О чем поет вереск (СИ)

Глава 14. Баллада о вереске

У меркнущего Окна есть одно замечательное свойство: сильному магу можно проложить дорогу в любое место этого мира.

Мидира потянуло туда, где щемит сердце от сдержанной красоты, где студеные волны ласкают шуршащий берег, где птицы ныряют не хуже рыб, а рыбы выбрасывают в воздух тугие струи ледяной воды. Где зимой осиротевшие небеса полыхают радугой, а сейчас, в первом месяце осени, солнце без устали бродит вдоль горизонта. Но не опускается, а подобно чуткому любовнику, лишь дразнит его поцелуями.

Мидир все три дня продержал Этайн в Черном замке и, хотя до этого он никому не показывал свой мир — девушки Верхнего видели лишь того, кто привел их — решил, что ей должно понравиться.

А для обратного пути можно будет позвать эйтелла.

Нужно хорошо знать место, где они окажутся, но Мидир помнил этот далекий берег до мельчайших подробностей.

Мягкий мох, густой и столь высокий, что нога тонула в нем до щиколотки, принял их не хуже перины. Взметнувшийся над стылым морем берег позволял любоваться синевой неба и воды, причудливыми изгибами дальних островов и множеством птиц, что галдели и кружились над обрывом. Мелкие цветы кружевом белели вокруг, и двигаться куда-либо прямо сейчас Мидиру расхотелось.

— Место вокруг нас изменилось, — тронула улыбка манящий рот Этайн. — А твоя ладонь все еще под моей юбкой. Как и мысли!

В свете северного моря и неба ее глаза отливали чистотой изумруда, белая кожа слабо мерцала, а рыже-золотистые кудри казались Мидиру яростным пламенем. И он решил, что берег никуда не убежит…

Когда крики чаек и гагар опять полоснули уши, Мидир поднялся с земли, потянув за собой Этайн. Привел в порядок их одежды, хотя никому — ни небу, ни земле, ни птицам не было дела до того, как они выглядели. А иных обитателей здесь не водилось.

— Я заметила рубец на твоем плече. И старый, очень старый след на запястье, — произнесла Этайн. Поглядела встревоженно. — Кольцевой. Словно…

И то и другое было настолько слабо видно, что Мидир и не думал прятать шрамы вовсе.

— Это было очень давно. Следы на плече есть у всех волков. Уроки по владению телом. А второе… — Мидир подхватил с земли мелкий белый цветок из семи лепестков, протянул Этайн. — Не стоит твоей заботы.

— Мидир! — отказалась она переводить разговор в шутку.

Он вздохнул, уже зная, что Этайн не отступится. Стирать память или рычать показалось не выходом. Подбирая слова, волчий король произнес негромко:

— После руки Нуаду мы научились отращивать конечности. Хоть это долго и неприятно.

— Откуда такой шрам? Что ты с собой сделал?!

***

Шум накатывающейся на берег гальки сменяется треском вспыхивающих степных трав. Ноздри вновь забиваются пылью, копотью и запахом горящей плоти.

Красный дракон выдыхает пламя — с ним не могут справиться волки. От нестерпимой боли многие обращаются в зверей, и горят, горят! Однако не отступают.

Воины Степи рядом с волками, готовые биться и умирать.

За их спинами прекрасный когда-то город Степи. Покрытые изразцами высокие башенки красного кирпича, полукруги конюшен, тщательно выращенные сады… Теперь там лишь развалины, где укрылись женщины и дети, куда успели оттащить раненых. Но добраться туда дракону — пара пустяков.

— Вы уверены, мой принц? — шепчет Киринн. — Никто не знал про эту тварь, мы можем отступить и вернуться спустя неделю уже с войском.

— Киринн, ты знаешь не хуже меня — спустя неделю тут некого будет спасать!

— Разрешите мне! — большая голова склоняется, в серо-голубых глазах беспокойство.

— Только огонь может потушить огонь. Ты знаешь, почему я, — Мидир хлопает его по мощному плечу: начальник замковой стражи крупнее подрастающего черного, не вошедшего в полную силу второго принца. — Такой смесью магии подавится даже дракон!

