Из офиса Режина поехала прямо в мотель к Аделму.
Мысленно она объявила войну Валдомиру и Фигейре. Но главные сражения были впереди, а возникшую паузу Режине захотелось максимально использовать для собственного наслаждения, которое она надеялась получить от Аделму.
Но в мотеле ее ждало разочарование. Аделму ютился там в небольшой комнате вдвоем с сыном, и внезапный приезд Режины смутил его. Он вообще в последнее время избегал встреч с ней наедине, однако Режина была настойчива и не сомневалась, что в определенных условиях Аделму не сможет устоять перед ее натиском.
В мотель она приехала довольно поздно, Жуниор уже спал, и, чтобы не разбудить его, Аделму предложил гостье побеседовать в холле.
– Давай снимем свободный номер! – горячо зашептала Режина, крепко сжав Аделму в своих объятиях. – Я уже сто лет не была с тобой в постели! Эта пытка – не для меня!
Аделму молча высвободился из ее объятий и направился в холл. Режина вынуждена была последовать за ним.
– Дальше так продолжаться не может! – заявила она. – Завтра же ты переселишься в городок «Мармореала»! Будешь жить в доме для обслуживающего персонала, но пусть тебя это не обижает: я устрою там все по высшему разряду. У Жуниора будет отдельная комната. Но главное – мы сможем видеться, когда захотим, в том числе и у меня в спальне! Ведь я же чувствую, что по-прежнему волную тебя как женщина!
Чем дольше она говорила, тем угрюмее становился Аделму, и наконец он не выдержал:
– Ты все решила за меня, даже не спросив, хочу я этого или нет. А я вовсе не собираюсь быть твоей ручной собачонкой!
Столь грубый отказ уязвил Режину до глубины души.
– Да кто ты такой? – резко сменила она тон. – Голодранец, уголовник! Тебе дают уникальный шанс пожить в нормальных условиях, а ты еще и хамишь!
– По-моему, хамишь ты, – заметил Аделму.
Режина вынуждена была признать справедливость его замечания и попыталась зайти с другой стороны:
– Прости, я несколько погорячилась. Но меня бесит, что ты думаешь только о себе и забываешь о Жуниоре. А ведь я забочусь и о нем! Жуниор – мальчик способный. Мы переведем его в школу к Рафаэлу и Пати. Пусть учится, чтобы потом обеспечить себе достойное будущее!
Такая тактика Режины оказалась верной: Аделму смягчился и не стал с прежней решимостью отвергать ее предложение. Только недоверчиво покачал головой и сказал:
– Ну да, мы завтра с тобой поссоримся, и ты выставишь меня из городка вместе с Жуниором.
– Нет! Как бы ни складывались наши отношения, на Жуниоре это не отразится, – заверила его Режина. – А чтобы ты не сомневался, я могу даже написать расписку, что буду оплачивать учебу Жуниора при любых обстоятельствах! Так что умерь свой эгоизм и подумай о сыне!
– Хорошо, я подумаю, – пообещал Аделму. – Только ты, пожалуйста, не торопи меня с ответом.
– А ты, пожалуйста, не слишком долго думай, – улыбнулась ему Режина и, несмотря на то что любовного свидания не получилось, уехала домой заметно приободренной.
Узнав от Фигейры об угрозах Режины, Валдомиру поделился этим дурным известием с Фортунату:
– Если она подаст в суд до того, как я вступлю в права наследника, мне фабрики не видать! Эх, если бы у меня были мои алмазы! Я бы продал их и купил не эту захудалую фабрику, а Серра-да-Вереда!
– Я выдам тебе один секрет, – сказал Фортунату. – Ты же знаешь хлопотливый характер моей Жениньи – ей всем хочется помочь! Вот она и уговорила Карлоту сходить к Уалберу, чтобы тот подключил свой дар ясновидца к поиску твоих бриллиантов.
– Так!.. Ну и что?.. – заволновался Валдомиру.
– А ничего! – развел руками Фортунату. – Наш знаменитый ясновидящий сказал только, что алмазы лежат в каком-то «томном месте». Но не расшифровал в каком.
– Вероятно, все-таки в банковской ячейке, – вздохнул Валдомиру. – Но мне до нее, похоже, никогда не добраться.
