Джей-Джей и Фокс проводили совместную встречу в клубе «Оазис», в то время как меня выгнали из клуба и оставили снаружи, как непослушного ребенка. Слева от меня возвышалось огромное деревянное здание с большим балконом, опоясывающим второй этаж, и флагом, свисающим с перил, на котором красными, синими и желтыми цветами был изображен символ «Арлекинов» — череп в шутовской шляпе.
Очевидно, три недели заживления раны на заднице не засчитывались в срок моего отсутствия в делах «Арлекинов», и Фокс хотел, чтобы я продолжал доказывать свою ценность банде, чтобы он мог решить, могу ли я официально восстановить свою должность.
Лютер опаздывал, поэтому они направились внутрь, чтобы обсудить дела, больше не проводя собраний дома, пока Роуг была там. Фокс не хотел, чтобы у его отца было больше причин приходить в дом, чем у него уже было, или чтобы Роуг начала шпионить за разговорами, связанными с Шоном. Так что я предположил, что пришел сюда просто поработать над своим загаром и получить доходчивое напоминание о том, что меня не пригласили на вечеринку.
Отношение Фокса ко мне было полной чушью, но я думаю, что из-за отсутствия алкоголя в голове у меня прояснилось, и я вроде как начал привыкать к ежедневному дискомфорту от пребывания рядом с Роуг. На каком-то блядском уровне я был рад, что она наказывает мою задницу за то, что я сделал, и что мне не приходится врать хотя бы одному человеку об этом, но с другой стороны, я ненавидел эту суку за то, что она замышляет. Она трахала Джей-Джея, водила его за нос и держала его сердце в своих тисках, все это время планируя открыть склеп Роузвудов и раскрыть секрет, который мог уничтожить его вместе со всеми нами.
Пару дней назад я был в доме, когда Джей-Джей затащил ее в прачечную, пока Фокс ходил на утреннюю пробежку. Я был почти уверен, что она не знала о моем присутствии, но, когда я пошел на кухню попить, я услышал их двоих, и, хотя часть меня была в ярости, ревновала и просто была чертовски взбешена этим, я остался там и слушал. Она стонала его имя и умоляла о большем, а я впитывал каждое слово, но в моей голове с тех пор повторялись слова, которые она произнесла, когда они закончили. Ты заставляешь меня снова чувствовать себя живой, Джей. Мне не больно, когда я с тобой.
Он начал рассказывать ей что-то о том, что не может насытиться ею и ненавидит, что они встречаются украдкой, а я оставил их наедине, в то время как мой желудок скрутило, сердце разрывалось на части, и я остался разбитым.
Я не хотел лишать счастья своего брата, и какая-то часть меня не могла вынести мысли, лишить счастья и ее. Но потом я подумал о Фоксе и о том, как сильно это его ранит, когда все выйдет наружу, и снова разозлился. Так чертовски разозлился за него. И, возможно, я был зол и за себя тоже. Потому что все это было запутанно, несправедливо и просто чертовски раздражало, и я не знал, что с этим делать и как с этим справиться. Так что в основном я просто отгонял свои мысли и чувства по этому поводу в сторону. Но те ее слова продолжали всплывать у меня в голове, и почему-то отогнать их было намного труднее. Мне не больно, когда я с тобой. Так насколько же ей было больно, когда она оставалась одна?
Я откладывал кое-что в течение нескольких дней и решил, что сейчас самое время разобраться с этим, поэтому сел на свой мотоцикл и поехал на нем к своему старому дому на берегу. Деревянное здание выглядело так, словно нуждалось в серьезном ремонте, но пока мой дорогой папочка гнил внутри, я не собирался наносить на него даже слоя краски. Честно говоря, я ждал дня, когда он умрет, чтобы приехать сюда и сжечь все дотла. Но все то время, пока мой отец копошился здесь, как таракан, и страдал от своей больной ноги и слабых легких, я был счастлив позволить этому месту гнить вместе с ним, пока он, наконец, не сдохнет.
Я припарковал свой байк снаружи, любуясь заросшим сорняками садом, который привел бы маму в ужас, и старой верандой, на которой стояло старое кресло-качалка моего отца, обращенное к океану. Призраки моего прошлого цеплялись за каждый дюйм этого места, и они ползали по мне, как холодные пальцы, держась за меня и не отпуская.
Снаружи дом выглядел довольно мирно. Я мог видеть потенциал, который когда-то был у этого уютного дома, где я мог бы спокойно играть на пляже в детстве и не бояться тени, подстерегающей меня повсюду, куда бы я ни пошел. Я думаю, что некоторые люди могут превратить любое место в ад, если будут достаточно стараться. Несчастная душа моего отца окрасила это место в черный цвет и запятнала все хорошее, что было в нем, и теперь каждое воспоминание, которое у меня было здесь, тоже было черным, вечно живя в моем сознании и преследуя меня.
Я прошел через скрипучие ворота, засунув пистолет за пояс джинсов, и заметил на земле у крыльца свой старый велосипед: ржавчина въелась в металлическую раму, а сорняки обвились вокруг нее, не желая выпускать из своих объятий. Этот велосипед бесчисленное количество раз помогал мне сбежать из этого места, и я был очень ему обязан за это.
Я вытащил его из травы, борясь с плющом, который так и норовил ухватиться за него, и провел пальцами по облупившейся зеленой краске. Я прислонил его к крыльцу и направился ко входной двери, протискиваясь внутрь, в то время как по позвоночнику пробежал холодок.