Киринн с усилием кивает. Кровь сыновей Джаретта сильна, а кровь потомка перворожденного и человека — сама по себе ловушка. Пусть согласиться на это начальнику стражи сложно, но, приняв план, он больше не противоречит и не сомневается. Киринн — один из немногих, кто не сомневается, никогда не сомневается в Мидире.

— Как всегда, мой принц: нестандартно, безумно, гениально. Прикройте глаза, — и начальник замковой стражи отправляет еще двоих на верную смерть.

Дракон поворачивает шипастую голову, вновь извергает пламя…

Мидир уже рядом. Отшатывается от одной из лап, переворачивается, уходя от удара хвоста, подскакивает к самой морде.

Дракон после выдоха на время лишен своего огня. А в вытянутой руке Мидира горит алым камень. Дракон вытягивает длинную шею, водит головой влево-вправо следом за движением его руки. Камень Огня полон магии древних, лучшего угощения не придумать! Вот только кинь его — и дракон выплюнет.

Глаза твари загораются алчно.

Резкий бросок вперед, шорох чешуйчатой шеи — и зубы с треском смыкаются на руке Мидира. Волчий принц успевает дернуть руку на себя: стоит попытаться сохранить локоть… Хлещет кровь, вместо кисти торчит белая кость, сердце почти останавливается, прогоняя по жилам боль вместе с пульсом.

Дракон поднимает змееобразную голову вверх, проглатывая кисть волка и алый камень.

Мидир падает навзничь и чувствует, как его подхватывают знакомые руки. Конечно же, Киринн! Киринн, растивший его как сына.

Мидира орет, выплескивая злую боль:

— Что, тварь, съела?!

На миг теряет сознание, а приходит в себя уже на земле, где восстанавливаться проще. Обрубок руки уже стянут Киринном, шепчушим: «Все хорошо, теперь все хорошо, мой принц».

Мидир сквозь сомкнутые веки успевает увидеть огненный взрыв. Середину чешуйчатого тела разрывает огненным шаром.

Последнее движение шипастого хвоста! Киринн оттащил его не так далеко. Откатиться, отползти нет сил, костяными лезвиями к нему летит сама смерть.

Волчья спина заслоняет Мидира от неминуемой гибели — но Киринна, вытянувшегося вперед и загородившего собой Мидира, полосует надвое…

— Ты поторопился, средний принц, — раздается мыслеслов короля Джаретта. — Я не буду помогать тебе в восстановлении.

Мидир стирает кровь Киринна, залившую лицо.

— Нужно было подождать, чтобы дракон пожрал всех степняков?!

— Тебя послали лишь на разведку. Ты опять все сделал по-своему. Ты погубил Киринна, твой брат бы этого не допустил. Я разочарован.

Джаретт обрывает диалог. Но Мидиру, смотрящему на мертвого Киринна, нет дела до разочарования отца.

Мидиру, смотрящего на мертвого начальника замковой стражи, невыносимо горько. Лучше бы дракон откусил руку ему по самое плечо!

Обращаться к магии, что занята восстановлением конечности, страшно больно, но Мидир оттягивает ее от себя, чтобы проверить, убедиться — может быть, мертво только тело, а душа не ускользнула в мир теней?

Черненый доспех разорван, как бумага, грудь разворочена, голова размозжена…

Мидир сглатывает и садится обратно на землю.

На этих плечах, прикрытых латными тяжелыми наплечниками, он часто катался волчонком; эти руки не забывали погладить его, когда принца изволил чихвостить отец; эта голова склонялась всегда с непритворной приязнью… Киринн составлял компанию Мидиру в его одиноком детстве, помогал справиться с юностью, и всякий раз уводил с глаз недовольного отца. Киринн находил новые умения, которые стоило освоить будущему командиру и воину. Например, развеяться после спора с королем, не осуждать себя сверх меры, улыбаться друзьям и находить в их присутствии поддержку.

Пожалуй, последнее Мидиру больше не с кем будет тренировать. И в этом виноват он сам, допустивший ошибку и слабость!

Вокруг Мидира собираются степняки и волки. Они против всех правил делятся магией…

Степняки больше не возводят городов, столь любимых драконами.

Мидиру хватит месяца вместо обычного года, чтобы восстановить целостность тела, чтимую ши еще более внешнего совершенства.

А место начальника замковой стражи будет свободно более двух тысяч лет.

