Несмеяна для босса

Короленко. Свадебные разборки

Шумное застолье после бракосочетания Короленко и Яны шло полным ходом.

Вдоль длинных столов, заставленных традиционными блюдами - хачапури, хинкали, башни из фруктов, тарелки с розовыми ломтями баранины, - двигались официанты, лавируя между сидящими. В воздухе витали запахи жареного мяса, свежего хлеба и веселящих напитков, вперемежку с парфюмом и шутливыми возгласами дорогих гостей.

На почетном месте сидел патриарх семьи и родители Короленко.

В движениях Георгия Агаева после выписки из лечебницы всё ещё чувствовалась прежняя сила. И как всегда, он галантно заботился о своей ледяной супруге Ольге: подливал ей напитки, пододвигал самые вкусные блюда. Она же, сохраняя ровную осанку и равнодушное выражение лица, делала вид, что всё это для неё безразлично.

Отдельно, в почётном ряду, располагался весь руководящий состав корпорации “Сэвэн”.

Катя Царевичева была уже на приличном сроке беременности, и ее буквально окутывали заботой со всех сторон: поправляли подушки, передвигали тарелки, чтобы ей было удобно. А сам Царевичев бдительно следил за каждым, кто приближался к ней. Даже если это были всего лишь жёны его друзей и партнеров, вроде Дианы или Марины.

Похоже, будущее отцовство от любимой женщины превратило его в параноика.

Короленко отвел взгляд от своего друга и посмотрел на Яну, прикидывая, не грозит ли и ему подобная участь в ближайшем будущем. От ее легкой улыбки привычно потеплело на сердце, и он вдруг подумал: а почему бы и нет? Ради их будущего и параноиком можно побыть. Это будет даже занятно - понять, каково это. Не всё же одному Царевичеву огребать от семейной жизни.

Он подавил усмешку и прислушался к разговору.

Яна беседовала с Лизой, которая в данный момент доверительно рассказывала ей историю о каком-то чудаковатом клиенте, повадившемся ухаживать за ней вне стен корпорации.

- …он опять хотел меня подвезти, - со смехом говорила она. - Я как обычно отказалась, и тогда он предложил проводить до автобусной остановки со своим зонтиком. А потом, представляешь, хотел предложить мне локоть, а я не заметила и случайно толкнула его. Он упал и… блин, я не могу… реально сел в лужу! Я думала, разозлится, но нет. Он только морщился и смотрел на меня снизу вверх, как дурачок. Чудила, каких поискать…

Яна тихо хихикнула, а Короленко на секунду задумался, что это за чудик такой завелся среди клиентов “Сэвэн” и знаком ли он ему лично.

- …И это не первый раз, - продолжала Лиза, закатывая глаза. - У него, бедолгаги, постоянно из-за меня какие-то проблемы. То куртку дверцей зацепит, пуговицы оторвёт, то споткнется и налетит на что-то… Честно, думаю, я его в могилу так сведу скоро. Но… - она чуть запнулась, и в голосе её появилось слегка недоуменное смущение, - похоже, его это только заводит. Ну, вот это вот всё с мелкими недоразумениями, в которые он из-за меня влипает.

Яна прыснула в ладонь.

- Ну и ну! Вот псих. И как зовут этого чудилу?

- М-м… Герман вроде, - Лиза пожала плечами и с улыбкой обернулась на счастливый визг маленьких детей, которые принялись гоняться друг за другом между стульями рядом.

Внутри у Короленко будто лопнула невидимая струна.

Шум зала отошёл на второй план. Имя - тяжёлое, холодное, липкое, - прозвучало в голове так отчётливо, словно его кто-то произнёс прямо у уха. Он медленно поднял глаза на застывшую Яну. Их глаза встретились. В её взгляде мелькнул безмолвный вопрос, и он медленно кивнул: да, это серьёзно.

Короленко не стал ничего говорить Лизе и поставил бокал на стол так аккуратно, что напиток внутри едва колыхнулся. Затем он направился сквозь толпу прямиком к Батянину. Тот стоял с группой его родственников и когда заметил приближающегося Короленко с мрачным выражением лица, сразу отошел в сторону.

