муж продолжает разглядывать меня, особенно мои обнаженные ноги. По коже пробегают ледяные мурашки. Я уже хочу возмутиться, но ситуацию спасает Оскар. Он выбегает из кухни и тормозит в прихожей:

- Дядя Сева! - восклицает.

- Привет! - Севастьян подхватывает сына на руки. - Как твои дела? Будем играть вместе?

- Даааа!

- А я тебе кое-что принес, - демонстрирует пакет с игрушками.

Глаза ребёнка загораются восторгом.

- Подарки! Подарки! Я люблю подарки.

Сын слезает с рук Севы и заглядывает в пакет, приговаривая:

- Подарки, подарки.

Я оставляю их вдвоем и ухожу в ванную. Я так понимаю, Севастьян собирается провести сегодня с Оскаром весь день. Мне придется находиться с ними, потому что так надолго Оскар с чужим человеком не останется. Да я и сама не оставлю Севастьяна наедине с сыном на целый день. Я Терлецкому не доверяю. Ему еще предстоит доказать мне, что он готов к исполнению отцовских обязанностей.

Однако долго находиться рядом с Севастьяном оказывается непросто. Я, конечно, больше не люблю его, и все же почему-то тяжело сидеть на детском коврике рядом с ним, разговаривать и улыбаться. Рука Севастьяна то и дело невзначай касается моей, а когда мы вдвоем склоняемся над коробкой с кинетическим песком, нос улавливает запах бывшего мужа. Он такой же, как четыре года назад, когда я любила Севастьяна.

А еще мне кажется, что Севастьян как-то по-особенному на меня смотрит. Это, конечно же, не так. На самом деле Терлецкий смотрит на меня обычно, как на предмет мебели. Я для Севастьяна ничем не отличаюсь, например, от шкафа. Я, как и шкаф, выполняю для Терлецкого определенную функцию. Он на всех людей смотрит, как на исполнителей какой-то функции. Пока Севастьяну эта функция нужна, он будет поддерживать связь с человеком. Как только функция больше не понадобится, вычеркнет из своей жизни.

Поэтому меня ужасно бесит, что подсознательно мне кажется, будто Севастьян смотрит на меня как-то иначе, а не как на исполнителя определённый функции. Я понимаю: это мой мозг выдает желаемое за действительное. И я не понимаю, почему мой мозг внезапно желает, чтобы Севастьян как-то по-особенному на меня смотрел.

Мне это надоедает, и я ухожу из комнаты Оскара в свою спальню. Там сажусь на кровать и перевожу дыхание. Так теперь будет каждый раз?

Тяжело…

Я задумчиво кручу в руках мобильный телефон. Мне нужно отвлечься от мыслей о Севастьяне. Звонок Илье помог бы, но у него съемки в самом разгаре. Он даже не услышит, что я звоню.

Падаю спиной на кровать и, закусив губу, смотрю на люстру в потолке.

А мне ведь еще предстоит сообщить Илье о том, что бывший муж стал неотъемлемой частью моей жизни. Севастьян собирается видеться с Оскаром, как минимум, один раз в неделю. Пока мне играет на руку плотный график работы Терлецкого. На новой должности в министерстве у него большая нагрузка. Но как только Севастьян освоится и войдет в зону комфорта, времени на встречи с сыном у него станет больше. А значит, и я буду чаще видеть Севу.

И как мне рассказать об этом Илье? Он же придет в ужас и будет категорически против.

Боюсь, появление Севастьяна оставит отпечаток на наших с Ильей отношениях. Плохой отпечаток. Терлецкий снова портит мне жизнь…

- Мама! - дверь в спальню с шумом распахивается. - Я хочу кефирчик.

Если Оскар просит кефирчик, значит, он хочет спать. На часах половина второго. Ну да, уже пора.

- Пойдем кушать и пить кефирчик, - кряхтя, встаю с кровати.

- Не хочу кушать! Хочу кефирчик!

- Нет, сначала надо пообедать, - строго говорю. - И только потом будет кефир.

Если Оскару дать волю, то он будет питаться исключительно кефиром, яблоками и хлебцами. Он никогда не хочет ничего другого.

Мы обедаем втроем, как счастливая дружная семья. Из картины выбивается только то, что Оскар называет Севастьяна дядей Севой, а не папой. Я все же чувствую на душе гнёт. Это и чувство вины перед Ильей, и ожидание неминуемого скандала с ним, и тяжесть от долгого близкого присутствия Севастьяна.

После обеда я увожу Оскара в детскую, и там, выпив кефир, он засыпает. Долго лежу рядом со спящим сыном, не торопясь выходить к Севе. Но все же приходится это сделать. Не хочу, чтобы бывший муж думал, будто я специально избегаю его.

- После сна надо пойти погулять, - говорю, выйдя к нему на кухню.

- Когда мы скажем Оскару о том, что я его папа?

Я дергаюсь, как от удара током.

- Попозже, - отвечаю расплывчато.

- А зачем тянуть? Давай сегодня скажем, когда проснется.

О, Господи…