***

— Покормил дракона. С рук! — хохотнул Мидир и тут же осекся. Потер запястье, полыхнувшее давней болью, а сердце — виной. — Не слишком крупного, но злобного. Эта зараза никак не хотела проглатывать Камень Огня, а я не знал другого способа справиться с ним.

Этайн побледнела до синевы, уцепилась за плечи волчьего короля, приникла всем телом, словно ветер готов был унести его, развеять, разнять по полоскам шрамов. Прошептала:

— И… Я помню, когда ты принес цветок желания, твои руки… Они были в свежих царапинах! Это после магии!

— Неласковые звери охраняют Черный лес. Вудвузы не слишком подчиняются даже своему королю, — хмыкнул Мидир. — Хотя незачем уничтожать все волшебные создания, пусть дикие и злобные. Волки и сами недалеко от них ушли. И за что ты любишь меня? — вырвалось само по себе.

— Неистового Мидира? Ты неукротим в гневе. И любишь показать, какое ты совершенство! Но ты честен и горд, благороден и смел. Как можно не любить тебя?

Она видела его таким, как он есть — и любила! Вопреки или благодаря тому, что видела, как понять?

Этайн покачнулась, потерла рукой лоб.

Мидир знал: нельзя примешивать магию ни в любовь, ни в близость, однако женщина казалась очень уставшей. Усталость эта им же нанесена — и Мидир переплел свои пальцы с пальцами Этайн — соединяя не тела, сознания.

И сразу с кожи, крови, от ее души на него обрушились волнение, благодарность, любовь и забота о нем. Не ради себя, как обычно понимал и делал он сам, заботясь о случайных подругах. А ради него.

Мидира любили его волки — но как короля и как владыку, как символ непоколебимой власти. Женщины любили то удовольствие, что он им дарил, даже если думали, что любят его самого.

Этайн же… Под шквалом впечатлений и чувств Мидир еле устоял на ногах.

— Я жива, мое сердце? — тоже покачнулась она.

— Конечно. Почему ты спрашиваешь?

— После того, что ты со мной сделал, я словно умерла и родилась заново. И знаешь, сегодня было по-иному, — шепотом добавила Этайн.

— Да, — согласился Мидир.

— А теперь ты вновь горячий.

— Не как человек.

— Почему всегда не как ши?

— Потому что иначе людские прикосновения болезненны, а прикосновения ши человека слишком возбуждают. Прости, я не сдержался и соединил наши сознания.

— Вот в чем дело, — протянула Этайн. — Вот почему я так остро и сильно чувствую тебя, вот почему я лишаюсь дыхания, а сердце бьется, как пойманная пташка! А я-то глупая, думала — это потому, что люблю тебя!

— А я горячий, потому что заболел, — в тон ей ответил Мидир и отвел взгляд.

Врать о чувствах, которых нет, не хотелось. Хорошо, что и Эохайд не любил Этайн, и та, понимая это, не требовала признаний с Мидира.

С обрыва было хорошо видно море. Крики чаек и гагар полнили небо, и теперь вольчему королю в их криках слышался плач и рыдание. Далеко внизу мелкой галькой глухо накатывался ледяной прибой, но вмиг все стихло.

Этайн развернулась, обхватила руками его за шею, глянула тревожно:

— Ты раньше говорил… ведь ши не болеют?

Видимо, что-то сказать ему все же придется.

— Я болен тобой, моя желанная, — поймал ее неверящую улыбку и качнул головой. — Пойдем, я покажу тебе короткое северное лето. И… — Мидир задумался на миг, но все же решился, — и одно место. Мне его показал брат.

Он провел Этайн по берегу к огромному замшелому валуну, лежащему в каменной чаше.

Этайн вопросительно взглянула на Мидира.

— Ничего тут особо не трогай, — отвернулся, пряча улыбку.

И рассмеялся от ойкания Этайн, когда громадный валун легко качнулся, подчиняясь женской ручке, и тут же встал на место.

— Ты знаешь сказку о муже, который дал жене разрешение заходить во все комнаты своего замка, кроме одной? — спросил волчий король, довольный ее непосредственным удивлением. — В которой были спрятаны трупы бывших жен?

