Нежный яд. Страсти

Глава 28

Слишком много разного навидалась в своей жизни Карлота, чтобы не дорожить своим благополучием, а благополучие связывать с мужчиной. Она прекрасно видела, что Валдомиру благодарен ей за то, что она стала для него тихой пристанью. Но в пристани нуждаются тогда, когда в душе слишком много бурь.

Мудрая Карлота прекрасно понимала, что удерживать ей нужно не Валдомиру, а «Мармореал», и тогда от нее не уйдут ни деньги, ни благополучие, ни мужчина. И она стала главной союзницей Валдомиру в его борьбе за любимое детище, а ее главной противницей по-прежнему оставалась не Лавиния, а Режина.

Карлота была прозорлива и, желая сохранить «высокую светлую дружбу» с Валдомиру, налаживала отношения с той, кто вполне мог стать его спутницей жизни.

Лавиния не доверяла Карлоте, ревновала к ней, злилась, но не могла не отдавать ей должного. Ум, такт и доброжелательность Карлоты всякий раз обезоруживали ее, и в конце концов Лавиния призналась самой себе, что какие бы чувства она ни испытывала к своей сопернице, но эта женщина ей друг.

Что же касается «Мармореала», то Карлота исправно ходила на службу, но, кроме своих обязанностей, занималась еще и тем, что пристально следила за деятельностью Режины.

А Режина лихорадочно перестраивала административную структуру доставшейся ей фирмы. Она не сомневалась, что ей предстоит ожесточенная борьба с отцом, и хотела, чтобы вернувшись в «Мармореал» Валдомиру не узнал в нем ничего – ни людей, ни отделов, ни системы управления.

Вводя очередное новшество, Режина ликовала, но не потому, что это новшество должно было послужить делу, а потому, что оно должно было сбить с толку ее противника.

Но угар борьбы редко когда способствует пользе дела, и в каменоломнях наблюдались многочисленные злоупотребления и нарушения. Именно эти нарушения и коллекционировала Карлота. Так у нее появилась целая папка документов относительно добычи мрамора в Итагуаи. Эксплуатация велась с грубыми нарушениями всех экологических норм, и одна эта папка была грозным оружием против Режины.

Нововведения Режины сами по себе приводили в ужас Фигейру. Он понимал, что еще немного и фирма может погибнуть окончательно. Встревоженный, он отправился к Валдомиру.

– Я добился разрешения на эксгумацию, – сообщил тот взволнованному зятю. – Как только у нас будут результаты анализа, состоится суд, я вступлю в наследство, и мы вновь окажемся у власти. Ты же понимаешь, что на моей стороне, кроме тебя, еще и Марсия, и Фортунату, и Элеонор. Мы немедленно проводим собрание акционеров, переизбираем Режину. Это дело двух недель, не больше.

Несколько успокоившийся Фигейра приехал в «Мармореал» и нашел у себя на столе приказ. Режина назначила его ответственным за каменоломню в Серра-да-Вереда, где отныне он и должен был находиться.

Когда он пришел к Режине за объяснениями, она ответила:

– А ты не знаешь об участившихся кражах синего мрамора? Так вот ты и возьмешь этот мрамор под свой контроль.

Режина сияла. Одним ударом она убивала сразу множество зайцев – устраняла союзника Валдомиру, нарушала идиллию Фигейры с Марсией и получала преданного интересам фирмы работника в горячей точке.

Понимал все это и Фигейра, но как заинтересованный в делах фирмы человек не мог возразить.

Нанесла Режина и еще один контрудар. Она узнала об эксгумации и завела о ней речь с Аделму.

– Неужели ты позволишь, чтобы над прахом любимой тобой женщины так издевались? – патетически восклицала она. – Мой отец – циник. Для него все средства хороши, когда речь идет о его выгоде. Раз в суде возникли сомнения относительно справедливости экспертизы, он ни перед чем не остановится. Но я бы этого не выдержала! Только ты, Аделму, имеешь моральное право остановить его!

