Я нервно комкаю краешек одеяла в своих пальцах и в своем обострившемся восприятии подмечаю слишком темную и угловатую расцветку постельного белья. Какие-то бежево-коричневые ромбы, квадраты и прочие геометрически четкие линии. Чисто в мужском стиле, под стать всей обстановке в доме Медведских.
Чувствую на себе пристальный взгляд Короленко. Медленно втягиваю воздух в грудь, и почему-то мне мерещится в нем знакомый волнующий оттенок предгрозового ветра.
Запах босса…
Но я знаю, что это всего лишь фантомные игры памяти, не иначе. Потому что он стоит слишком далеко от меня, чтобы я реально могла вдохнуть свойственный ему аромат.
- Как ты себя чувствуешь? - наконец спрашивает он и медленно приближается к кровати.
Его мощная атлетическая фигура нависает надо мной, словно скала, подавляя своей близостью. Внушая трепет и острое ощущение его впечатляющей мужской харизмы. И в таком положении я невольно ощущаю себя рядом с ним еще более маленькой и слабой, чем обычно.
Я заставляю себя поднять голову и встретить его вопрос прямым ясным взглядом.
- Голова болит.
Даже не знаю, откуда во мне берутся эти крохи мужества, но именно они становятся щитом для моей раненой гордости. И вместо того, чтобы смутить меня до слез, как я боялась, настораживающее внимание Короленко придает моей горечи даже какой-то сладостный оттенок.
Наверное, на почве стресса у меня мазохизм какой-то проклюнулся. Или просто крыша уже едет. На пару с воспаленным воображением.
Иначе почему в темно-карих глазах мужчины надо мной мерещится проблеск угрюмой мягкости?
- Принести обезболивающее?
- Не надо, - решительно отказываюсь я и хмуро смотрю в сторону. - Медсестра принесет, если понадобится.
Мне чудится еле слышный вздох над головой.
- А ты умеешь удивить… Яна. Не ожидал, что сломя голову кинешься под люстру из-за меня, - замечает он и настойчиво уточняет: - Или это случайно так получилось?
Его вопрос вызывает во мне всплеск тихого негодования.
- О, ну конечно же, случайно! - не сдерживаюсь я от иронии. - Ведь на самом деле я собиралась именно задержать вас, а не отталкивать. Досадная промашка вышла.
Но мой укол не оказывает на него никакого воздействия. Он вообще смотрит на меня хоть и исподлобья, но без привычной враждебности. Просто изучающе.
- Я благодарен тебе за намерение защитить. Честно говоря… - он медлит, словно у него проблема с подбором подходящих слов и выражением эмоций. - Я даже не знаю, как реагировать. Меня никогда еще таким образом не защищали. Тем более женщины.
- Да ладно, - буркаю я. - А как насчет ваших родителей? Хоть раз в жизни они от чего-нибудь да защищают своих детей. Или вы сирота… вроде меня? Вот обо мне точно всё детство никто не парился.
На его лице мелькает странное выражение. И губы сжимаются, как будто ему хочется что-то немедленно мне сообщить. В конце концов, нахмурившись, он дергает щекой и отстраненно произносит:
- Мой отец не был в официальном браке с матерью, пока я не подрос. Я впервые увидел его, когда мне исполнилось тринадцать лет, и уже не был малышом, нуждающимся в защите. А мать… она у меня строгая. И сколько себя помню, всегда давала понять, что настоящий мужчина должен уметь защитить себя сам. Она только присматривала за мной со стороны и подсказывала иногда, что делать.
Ну ничего себе…
Неожиданные подробности его прошлой жизни - настолько личной! - обескураживают меня и вызывают волнение. Но строить по этому поводу какие-то иллюзии я, наученная горьким опытом, сейчас опасаюсь. И всё же… если мужчина вдруг рассказывает тебе о своей маме, это ведь что-нибудь да значит, разве нет..?
Надо проверить! Любой вопрос. О его маме. Ответит или осадит?
Нервно облизнув губы, я впервые делаю серьезный шажок за грань его личного пространства. И нерешительно спрашиваю:
- Ну хотя бы от дождя ведь она могла вас защищать, если забыла зонтик, к примеру? Ну, там… обнять, прикрыть… это ведь тоже считается.
Его зрачки сужаются. И взгляд тяжелеет. Мне становится трудно выдерживать его, но пока что я держусь. Кажется, сейчас мне скажут, что его подробности его прошлого меня совершенно не касаются.
И вдруг я слышу его спокойный безразличный голос:
- Нет. Она обнимала меня только по праздникам. И проблемы непогоды входили в список тех вещей, которые мужчина должен уметь терпеть. Я удовлетворил твое любопытство? - холодно уточняет он. - А теперь давай вернемся к вопросу с Мрачко. Я пришел, чтобы выслушать твою версию нашего знакомства. Раз уж ты перестала наконец скрываться от меня и сама вышла на контакт… пусть и по указанию своего опекуна.
Я тяжело вздыхаю.
Это именно то, чего я боялась, но знала, что это неоходимо. Поговорить. Объяснить. И получить болезненный удар его реакции - уж точно не положительной, - в ответ на свои признания.
Хотелось бы только понять, как много уже он успел узнать о моей прошлой жизни за всё это время.
- Герман взял меня к себе еще ребенком, - неловко пускаюсь я в объяснения на всякий случай. - Но настоящим приемным отцом он для меня не стал, это только на бумажке он им является. И вообще, думаю, что моя жизнь рядом с ним мало чем отличалась от жизни в каком-нибудь интернате. Герман для меня всё равно что надзиратель, а не близкий человек.
- Что ж, это вполне в духе Мрачко - воспитать из ребенка полезный инструмент для себя, а не личность. Ты отлично продемонстрировала мне это. Уже дважды.