- Есть странная информация, - тихо и чётко сказал Короленко. - Один из клиентов слишком активно крутится вокруг Лизы вне стен офиса. Имя… Герман. Тебе не кажется это подозрительным?

Батянин поначалу, казалось, не отреагировал.

Только внимательный глаз мог бы заметить, как напряглись сухожилия на его шее и едва заметно дернулась скула, когда прозвучало имя. На миг пальцы, державшие бокал, сомкнулись крепче, чем требовалось. Но когда он поднял взгляд, в нём была лишь холодная сосредоточенность опытного игрока, привыкшего скрывать карты до последнего.

- Понял. Разберемся, - сказал он ровно, без тени эмоций в голосе. Но это “разберемся” прозвучало железно.

Короленко знал этот тон. За ним всегда следовали действия, быстрые и безжалостные, особенно если дело касалось кого-то, кто не был просто частью команды. Он особенно четко уловил этот нюанс. У Батянина слегка замедлилось дыхание и резко сузились зрачки - слишком острая реакция для штатной деловой ситуации. И хотя Короленко не собирался озвучивать догадку, где-то в глубине души он уже точно знал...

Эта уютная, обо всех заботящаяся Лиза - не просто подчинённая для Батянина.

Впрочем, это его никак не касалось.

Короленко огляделся и уже направился было обратно к Яне, но по дороге его взгляд зацепился за стоящих в стороне у дальней стены свадебного зала отца и мать. Лицо последней вдруг показалось ему мертвенно белым, как мел. Встревожившись, он направился к ним, чтобы выяснить, в чем дело... но уже на подходе невольно замедлил шаг и в конце концов резко остановился за колонной.

Потому что до него донесся задыхающийся возглас обычно крайне сдержанной матери с таким эмоциональным накалом, какого он никогда в жизни от нее не слышал.

- Что?!! Ты хочешь сказать, что вся эта грязь, которая сломала мне жизнь, была организована Дибиром? И говоришь мне об этом только сейчас?!

Георгий Агаев стоял перед ней, не отводя взгляда, и в этом взгляде было всё: усталость, признание, холодная решимость. Его рука, сжимающая опустевший бокал, как-то бессильно свисала вниз.

- Да, - сказал он тихо. - Прости меня, Оля… Я совершил огромную ошибку, решив не напоминать тебе о прошлом. Но я многое переосмыслил, пока лежал в лечебнице, и хочу исправить ее. Даже если уже поздно.

- Боже… - простонала она, стискивая виски побелевшими пальцами. - Зачем..? За что?!

- Дибир тогда оправдывался тем, что просто хотел припугнуть тебя, а потом показать меня с другой… но что-то пошло не так. Мне было плевать на его отмазки. Когда я очухался от пойла, которое он мне подсунул вместе с моей первой женой, то первым делом сломал ему нос. Перестал звать его братом… женился под давлением отца на другой, что забеременела от меня. Но потом Дибир помог мне обрести нашего сына, и я… отпустил прошлое.

- А я - нет!! - пронзительно выкрикнула она, вся дрожа от ярости, боли и оскорбленного достоинства. - Из-за него моя жизнь была сломана! Из-за него меня похитили и… - голос сорвался, но она проглотила слёзы, - и надругались! Из-за него мой сын рос без материнского тепла! Где этот мерзавец? Где он?!

Она не ждала ответа. Просто развернулась и пронеслась мимо остолбеневшего Короленко прямо в толпу.

Люди расступались перед её фигурой с лицом разгневанной фурии, как бурлящая вода перед носом ледокола. Заметив её нехороший настрой, Дибир напрягся, попробовал что-то сказать и образумить, оглядываясь на гостей, но не успел.

Тонкая, но сильная рука взметнулась, и звук крепкого, неженственно прямого удара, за которым последовал странный хруст, пронзил тишину.

- Это за то, что ты участвовал в моём похищении и моем позоре, тварь! - выкрикнула она, в её голосе смешались истерика и сталь. - Ты недостоин зваться сыном своего уважаемого отца! Твой брат тому свидетель!