Разумеется, она и словом не обмолвилась, что она автор запроса, подвергающего сомнению экспертизу.

Но Аделму слишком хорошо знал Режину, чтобы понять: Клариси тут ни при чем!

– Ты хочешь использовать меня в борьбе со своим отцом, – сказал он, справившись с шоком, который невольно испытал, услышав новость.

– А почему бы и нет? – спросила она. – Разве ты не заинтересован, чтобы мы с тобой победили? Ведь у тебя, твоего сына будет все! Деньги откроют перед тобой любые возможности! У тебя будет высокое положение, машина, счет в банке!

– И ты в качестве благодетельницы? Спасибо!

Аделму смотрел на нее тяжелым недобрым взглядом.

– Имей в виду, у меня нет к тебе благодарности. Ты воспользовалась моим безвыходным положением. Ради сына я пошел у тебя на поводу, но уважения ни к себе, ни к тебе не испытываю. Рано или поздно, я сумею избавиться от того унизительного положения, в котором оказался. Это мое единственное желание, моя единственная мечта.

– Ты не посмеешь оставить меня! – закричала Режина. – Гордость мешает тебе признаться, что ты привязан ко мне, что ты любишь меня. А я люблю тебя и не скрываю этого. Я готова стоять на улице и кричать: я люблю Аделму!

– Ты слишком много кричишь, – жестко произнес Аделму, – помолчи о своей любви, так будет лучше. Я был последним идиотом, когда согласился переехать сюда, польстившись на возможность дать хорошее образование Жуниору. Ты снова нашла, чем меня купить. Но от всего этого меня тошнит! Я и не подозревал, до чего мне будет гадко. И похоже, мы пойдем просить с Жуниором милостыню, чтобы почувствовать себя людьми.

– Нет! Ты любишь меня, – страстно проговорила Режина, цепляясь за Аделму, обвивая его шею руками. – Ты никуда не уйдешь от меня! Ты не можешь от меня уйти! Я люблю тебя. Есть только две вещи на свете, которые нужны мне, – ты и «Мармореал»!

– Но я не вещь! – резко произнес Аделму, сбросив с себя ее руки. И не говоря больше ни слова, направился к выходу.

Въезжая в этот городок, он дал себе несколько зароков: никогда не спать здесь с Режиной, никогда не развлекать и не утешать ее, словом, держаться от нее подальше. Сегодня он дал себе еще один – никогда не переступать порога ее квартиры. И... подыскивать себе новую работу.

Но к Валдомиру он все-таки поехал.

Одна мысль о том, что покой несчастной Клариси будет потревожен, лишала его сна. Он снова видел ее темные, пышные волосы, чувствовал нежную кожу и горячее гибкое тело и готов был плакать в голос как несчастный оставленный ребенок. Нет, никого он не любил, кроме Клариси!

Валдомиру немало удивился, когда увидел на пороге Аделму. Потом сообразил, что он пришел навестить сестру и пропустил его с любезной улыбкой.

– Лавиния лежит, – сказал он. – Врач прописал ей постельный режим на неделю.

– Я пришел к вам, а не к Лавинии, – сказал Аделму.

– Я слушаю, – вежливо ответил Валдомиру, указав гостю на кресло.

– Я просил бы вас не заниматься эксгумацией. Вы и так виноваты перед этой чистой душой, так не оскверняйте ее несчастного праха. Вы же отец!

Любезное выражение покинуло лицо Валдомиру, оно стало напряженным, натянутым. Аделму задел его за живое. Ему и самому было нелегко решиться на этот шаг, но он не видел другого выхода.

– Я не сомневаюсь, что тебя прислала Режина, – сухо сказал он. – Прислала, не сказав, что именно из-за нее я вынужден пойти на эту крайнюю меру.

Он вкратце обрисовал ситуацию в суде, потом в «Мармореале».

– И хочу тебе дать совет, – продолжая, обратился он к Аделму, – если ты спишь с ней из-за корыстных соображений, беги, пока она не впутала тебя в какую-нибудь историю. Но если ты ее хоть немного любишь...