— Прости-прости! Ты так коварно это сказал! Я не могла удержаться, хотя только коснулась пальцем. Но как? Как такое возможно?

— Иногда и скалы двигаются.

— Пусть всегда-всегда возвращаются потом обратно, — тихо и очень печально вымолвила Этайн.

— Теперь да. А когда-то это было ледник. Он прошел здесь, теряя часть себя по дороге.

— Это магия?

— Нет, Этайн. Тут наши земли очень схожи. Магия здесь в земле, воздухе и воде.

Мидир подвел ее к краю обрыва с другой стороны полуострова, где не было видно моря, а свет бликовал в мягком тумане, рисуя радужный нимб подле каждой тени.

Женщина оглядела пустынную местность и вздохнула:

— Я вижу красоту холодную и вечную, мое сердце. И грусть в твоих глазах.

— Это место памятно мне по-особому. Здесь похоронен мой брат. Нет-нет, его могилу я так и не нашел! Скорее, здесь хранятся мои мысли о нем. Он показал мне эту красоту.

— Ты можешь рассказать мне. Если хочешь, — очень тихо произнесла Этайн.

Среди этой пронзительно чистой небесной сини, в тревожных криках птиц — с ней можно было поделиться.

— Мэрвин оборвал все связи очень давно. Когда от него пропали даже вести, я решил найти его. Еще и время взбрыкнуло: очередной год в Нижнем превратился в девять лет Верхнего. Я шел по его следу, он казался ярким и четким, я так радовался! А нашел Джареда, отбивающегося от сверстников словами. Он говорил им правду про то хорошее, что в них было, вплетая незаметно для себя каплю любви и магии. У него почти получилось уговорить десяток пацанов, которые видели в нём лишь жертву травли. Но потом ветер растрепал его волосы.

— И они увидели острые ушки мальчика, чей отец — ши?

— Дети бывают очень жестоки, а за ним шли еще и охотники. Джаред всегда говорит правду, и я спросил его о себе. Он сказал, что теперь не знает, как быть со мной. Ведь я спас его от смерти, но я ши, которых он ненавидит. Это странно сочеталось с любовью к отцу, хотя он уже тогда ловко прятал все чувства.

Этайн молчала, кусая губы, и Мидир решил договорить:

— Я сказал ему, что узнаю, кто предал и убил Мэрвина. «Твой отец призывал не отвечать ударом на удар, а возлюбить врагов своих. И во имя брата я не трону их семьи, как сделал бы в своем мире. Но не их самих. Моя правда в том, что я должен найти и убить. Ты — хороший советчик. Что посоветуешь мне?»

Этайн прикрыла рот ладошкой, ужасаясь тоже совершенно непосредственно. В хризолитовой глубине читалось любопытство пополам с сочувствием и снова любознательность: как ответил советник, Этайн точно было интересно.

— Джаред сказал, — усмехнулся Мидир, припоминая племянника, серьезного и строгого уже в детстве, — что лучше он промолчит.

— И ты?.. — расширившимися глазами смотрела на него Этайн.

— Я нашел их всех! — ощерился Мидир. — Тогда на вашей земле возникли слухи о черном волке, что приходит ночью.

Они бродили до позднего вечера. Любовались нырками шустрых кайр и струями воды, что выбрасывали проплывающие киты. Наслаждались безмятежностью и вневременностью Северного берега…

Всю обратную дорогу Мидир ощущал руки Этайн, обнимающие его, и ощущал тепло ее тела даже через одежду.

***

Советник уже ожидал Мидира. Дома Камня и Степи, давняя застарелая вражда… Волчьему королю следовало заняться неотложными делами. Он, вздохнув, отпустил Этайн принять ванную, вода в которой была всегда свежа и тепла, а на поверхности плавал неувядающий вереск. Мидир немного пожалел, что не увидит, как капли стекут с ее тела, высыхая мгновенно, а волосы уложатся в прическу без чьей-либо помощи, и разрешил побродить Этайн по замку в его отсутствие.

Советник же нашел один хитрый параграф в дополнениях к Слову, который мог решить исход дела, поэтому Мидир углубился в сложности перехода сопредельных земель и переплетения генеалогических древ двух домов на протяжении нескольких тысячелетий.

Через несколько часов все было готово. Джаред движением руки отправил документы в королевские новости трех миров, а Мидира очень осторожно позвал начальник замковой стражи.