Дибир пошатнулся, прижимая ладонь к лицу, и сквозь пальцы уже сочилась тонкая алая струйка. Его и без того кривой нос теперь выглядел еще более перекошенным.

Все в зале замерли. Кто-то прикрыл рот ладонью, кто-то начал шептаться, и эти шёпотки тут же сменялись взглядами, полными осуждения в сторону побелевшего от унижения Дибира.

Короленко стоял, как громом поражённый.

Слова матери гулко отдавались в голове, сбивая дыхание. Он никогда не слышал этой стороны правды, никогда не знал, что с ней произошло на самом деле. И только теперь понял, почему в её взгляде всегда была едва заметная стена. В груди поднялась тяжёлая волна, от которой стало трудно дышать.

И тут по залу, как раскат далёкой грозы в горах, прокатился новый глухой удар.

Давид Агаев, седой патриарх семьи, резко поднялся, опрокинув кресло, и его тяжёлый кулак обрушился на столешницу. Звякнули ножки подпрыгнувших бокалов, скатился и замер на полу упавший нож. В зале воцарилась тишина - плотная, как утренний туман в ущелье.

Он выпрямился во весь рост, и, казалось, стал еще выше. Плечи расправились, тёмные глаза потемнели ещё сильнее, в их глубине загорелся мрачный огонь человека, чья родовая честь внезапно оказалась запятнанной.

- Дибир! - его голос был низким, ровным, но в нём звенел стальной холод. - Хватит ли у тебя чести признаться?.. - подождав ответа и не дождавшись его, патриарх поднял голову и грозно оглядел присутствующих. - Что ж, ты… больше мне не сын, - произнёс он медленно, да так, что каждое слово падало в зал, как камень в горную реку. - С этого дня ты чужой моему дому. Чужой нашему роду.

Родственники за соседними столами зашумели, будто по залу прошёл горячий порыв воздуха. Женщины качали головами и осуждающе шушукались, а мужчины хмуро поворачивались к отверженному спинами, отодвигая стулья.

Короленко краем глаза заметил за спинами гостей бледное лицо Рустама - сына Дибира. Того, кто когда-то тоже похитил Яну.

Он вспомнил, как в Алаку, уже считая её обманщицей, всё равно прижал его к краю скалы, а потом резко отпустил - и тот с воплем сорвался вниз на пару метров, еле успев вцепиться в выступ, цепляясь пальцами за острый камень. В тот раз Короленко кинул ему веревку и пообещал, что в следующий раз ему так не повезет. А Рустам трясся, как лист, источая липкий страх.

Сейчас его лицо было таким же мертвенно-бледным. Он стоял, вжавшись в стену, делая вид, что разглядывает что-то в противоположном конце зала, прячась за плечами родственников, как мальчишка, которому вдруг стало стыдно за отца и за самого себя.

Внезапно вперед вышел Батянин, отчего и без того шокированные гости снова настороженно притихли.

- Ну, раз уж разоблачение идёт полным ходом… - сказал он. - Артур, ты не против?

- Закопай его, - процедил сквозь зубы Короленко.

- С удовольствием, - ровно, но с едва заметной тенью удовлетворения произнёс Батянин и презрительно глянул на дядю Короленко. - Только уважение к вашим традициям и Артуру заставляло меня проявлять терпение к твоему шпионажу, Дибир. Я не хотел позорить его перед всеми за то, что у него такой гнилой родич. Но сегодня, видимо, судьба решила предъявить тебе весь счет разом. Охрана! - Батянин щёлкнул пальцами и распорядился: - Увести его. И коллегу его Владимира прихватите, он работал с ним заодно.

Взгляд Дибира Агаева затравленно заметался между суровым отцом, осуждающими родственниками и приближающейся охраной. Но деваться ему было некуда. Они взяли его под руки и вместе с ним вывели ошалевшего от неожиданности охранника Вована. И тем самым наконец-то избавили айтишника Кирилла от его навязчивой компании.