– А мне кажется, ты рано сбросил со счетов Лавинию, – в задумчивости произнес Фортунату. – Она ведь часто встречалась с Клариси, бывала у нее дома. Может, и об алмазах что-нибудь слышала, только не придала этому значения. Почему бы тебе не расспросить ее как следует?
– Ты же знаешь почему. Я не верю ни одному ее слову. Она насквозь лживая! Я даже не удивлюсь, если выяснится, что какая-то часть моих драгоценностей находится у нее!
– По-моему, ты слишком несправедлив к Лавинии. – нахмурился Фортунату. – Если бы она была причастна к похищению твоих алмазов, то ей бы не пришлось стоять на площади Кариока и торговать с лотка!
– А что, она там торгует? – изумился Валдомиру.
– Да. Адриана это видела собственными глазами.
– Почему же ты мне не сказал? – с укоризной посмотрел на друга Валдомиру.
– Потому что ты запретил мне говорить с тобой о Лавинии! – напомнил ему Фортунату.
– Но сегодня ты почему-то нарушил табу!
– Так это ж к слову пришлось. Мы ведь говорили о бриллиантах, а не о Лавинии!
– Ладно, не будем спорить, – примирительно произнес Валдомиру. – Спасибо за новости о Лавинии. Мне приятно, что она оказалась лучше, чем я о ней думал. И за идею спасибо. Я, пожалуй, схожу на площадь Кариока. В моем положении нельзя пренебрегать любой, даже ничтожно малой, зацепкой.
– Ты поступишь очень мудро, если пересилишь свою гордость и поговоришь с Лавинией, – одобрил его намерения Фортунату. – А что касается происков Режины, то в крайнем случае эту фабрику возьму в аренду я! Под залог моих акций! А потом сдам ее тебе с субаренду!
Валдомиру был так растроган неожиданным обещанием Фортунату, что порывисто обнял друга и уронил слезу на его плечо.
Фортунату же смутился и оттого промолвил с нарочитой грубоватостью:
– Ты думаешь, я и вправду такой альтруист? Нет! Просто я уверен, что ты получишь фабрику решением совета директоров. Большинство ведь будет на твоей стороне – я, Фигейра, Марсия, Элеонор...
– Ты полагаешь, она меня поддержит?
– Вне всякого сомнения! Элеонор уже не раз демонстрировала свою порядочность в подобных вопросах. Правда, иногда в ней брала верх обида на тебя. Но теперь и это в прошлом. Женинья сказала мне по секрету, что Элеонор влюблена. В того самого Марселу Барони, с которым мы ее видели в ресторане. Так что у тебя есть все шансы получить большинство голосов.
Роман Элеонор и Марселу Барони развивался и в самом деле стремительно.
С первой же встречи этот человек властно привязал ее к себе, и Элеонор на удивление легко забыла о своей мучительной влюбленности в Элизеу.
А спустя несколько дней Марселу завладел всеми ее помыслами, в чем она даже призналась Алсести.
– Ты влюбилась в него? – спросил тот прямо и услышал взволнованный ответ Элеонор:
– Я не знаю, как называется то чувство, которое я испытываю к Марселу. Если это и есть любовь, то могу сказать, что до сих пор она обходила меня стороной, и лишь теперь мне открылась вся ее притягательная мощь.
Алсести был обескуражен ее ответом. Никогда еще он не слышал от племянницы ничего подобного. Вероятно, она сейчас находится во власти какого-то очень сильного чувства. Но столь сильные чувства всегда таят в себе опасность для тех, кто отдается им безоглядно. Алсести знал это и потому с опаской наблюдал за тем, как развиваются отношения Элеонор с ее новым избранником.
Надо сказать, это была лишь внутренняя необъяснимая тревога за судьбу Элеонор, а внешне все выглядело настолько красиво и романтично, что Алсести при всем его предубеждении не мог отыскать явного повода для беспокойства.
Поначалу Барони приглашал Элеонор только в рестораны, на выставки или в театры. Этот платонический период длился около месяца, и лишь затем Барони перешел к более активным действиям.
Однажды он принес в подарок Элеонор уникальную старинную вазу, при виде которой у нее перехватило дыхание.
– Я не могу принять такой подарок! – сказала она, переведя дух. – Ведь этой вазе более двух тысяч лет!