Аделму прервал его.

– Единственная женщина, которую я любил, была Клариси! – горячо сказал он. – Поэтому я и прошу вас отказаться от задуманного!

– Но я же объяснил тебе, как обстоят дела, и для меня это единственная возможность вернуться в «Мармореал». Я не могу отказаться от этой возможности. Если ты так дорожишь ее памятью, то убеди Режину забрать обратно свой иск.

– Режина не человек! – закричал Аделму. – Я надеялся, что хоть в вас есть что-то человеческое, но видно, дочь пошла в своего отца! Но предупреждаю: если вы совершите это грязное дело, я за себя не ручаюсь! Я еще не знаю, что я совершу, но совершу что-то обязательно!

В Аделму говорило отчаяние, свойственное бессилию. Он не знал, как противостоять этим безжалостным, неумолимым людям, которые считаются только со своими желаниями! Ему хотелось взорвать этот несчастный городок – скопище бесчеловечных чудовищ!

– Ты мне угрожаешь? – спросил Валдомиру. – Считаешь меня подлецом, говоришь, что любишь Клариси, а сам изменяешь ей и при жизни, и после смерти!

Аделму бросился на Валдомиру с кулаками. Да как смеет этот гад упрекать его и судить? Он и такие, как он, взяли его за горло, а теперь еще и судят?!

Валдомиру не собирался вступать в драку, но и спуску бы не дал этому потерявшему голову молодому человеку. Кто знает, чем бы все это кончилось, если бы не Лавиния.

Она давно прислушивалась к бурному разговору в соседней комнате, и услышав крики и угрозы, она прибежала и бросилась между мужчинами.

– Одумайся, Аделму! – молила она. – Остановись! Потом пожалеешь об этом!

Красный туман ненависти, что застилал глаза Аделму, рассеялся от нежного женского голоса. Нет, он не хотел новых жертв и новых несчастий.

– Простите меня, – буркнул он. – И поймите тоже.

– Пойми и ты меня, – проговорил Валдомиру. – Клариси оставила меня нищим, и только она теперь в состоянии все мне вернуть.

Аделму повернулся и вышел. Он еще раз убедился, что ему нечего делать с этими людьми.

– А ты? Ты со мной согласна? – спросил Валдомиру Лавинию, уложив ее в постель. – Или и тебе я кажусь бессердечным чудовищем.

– Бессердечным чудовищем кажусь себе я, – ответила покаянно Лавиния. – Я послужила причиной твоего несчастья, вышло так, что я тебя обманула, а теперь вынуждена еще и жить за твой счет. Это положение для меня невыносимо. Но я придумала одну вещь, и если ты согласишься...

Она вопросительно посмотрела на Валдомиру, а он, не слушая ее, любовался ею – ее порозовевшими от смущения щеками, блестящими темными глазами и пушистой прядью волос. Ему сладостно было слушать ее голос, и он попросил:

– Продолжай, продолжай!

– Так вот, пока я ходила на фабрику, я поняла, что рабочим там негде пообедать. Вокруг только гадостью торгуют, и дорого, и не питательно. А я бы попробовала открыть там небольшую столовую. Пригласила бы Матилди в качестве поварихи, она готовит так, что пальчики оближешь, и мы бы наладили хорошее, полезное дело... А деньги у меня еще есть. Я ведь твое кольцо продала, и у меня кое-что осталось...

– Говори-говори, – просил Валдомиру. Ему так хотелось обрести тихую пристань, и он хотел, чтобы этой пристанью стала для него эта женщина... Слушая ее голос, он забыл даже о «Мармореале», даже об эксгумации...

– Эксгумация состоится, – сообщил Марселу Барони по телефону Режине.

– А вы откуда знаете? – с присущей ей прямотой и грубостью спросила Режина. – Позаботились бы, чтобы ее не было. Кто как ни вы обещали мне «Мармореал» в полное мое владение?

– А теперь обещаю вам сюрприз. И очень прошу на ней присутствовать.