Кто-то коснулся его руки, и Короленко увидел рядом взволнованную Яну. В своем нежном свадебном платье она была похожа на хрупкий белый цветок, и один ее вид приносил ему облегчение. Он инстинктивно обнял ее и притянул к своему боку поближе.

- А как же бабушка и сестра Кирилла? - обеспокоенно спросила она.

- Всё в порядке. Твой отец уже решил их проблему.

Она кивнула и посмотрела куда-то в сторону. А потом тихо, почти неслышно, сказала:

- Поговори с ней…

Короленко проследил за её взглядом. Там стояла его мать с опустевшей стопкой в дрожащих пальцах, будто не зная, куда её деть. Лицо напряжённое, но в глазах - усталость и растерянность. Неподалеку подпирал стену его отец и, судя по виноватому выражению его лица, у них был новый виток откровенной беседы. На этот раз тихой.

Он выдохнул, отпустил талию Яны и сделал к матери несколько шагов. По пути снял с себя пиджак и, оказавшись рядом, молча накинул ей на плечи. Она вздрогнула, но не отстранилась.

- Пойдём, - тихо сказал он, кивнув на террасу.

Они отошли туда, где свет был мягче, а шум зала остался позади. Несколько секунд стояли молча, глядя в разные стороны. Короленко перевёл взгляд на её руки, сжимающие край пиджака так, будто он мог выскользнуть.

- Теперь я знаю, что ты несла это одна, - сказал он,помедлив. - Мне жаль.

Мать вздохнула так, будто собиралась нырнуть в холодную воду, и наконец посмотрела ему прямо в глаза.

- Я никогда бы не подумала, что скажу это… но... - ее голос дрогнул, - прости меня, Артур, за то, что не была в твоей жизни рядом по-настоящему... - и замолчала, как-то нерешительно на него поглядывая.

Короленко промолчал, но и не отвернулся. И этого оказалось достаточно. Она сделала шаг, ещё один… и вдруг оказалась рядом. А затем обхватила его обеими руками - крепко, по-настоящему.

Он замер, почувствовав это.

Где-то глубоко внутри него словно распахнулась дверь, за которой он столько лет держал под замком всё самое тяжёлое. И прямо сейчас эта тяжесть с глухим звуком упала куда-то в темноту. Весь зал, музыка, голоса, смех и свет люстр исчезли. Остался только её голос...

. ..и он сам, снова мальчишка лет семи, стоящий в дверях кухни поздним вечером, когда дома пахнет остывшим чаем и каким-то лекарственным успокоительным, а мать сидит за столом и смотрит куда-то в окно, мимо него. Он стоит босиком на холодном линолеуме и ждет, что она поднимет глаза, скажет хоть что-то. Но она не говорит...

А теперь она смотрела. Не мимо, а прямо на него, в глаза. И говорила то, что он никак не ожидал от нее услышать, потому что никогда не знал ее такой.

Горло стянуло, как будто в нём застрял годами копившийся комок. Когда учился не показывать, что ему нужно её тепло. Короленко в жизни бы не подумал, что этот момент когда-нибудь настанет. Такой момент, когда он может почувствовать ее тепло и пробормотать такое простое и родное слово...

- Мама…

Он сам не узнал свой голос. Такой тихий, как в детстве, когда почти шёпотом произносил это перед сном, напрасно надеясь, что она придет и погладит по голове или хотя бы поправит одеяло.

Медленно, сам себе не веря, он поднял одеревеневшие руки и обнял её в ответ. Перед глазами проносились короткие, обжигающие картинки: он, маленький, стоит у окна в детской и ждет её шагов... или притворяется спящим, чтобы не услышать холодного "доброй ночи"...

И всё это перестало болеть прямо сейчас, в этих объятиях.

Взгляд Яны из дверей зала Короленко чувствовал даже на расстоянии. Она смотрела на них так, будто видела что-то священное и слишком хрупкое, чтобы нарушить. И он знал, что она поняла ровно то, что он сам только что почувствовал…

Иногда одно искреннее "прости" и одно крепкое, запоздалое, но настоящее материнское объятие может исцелить раны, которые когда-то казались вечными.