– А это не бескорыстный подарок, – многозначительно произнес Барони. – Я надеюсь получить за него соответствующее вознаграждении.
– Но ты же даришь мне бесценную вещь! – воскликнула Элеонор. – Даже если я отдам за нее свою душу – этого все равно будет мало!
– Нет, душу отдавать еще рано, – улыбнулся Барони. – А вот поцелуй я, кажется, вполне заслужил!
Элеонор давно ждала этого момента, и потому их первый поцелуй вышел долгим и страстным.
А если говорить точнее, то Элеонор и ее возлюбленный не могли оторваться друг от друга до самого утра и лишь с наступлением рассвета уснули, обессилев от счастья.
Разумеется, им обоим было неведомо, что в ту же ночь Уалберу приснился странный и страшный своей неразгаданностью сон.
Ему приснилась та самая ваза, которую Марселу подарил Элеонор и которую Уалбер не видел наяву ни разу в жизни. Она стояла на столе посреди зала, погруженного в полумрак, и от нее исходило слабое фосфоресцирующее свечение, как магнитом притягивающее к себе взгляд Уалбера.
Он смотрел на вазу как завороженный, пока не увидел, что вокруг нее клубится огромное количество змей, которые ползают друг по другу, переплетаются, жалят друг друга...
В ужасе Уалбер закричал и проснулся от собственного крика.
– Что с тобой?! – прибежала к нему перепуганная Марина, а вслед за ней спальню Уалбера заполнили и все остальные домочадцы, включая с трудом передвигающегося Женивала, который недавно выписался из больницы.
Оказалось, что Уалбер своим неистовым воплем разбудил буквально всех.
– Я чуть второй инфаркт не схватил, – сказал Женивал, держась за сердце.
– А я не удивлюсь, если к нам сейчас сбегутся обитатели соседних квартир, – мрачно пошутил Лео, – Ты так орал!.. Тебе кошмар приснился?
– Нет, это был не просто кошмар, а какой-то зловещий знак, – стуча зубами от внезапно охватившего его озноба, ответил Уалбер. – Но я не в силах что-либо разгадать...
Лавиния довольно легко вписалась в шумную пестроту уличной торговли. С покупателями она была приветливой, с продавщицами-соседками всегда держалась ровно, полицейским и налоговым инспекторам, периодически штрафовавшим ее или вымогавшим взятку, не дерзила, а молча выполняла все их требования. Поэтому и дела у нее шли, в общем хорошо. Случались, конечно, и абсолютно провальные дни, когда выручка составляла ноль, но Лавиния не унывала, помня о том, что за неудачей обязательно последует удача.
Освалду был доволен новой продавщицей, а Матилди время от времени заводила разговор о том, что Лавиния должна сказать Валдомиру о своей беременности. Но та продолжала упорствовать, говоря, что сама как-нибудь прокормит и воспитает ребенка.
– А если он сам пойдет к тебе? – фантазировала Матилди. – Увидит тебя случайно за лотком и поймет, что ты встала на площади не от хорошей жизни! Возможно, в нем проклюнется жалость... Тогда ты скажешь ему обо всем?
– Ты нарисовала картину, невозможную в реальности, – скептически заметила Лавиния. – Валдомиру только позлорадствует, увидев меня торгующей на площади.
И вот однажды случилось невероятное: Валдомиру сам подошел к торговой палатке, и Лавиния увидела в его глазах не злорадство и не жалость, а – гордость! Да, это была гордость за нее, нашедшую в себе силы зарабатывать на жизнь тяжелым, но честным трудом. Именно это он счел необходимым сказать ей, подойдя к палатке.
Такое неожиданное начало, бесспорно, удивило Лавинию и тронуло до глубины души, но во избежание дальнейших разочарований она ответила холодно:
– Отойди от прилавка. Не загораживай товар!
– Извини, – виновато промолвил Валдомиру и послушно отошел в сторону.
Лавинии стало неловко за свою грубость, поэтому она окликнула Валдомиру уже совсем другим тоном:
– Ты хотел о чем-то поговорить со мной?
– Да, – ответил он издали, опасаясь подойти поближе, чтобы вновь не заслонить собой прилавок.
– О чем?