— Мой король.

Алан открыл вид на внутреннюю галерею, и Мидир мгновенно вскипел от злости. Кроук не только разговаривал с Этайн, которая порывалась пройти, он удерживал ее за руку! Стражники за ее спиной замерли в ожидании команды.

Волчий король перебросил картинку сидящему возле Джареду: чтобы не бухтел потом, будто он убил прохвоста не за дело!

— Вижу, мой король, — привычно холодно выговорил советник, убирая витой нож, служивший закладкой в особо толстом томе. — Но убивать наследника восточного рода в Лугнасад будет не очень гостеприимно. Платье Этайн, испачканное кровью, вряд ли ее порадует… Магией вы его размажете за один удар клепсидры. Драться на мечах? — пожал плечами. — Все равно, что избивать младенца.

Доводы племянника оказались трудноотбиваемы по отдельности и неоспоримы вкупе. Мидир с сожалением перевел дух. Ладно, если проблему нельзя решить раз и навсегда…

— Значит, выпустим внутреннего зверя!

— В прямом и переносном смысле, — вздохнул Джаред, закрывая книгу. — Жаль, день обещался быть таким спокойным! — добавил мыслесловом: — Алан, на дуэльную площадку его.

Дернувшегося Кроука от Этайн не слишком вежливо оттащила за шиворот невидимая рука.

***

Восточник был черен, как и король волков. Хорош и силен. рычал и сдаваться без боя не собирался. Драться, судя по всему, любил и умел. Не испугался Мидира, который в виде волка все одно был крупнее прочих, и не стал тратить время на устрашение, рык и прочую требуху. Кроук прыгнул с ходу, не увидев, почуяв встречный рывок.

Только что они стояли за границей дуэльной площадки, а через мгновение два волчьих тела сплелись в клубок, перекатились по к одному краю, к другому… Восточник старался разорвать хват короля и подмять его под себя. Если бы Мидир не знал, что тот очень молод, понял бы сейчас. Мазнул лапой по шее, порвал ухо, пытаясь донести мысль, насколько несопоставимы силы. Забава начала немного надоедать Мидиру.

Кроук ударил в бок задними лапами, стараясь оцарапать сквозь густой мех. Волчий король посмеялся бы, если бы мог. Перехватил восточника за шкирку и бросил с маху на землю. Оглушенный Кроук на удивление бодро отполз. Ощерился бездумно, совсем по-звериному.

Мидир зарычал. Кому-то явно плечо мало прижигали в детстве! И разума в волчьей ипостаси не прибавилось.

Кроук присел на передние лапы и кинулся вновь. Король принял плечом и перекинул через себя. Типичный прием для тех, кто плохо себя контролирует. Обмани зверя — обойди ши. Нет, Мидир тоже был сейчас зверем, но его внутренний волк очень хорошо подчинялся командам, не затмевая восприятие ши, а расцвечивая его и усиливая.

Волчий король рванулся вперед, извернулся посреди движения и сбил Кроука с лап, подцепив его носом под брюхо. Клыки Мидира потрепали холку, а когти рванули бок завизжавшего восточника. Визг превратился в полное раскаяния поскуливание, и Мидир разжал челюсти, одобряя инстинкты восточника: быстро сдался, оценил силы, молодец. Хотя бы его волку, если не самому Кроуку, хватает разума беречь свою жизнь!

Мидир припомнил захват на запястье Этайн и очень захотел прокусить шею, но все же отпустил волка, оттолкнул от себя лапой — Джаред просил представления.

Восточник приподнялся, припадая на все лапы, отступил, хромая. Мидир едва успел заинтересоваться — лапы-то он не трогал! — Кроук снова упрямо бросился вперед. Это уже стало похоже на развлечение. Мидир, краем сознания держа в голове «не убивать», но и не собираясь затягивать, ухватил по-настоящему: всеми зубами, крепко сомкнув челюсти. С наслаждением рванул плечо. Хрустнула кость, и боль вытолкнула Кроука из волчьей шкуры. Он упал на колено, зажимая руку. Из-под пальцев хлестала кровь.

Мидир встряхнулся, возвращаясь в облик ши и восстанавливая порядок своего платья.