– В отличие от моей дорогой мамочки я терпеть не могу, когда со мной говорят загадками, – недовольно проговорила Режина.

– А сюрпризы вы любите?

– Смотря какие, – рассудительно ответила Режина.

– Я в вас не ошибся, дорогая, – захохотал Барони. – Поезжайте! Уверяю, не разочаруетесь!

– Так и быть, – недовольно согласилась Режина.

Марселу повесил трубку и довольно потер руки. Потом взглянул на себя в зеркало, довольно улыбнулся и отправился в спальню, где на широкой постели нежилась Элеонор.

– А ты представляешь, как ты будешь просыпаться в Венеции? – спросил он ее.

– С трудом, – отозвалась она нежно. – Неужели может быть еще лучше?

– Нет предела совершенству, – высокопарно ответил он и сам засмеялся.

Они на несколько дней задержались и даже сдали билеты на самолет, потому что у сеньора Барони не все было еще готово.

Он не говорил Элеонор, что задержал их Элизеу.

Импульсивный мальчик, полный готовности зарабатывать деньги, за несколько дней сделал замечательную копию картины Кореджи. Марселу распорядился, чтобы он отослал ее в Венецию, где она будет дожидаться их с Элеонор приезда. Оставалось всего несколько мазков, но тут, как оно и случается с импульсивными мальчиками, вышла задержка – мазки не были сделаны. Им помешала личная жизнь. Жених Жилвании влюбился в какую-то морячку, огорчил ее своей изменой, и она бросилась искать утешения в объятиях Элизеу. Элизеу, не меньше огорченный изменой Марсии, согласен был и утешить ее, и утешиться сам. На взаимные утешения, а потом выяснения ушло несколько дней. Теперь картина была наконец готова, но тут подоспели бриллианты.

– А ты знаешь, дорогая, что ты имеешь право на половину бриллиантов Валдомиру? – спросил Марселу, устраиваясь рядом с Элеонор.

– С чего ты вдруг о них вспомнил? – удивилась она. – Я о них и думать забыла. Во-первых, мы вместе уже не жили, а во-вторых, они куда-то пропали.

– Когда Валдомиру покупал их, вы были мужем и женой, а по закону имущество, нажитое супругами в браке, делится пополам при разводе, – уточнил Барони.

– Вот было бы смешно, если бы я получила половину, – проговорила Элеонор, и в ее голосе невольно появились мечтательные нотки.

– Чем черт не шутит, – ответил со странной усмешкой Марселу. – Но на твоем месте я бы посоветовался за эти дни с юристом. Я даже могу тебе дать адрес.

– А что? И посоветуюсь! – согласилась Элеонор. – Дела в «Мармореале» идут из рук вон плохо. Деньги никогда не лишние. И меня так волнует судьба моих дочерей! Режина... Ее душевное состояние...

– О-о-о, Режина еще вас всех удивит! – с полувосхищением-полунасмешкой протянул сеньор Барони.

– В этом я не сомневаюсь, – со вздохом согласилась Элеонор. – Но еще больше Режины меня волнует здоровье Марии-Антонии, она такая слабенькая, такая хрупкая.

– И так удачно выйдет замуж.

– Кто? – не поняла Элеонор.

– Мария-Антония, – очень серьезно проговорил Марселу.

– Ты перепутал ее с Марсией. Мария-Антония уже замужем.

– Это ей совершенно не помешает, даже наоборот.

– Неужели Марсия выйдет за Фигейру? – Элеонор задумчиво покачала головой. – Не знаю, не знаю, хорошо ли это?

– У Марсии будет очень много детишек, – пообещал Марселу.

– Я понимаю, что ты хочешь меня отвлечь от грустных мыслей, мой дорогой, и очень тебе благодарна, но пойми, я всегда думаю о своих детях.

– И я тоже думаю о твоих детях, – сообщил Барони. – Но сейчас тебе нужно думать не о детях, а о Нане. Она и только она принимает главное решение в своей жизни!

И слова эти прозвучали так значительно, что Элеонор невольно приумолкла и задумалась.