– Ну, я не могу об этом говорит отсюда. Разреши мне все же подойти к тебе!
– Да кто ж тебе это запрещает? – добродушно усмехнулась Лавиния. – Видишь, сколько покупателей вокруг толпится?
Валдомиру подошел к прилавку и, наклонившись над ним, прошептал Лавинии на ухо:
– Я хотел поговорить с тобой о пропавших алмазах. Возможно, ты вспомнишь кое-что из того, что слышала от Клариси.
– Я не очень поняла, что именно тебя интересует, – ответила Лавиния. – Но можно попытаться вспомнить.
– Спасибо, – поблагодарил ее за отзывчивость Валдомиру. – Ты когда заканчиваешь работу? Я мог бы подойти к этому времени.
– У меня нет строго графика. Торгую до тех пор, пока есть покупатели. Иногда до глубокой ночи.
– А у тебя бывает перерыв на обед?
– Нет, я перекусываю прямо здесь, между делом.
Увидев, как опечалился Валдомиру, Лавиния сжалилась над ним. Да ей и самой не хотелось отпускать его, поэтому она сказала, беспечно махнув рукой:
– Эх, была не была! Могу я хоть однажды позволить себе пообедать нормально?
Поручив соседке присмотреть за товаром, Лавиния предложила Валдомиру пойти в молочное кафе, располагавшееся неподалеку.
Он выбрал столик в дальнем углу, где их никто бы не мог слышать, но Лавинии, похоже, было не до разговора – она прежде всего набросилась на еду. Валдомиру с изумлением наблюдал, как жадно она откусывает булочку и отпивает большими глотками молоко. Видимо, нелегко дается ей эта работа – целый день впроголодь, да еще и на ногах.
– Прости, я, оказывается, очень проголодалась, виновато улыбнулась она, продолжая налегать на булочку. – А ты пока расскажи, как живешь.
Валдомиру рассказал о том, что съехал из отеля, что решил взять в свое ведение фабрику, но Режина чинит ему серьезные препятствия. Потом заговорил об алмазах, которые могли бы сразу избавить его от всех проблем...
– Вероятно, они по-прежнему хранятся в банке, но следствие до сих пор не может установить в каком. Если бы я это выяснил, то мог бы получить свои бриллианты – теперь уже как прямой наследник Клариси.
– Нет, я никогда не слышала, чтобы Клариси или дона Селма при мне говорили о каком-то банке, – твердо ответила Лавиния.
– Ну извини, – поникшим голосом произнес Валдомиру. – Только зря отвлек тебя от работы.
– Нет, не зря! Мы впервые за долгое время побеседовали с тобой мирно. Как добрые знакомые. К тому же я с удовольствием поела... – Лавиния на мгновение умолкла, что-то припоминая, и вдруг посоветовала Валдомиру: – А ты расспроси хорошенько Режину! Мне точно известно, что незадолго до смерти Клариси Режина приходила к доне Селме, они пили кофе и о чем-то говорили целый вечер! Наверняка Режина пыталась что-то выведать о бриллиантах, и, возможно, ей это удалось.
– Спасибо, я попробую обратиться к Режине. Хотя это будет и непросто сделать, – сказал Валдомиру, вставая из-за стола. – Пойдем. Я и так отобрал у тебя много времени и... выручки. Может, возьмешь это в качестве компенсации? – Он протянул ей пятьдесят реалов. – Прости за столь скромную сумму. Но ты ведь знаешь, что я пока еще не получил ни фабрики, ни бриллиантов.
– Напрасно ты это сделал, – огорченно произнесла Лавиния. – Я уж было поверила в то, что между нами возможны нормальные человеческие отношения. А ты вновь не преминул унизить меня.
– Да я вовсе не хотел...
– Нет, ты по-прежнему думаешь, что я все на свете измеряю в реалах, долларах и... каратах. Ведь эти расспросы о бриллиантах были не случайными? Так? Ты считаешь, что я причастна к их похищению!
– Да нет же! Я ни в чем тебя не подозреваю! И не думаю о тебе так плохо! – принялся оправдываться Валдомиру, но Лавиния не стала его слушать.
Быстро перебежав площадь, она вновь встала за лоток и продолжила торговлю, периодически смахивая слезы, которые нестерпимо жгли ей глаза.