— Кто-нибудь еще сомневается в моем праве владеть этой женщиной? — обвел он взглядом подданных.

Королевские волки прижали к сердцу сжатый кулак правой руки, прочие молча преклонили колено. Мэллин лениво хлопнул в ладоши и показательно зевнул, провожая взглядом Кроука, которого поддерживал, что-то негромко и назидательно проговаривая, Алан.

— Великолепно, мой король, — прозвучал голос Джареда. — Битв не было давно, а наглядный пример весьма поучителен, — и отпустил локоть Этайн, рвавшейся к Мидиру.

— Я… прости-прости! — она смотрела тревожно. — Ты цел, любовь моя?

— Ни царапины, хотя мне уже жаль. Скучно драться со столь слабым противником.

— Позовите психованного грифона, мой король. Только с ним вы и веселитесь, — доложил советник стрельчатому узорному потолку, пока Этайн торопливо оглядывала Мидира, не веря словам. — Ворота помяты с прошлого визита. Их не смогла выправить даже магия.

Мидир досадливо рыкнул — про грифона Джаред мог бы и не напоминать! Этайн приняла недовольство на свой счет, шепнула покаянно:

— Я… только хотела поближе рассмотреть птиц, а он…

— Я не собирался винить тебя! Но если ты вздумаешь расплакаться, я догоню его и четвертую, — в ответ на его слова Этайн, быстро вытерев слезы, отчаянно замотала головой. — Твоя красота сводит с ума, в этом нет вины обладательницы, — подхватил Мидир ее правую руку, поцеловал, воздавая почести как королеве.

И повел Этайн на ужин.

Она посветлела, успокоилась, шла, раздаривая улыбки волкам, находя для каждого доброе слово, когда-то успев запомнить все имена. Особо тепло поприветствовала Вогана, вновь размурлыкавшегося подле нее.

Но почти ничего не ела ни в трапезной, ни в уютном небольшом зале, где их стоя ждали Алан, Джаред и крутящийся юлой Мэллин.

Семейный вечер проходил на удивление тихо.

Благодарю, мой король, что не убили Кроука, — глядя на Этайн, молвил советник. — Я уже сложил петицию на случай его кончины и приложил мыслеобразы его проступков. Честь королевы и ваша репутация только бы выиграли. Боюсь только, его папаша того и ждет.

— Алан, — осенило Мидира. — Ты мог все решить один. Почему не разобрался сам?

— Я говорил с ним после тренировочных боев, потом сегодня утром. И все без особого толка. Этот высокомерный осе… наследник надоел мне, — медленно отозвался Алан. — Кроук из тех щенков, что разумеют, лишь когда их тычет в лужу хозяин.

Джаред не изменился в лице, но Мидиру показалось, он видит одобрение в прищуре глаз.

— Я проводил Кроука до лекарей, не желая осложнений. Радовать упомянутого папашу преждевременно. Магию наследник истратил подчистую, стирая ожог и даже след от него, чтобы не мешал красоваться перед волчицами, — усмехнулся Алан. — Теперь, вы не поверите, он вами восхищается. Всю дорогу мне твердил, какой у нас прекрасный владыка. Нашу королеву обещал обходить за лигу. Она невероятно красива, и это не только внешность.

— Смертоносно красива, я бы сказал, — добавил советник.

— Тем более ты должен быть доволен, что Кроук жив! — не удержался Мидир. — Даже не знаю, что меня остановило.

— Печально, если это были не мои увещевания, а желание не огорчать Этайн. Она прекрасна, да, — бросил взгляд на нее Джаред. — Если вы ждете от меня подтверждения.

— Мне нравится смотреть на каждое ее движение.

— Потому что оно красиво или…

— Договаривай, Джаред.

— Или потому что это движение — ее?

— Джар-р-ред, — предупреждающе рыкнул Мидир.

— Любовь — странная штука, братец, — съехидничал Мэллин, без спросу зайдя в мысленный разговор. — Недаром о ней так много рассуждал Мэрвин. Не слишком понятно, кто у кого в плену. А у вереска очень жесткие корни!

— Моя королева, вы плохо едите. Как прошел ваш день? — спросил советник, и Этайн, попросив взглядом разрешение у Мидира, принялась с жаром рассказывать о Северном море.

