Несмеяна для босса

Глава 39. Признание

Эти слова звучат для меня, как тихий, светлый звон в пространстве между мирами.

Я понимаю их смысл, но пока не могу осознать полностью. Он слишком прекрасен для меня. Сердце замирает, дыхание перехватывает, и даже шум улицы за окнами словно растворяется в небытие под напряженно-тихий голос Артура Короленко, окрыляющий меня каждым своим словом:

- Ты мне нравишься. Если я в кого и влюблён, то только в тебя, Яна. Ни в кого больше.

Он не отводит взгляда. Всё, что было неясным, выстраивается в линию, становится отчётливым.

Я не сразу нахожу нужные слова в ответ. Моё сердце срывается с ритма, дыхание поверхностное и учащённое. Грудь будто сдавливает изнутри, в горле ком. Я смотрю на него, не мигая, и чувствую, как по коже пробегают мурашки от звука его слов. Дрожу от того, как долго не могла поверить в то, что могу быть кому-то настолько важна.

Он смотрит на меня так, словно видит насквозь самые глубокие и темные уголки моей души, которые я сама обходила стороной. И эти слова, такие простые, почти сухие, как всё, что он когда-либо произносил, будто затихают между нами, прорастая в воздухе особой вибрацией:

« Если я в кого и влюблён, то только в тебя, Яна. Ни в кого больше… »

Мир вокруг не исчезает, а деликатно смещается куда-то за пределы, где всё неважно. Только мы. Его голос. Его взгляд… и я. Неожиданно маленькая, хрупкая, уязвимая перед человеком, которого считала неприступной крепостью.

Я боюсь вдохнуть слишком громко, боюсь разрушить этот хрупкий момент. Горло пересохло, сердце стучит где-то в ушах, в висках, в ладонях. Он молчит. И я молчу. Но надо что-то сказать в ответ…

Отчаянно прижимаю руки к груди и лихорадочно облизываю губы. Потом собираюсь с духом и выдавливаю:

- И ты… ты мне тоже очень… очень нравишься, Артур. Больше, чем просто нравишься. Я… - горло перехватывает острым волнением, потому что никогда в жизни и никому я не говорила этой, казалось бы, такой простой и такой важной фразы “Люблю тебя”. - Я просто не знала, как…

Меня охватывает отчаянное смущение, и в итоге я теряюсь окончательно. В собственных словах, в собственных чувствах. Щёки горят. Опускаю глаза, не в силах выдержать его сосредоточенного взгляда. Но он делает шаг вперед и резко, по-мужски уверенно подхватывает меня за талию...

А затем сажает, словно куклу, на высокий барный стул, невесть как очутившийся рядом.

Я даже глазом моргнуть не успеваю, как оказываюсь в плену его крепких рук. Он почти не дает мне опомниться. Его рука, горячая и сильная, ложится мне на поясницу, притягивая ближе… еще ближе… пока между нами не остаётся ни воздуха, ни сомнений.

И целует.

Целует жадно и страстно, как будто этот поцелуй - самое важное, что он может получить от меня в этой жизни. И он не намерен тратить свой шанс впустую. Его губы жадно охватывают мои, язык сразу ищет доступ, настойчиво, почти грубо… и я поддаюсь. Открываюсь и отвечаю, поначалу неуверенно, но с каждой секундой всё больше вхожу во вкус этого стремительного поцелуя.

Мне… хорошо.

Горячая волна захлестывает с ног до головы под властным мужским напором, сосредоточившись где-то в животе сладкой дрожью, а бёдра наливаются напряжением. Колени мелко подрагивают. Я хватаюсь за края стула, чтобы не провалиться в это чувство, не исчезнуть целиком. Чувствую, как Короленко водит рукой по моей спине… вверх и вниз… почти маниакально точно, словно хочет запомнить каждую выемку, каждый изгиб моего тела в максимально точных очертаниях.

Воздуха не хватает… Но мне всё равно.

Когда он, наконец, отрывается, мы оба дышим тяжело, как после бега. Его лоб касается моего. Некоторое время Короленко держит меня обеими руками, крепко, не отпуская, а затем мягко прижимает мою голову к своей груди, целуя ее сверху легко-легко, почти неощутимо.

Его голос, низкий и хрипловатый, спрашивает меня приглушенно:

- Ты видела утром свою резинку для волос?

- Да, - шепчу я, блаженствуя от прикосновения его губ к своему виску. - Серенькая такая, с трилистником. Я думала, что потеряла ее, а она всё это время была у тебя…

- Два года держал эту проклятую штуковину в бардачке своей машины, - глухо говорит Короленко. - Не смог выбросить. Даже когда злился на тебя до чёртиков.

Я опускаю голову.

- Прости…

- Не надо. Не извиняйся больше, - шепчет он. - Лучше останься рядом со мной и прекрати избегать. Яна…

Его руки сильные, тёплые. В них нет ни спешки, ни грубости, только надёжность, которая обезоруживает. Он всё трогает и гладит меня, словно не может заставит себя прекратить. Словно каждую секунду проверяет, доверюсь ли я.. и происходит ли это с нами на самом деле, в живой материальной реальности, а не во сне.

Я улавливаю это, потому что чувствую то же самое. Опасение, что всё это всего лишь приятный сладкий сон.

- Ты даже не представляешь, как я устал играть в эти игры разума с тобой, - внезапно признается Короленко, скривив губы. - Ты была у меня в списке “не трогай, не лезь, забудь”. Удобно, логично. Но, видимо, мозг свой я всё-таки проиграл. И теперь ты - официально моя личная глупость. И я с ней мирюсь. Так что да, я тебя себе разрешил. И отказываться не собираюсь. Поняла, наконец?

Я смотрю в его глаза, и не понимаю, как вообще раньше могла избегать этого взгляда. В нём тепло, напряжение, желание, боль и терпение. Всё сразу. Он медленно наклоняется ко мне, как будто даёт мне шанс остановить его… и снова целует.

Я не двигаюсь.

Этот поцелуй на этот раз не такой агрессивный, как первый. Он тёплый, медленный и глубокий. Короленко касается меня сначала легонько, нежно лаская припухшие, зацелованные им же самим губы… а затем углубляет его, наслаждаясь каждым прикосновением вместе со мной.

Его ладонь ложится на мою талию, другая - к шее, чуть касается кожи, отчего мурашки пробегают по спине. Он не торопит. Целует меня так, будто у нас впереди вся жизнь, чтобы говорить, а сейчас — время только чувствовать.

Когда Короленко отстраняется, дыхание у нас обоих снова прерывистое, как у бегунов на короткой дистанции. Он смотрит на меня так, будто именно здесь, именно сейчас он нашёл то, чего не мог найти долгое время. Его рука остаётся на моей щеке, он мягко проводит по ней большим пальцем.

- Ты можешь не бояться меня, Яна. Никогда больше не бойся.

Я делаю крошечное движение вперёд и просто кладу голову ему на грудь. Он обнимает - не как мужчина, добившийся своего, а как тот, кто клянётся защищать. Я замираю в его руках, и впервые за долгое время мне не страшно.

Чувствую, что он хотел бы большего, как и любой мужчина, и неловко ерзаю. Он ведь мог бы, запросто… а я бы не отказала, хотя мне очень не по себе от неопытности. Но он почему-то ничего не делает.

Словно прочитав мои смущенные мысли, Короленко хмыкает над моим ухом.

- Расслабься уже. Я не буду пользоваться тем, что ты здесь со мной. Не такой я человек, ты же знаешь. Пока не станешь моей невестой, даже пальцем не прикоснусь. Я слишком долго учился быть сильным, чтобы так легко наступить на горло своему принципу. Не говоря уже о просьбе Батянина...

- Батянина?

Я вся напрягаюсь, едва вспомнив о нем.

Даже чудесное слово " невеста " проскальзывает мимо сознания, затронув его только по касательной. Расслабленность и нежное блаженство вдруг разом испаряются перед вопросом, который для меня так и остался до конца не разрешенным. Ведь именно с него началось всё сегодняшнее недоразумение.

- Что такое? - хмурится Короленко, мгновенно почувствовав перемену в моем настроении.

- Артур... - я поднимаю голову, задавая этот по сути риторический вопрос. - Так почему все-таки Батянин сказал, что ты влюблён в его дочь?..

Короленко смотрит на меня прямым серьезным взглядом, в котором нет насмешки - только понимание.

- Потому что он знает правду, - отвечает спокойно.

- Знает... - сдавленно повторяю я, всё еще не в силах переварить и принять этот факт отцовского молчания.

- Да. Но обещай, Яна, не говорить с ним пока об этом вслух. Ни прямо, ни намёком. Даже случайно.

- Почему?

- Ты можешь подставить всех в одной большой игре, - просто отвечает он. - И его, и себя, и Диану.