Волчий король порадовался деликатности Джареда. Воистину, четверо волков, которые вот уже полчаса хранят гробовое молчание внешне, но переговариваются мысленно о ее персоне, не самая лучшая компания для его королевы.

Мэллин тем временем подхватил кларсах[1], тронул струны: «Обманом полон взор, но я и сам обманываться рад…» — и тут же смолк под взглядом Мидира.

— Уж не Золотая ли это арфа с ее тремя мелодиями? — поддразнила Этайн.

— Что известно тебе о ней, человечка? — с вызовом спросил Мэллин.

Мидир насторожился. Уж больно не хотелось портить этот чудесный день братскими разборками.

Этайн, однако, и не думала обижаться. Вымолвила обрадованно:

— Первая мелодия — светлая грусть. Вторая наполняет душу покоем или вызывает целительный сон. Третья дарит веру, надежду и любовь! Какую из них споешь ты, брат моего мужа?

— Третью, разумеется. Ты же в Грезе, человечка. Чего еще ждать от нее, как не истинной любви? — Мэллин с вызовом глянул на Мидира. — Правда, говорят, и в яблоневый сад нужно приходить со своими яблоками! — фыркнул он.

Гибкие пальцы брата привычно прошлись по струнам, и грустная мелодия наполнила зал. О прекрасной и обреченной любви, что случается раз в тысячу лет. Этайн замерла, внимая балладе.

— Ты позабудешь с ней свои печали, — звенел высокий, чистый голос Мэллина. — Любви так соблазнителен дурман! Всё очень верным кажется вначале…

— Мэллин! — предостерег Джаред, и тот спешно отложил кларсах за спину.

— …но неизбежно вскроется обман, — глухо закончил Мидир.

Только судорога, что свела руку, помешала дотянуться до брата.

Полузабытые слова прозвучали громом среди ясного неба. А упавшая после них тишина — затишьем перед грозой.

— Этайн… — вырвалось и вовсе неожиданно.

Боль задавила виски предчувствием неизбежных бед и потерь.

Мидир не понял, не заметил, как Джаред в очередной раз вытащил сопротивляющегося Мэллина из залы, как сзади подошла Этайн. Лишь почувствовал, как она прижалась, обняла руками, обожгла шею горячим дыханием, утишила боль неподдельным сочувствием.

— Я слышала эту балладу. Бог никак не мог соблазнить земную жену и прикинулся её мужем… Друиды сказали: взамен он оставит то, чего у себя не ведает. И бог отдал этой женщине своё сердце. Не думала, что баллада взволнует тебя. Разве кто-то хочет похитить меня? Разве ты отдашь меня?

Вздохнула глубоко и смотрела волнительно, как будто сомневалась.

Мидир любовался ей, словно впервые увидел. Ровный овал лица, тревожные хризолитовые глаза, ярко-алые губы…

Клепсидра дома Волка застучала особенно звонко, как обычно в преддверии перемен.

— Нет, я никому не отдам тебя, — прошептал Мидир, поднося к своим губам пальцы Этайн. Добавил громче: — Верь мне, дорогая. Я хочу находить твою руку в своей руке каждое утро этого мира.

На оставленном кларсахе со звоном лопнула струна, а лампа упала с обеденного стола. Мидир взмахнул рукой, смиряя пламя.

— Мой король, — вымолвил Джаред с укором. — Она не ваша. Не стоит оттягивать неизбежное. Сотрите ей память и отправьте в Верхний прямо сейчас! Отдайте ее…

— Кому, Джаред? К кому попадет Этайн?

— Дела земных вас не касаются.

— Джаред, кому?! Пр-р-равду!

Тяжелый вздох.

— Вы обошли ее защитный гейс. Есть большая вероятность того, что теперь Этайн заберут друиды.

— Именно! Я сказал — нет! — рявкнул Мидир вслух и про себя. Погладил вздрогнувшую Этайн и договорил для Джареда:

— Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Никогда! И она не узнает об обмане.

— Это все равно, что заливать костер вином!

— Я не верну Этайн. Она — моя женщина. Моя королева!

Примечания:

Благодарю Фату за предоставленный стих)

Место с камешком нагло потырено с побережья Баренцева моря, близ Семиостровья

1 кларсах — маленькая арфа