Отец сидел в своем заплесневелом кресле у окна, дым клубился вокруг него и стелился к потолку, пока он затягивался сигаретой. В его руке была зажата банка пива PBR, и от этой знакомой картины мой пульс участился, а тело вновь показалось маленьким, как у ребенка.
Я откашлялся, и он повернул голову, пытаясь разглядеть меня, а его губы тронула усмешка.
— Это ты, парень? — прорычал он хриплым от многолетнего курения голосом.
— Да, я здесь, — сказал я, половицы заскрипели у меня под ногами, когда я подошел к нему, туда, где свет проникал сквозь пыльное окно. Меня немного бесило, что он мог смотреть на океан и красть у него покой.
— Выйди сюда, на свет, чтобы я мог тебя видеть, — прохрипел он, и я сделал как он просил, загородив вид на океан и глядя на него сверху вниз со сложенными на груди руками. Его всклокоченные волосы были откинуты с лица, а под глазами залегли мешки, что говорило о долгих бессонных ночах. Это меньшее, чего ты заслуживаешь, кусок дерьма.
— Теперь ты стал похож на меня. Я никогда не думал, что ты мой, но, похоже, я вытянул короткую соломинку, — сказал он, и моя верхняя губа приподнялась.
— Прискорбно, — пробормотал я.
— Не криви губу, — огрызнулся он, затем потянулся за листом бумаги, лежавшим рядом с ним на боковом столике, рядом с которым стояла пепельница, до краев набитая окурками. — Вот. — Он протянул мне листок, и я взял его. Он неделями твердил о каком-то документе, на который хотел, чтобы я взглянул, но, если он хотел, чтобы я отдал его в дом престарелых или что-то в этом роде, этого не произойдет. Он должен был умереть в этом доме, где сломал жизнь моей маме и превратил мое детство в ад. Это не подлежало обсуждению.
Я опустил глаза на страницу и прочитал напечатанные слова, нахмурившись от того, что это был за документ. — Ты хочешь отдать кому-то свою лодку? — Спросил я.
— Не просто кому-то, мальчик, я хочу, отдать ее тебе, — твердо сказал он.
Я издал сухой смешок. — Нет, спасибо.
— А я и не спрашиваю, — прорычал он, как будто у него все еще была власть надо мной. — Я задолжал плату за причал, и парни Форкса конфискуют у меня лодку, если она не будет перевезена до конца недели. Не будь сволочью, можешь оставить ее себе, я просто не хочу, чтобы она попала в грязные лапы Форкса. Эта лодка — единственное, что было мне дорого в этой жизни. Но тебе нужно подтверждение права собственности, иначе они не позволят тебе забрать ее.
— Не смей так говорить, старик, — выплюнул я. — Моя мама обеспечивала едой твой живот и пивом твой холодильник.
— Твоей маме повезло, что я взял ее к себе, ни один мужчина не стал бы мириться с тем дерьмом, которое мне приходилось терпеть от нее.
Я схватил его за испачканную клетчатую рубашку, наполовину стащив его с кресла, и был удовлетворен, когда в его глазах мелькнул страх. Теперь роли действительно поменялись. Я был тенью в его доме, причиной, по которой он боялся ночных звуков. В любое время, когда мне захочется, я могу прийти сюда, вонзить нож ему в грудь и покончить с ним. И он знал это.
— Не смей так говорить о ней, Дилан, на самом деле вообще забудь о том, что бы говорить о ней, — прорычал я.
— Убери от меня свои руки, парень, — прорычал он, пытаясь оттолкнуть мои руки.
Я позволил ему упасть обратно на сиденье, ударив ногой по его больной ноге, и он взвыл, как умирающее животное, его глаза закрылись в агонии, пока он переживал волну боли. Это было не так приятно, как мне хотелось бы. Видеть его страдания здесь не помогало мне спать легче по ночам, но я знал, что это то, чего он заслуживает, и поэтому это именно то, что он получит.
Приняв решение, я схватил ручку со стола и поставил свою подпись внизу документа, там, где он уже поставил свое имя.
— Вот. Она моя. Где ключи? — Я сложил документ и сунул его в задний карман, когда он указал на ящик комода в другом конце комнаты.
Я направился туда, выдвинул его и нашел ключ от «Джозефин-Роуз», которую он назвал в честь гребаной порнозвезды, а не своей собственной жены, факт, над которым он любил подшучивать всякий раз, когда они ссорились. На ключах был брелок с фотографией мамы и Дилана в день их свадьбы, и я нахмурился, гадая, мечтала ли она о путешествии на этой лодке со своим мужем и ребенком. Он точно, блядь, никогда не брал меня на нее, да и маму, насколько я знаю тоже. Хотя, лодка иногда приносила нам немного покоя, всякий раз, когда он отправлялся на ней на работу или по выходным пить пиво со своими друзьями-рыбаками, оставляя нас дома, чтобы мы максимально использовали его отсутствие.
— Наслаждайся тишиной, — крикнул я отцу, прежде чем выйти из дома и позволить двери с громким хлопком захлопнуться за мной.
Он осыпал меня ругательствами, но мне было наплевать, я взял свой ржавый байк и, уходя, вынес его за ворота. Сегодня я не смогу отвести его домой, поэтому оставил у забора, пообещав вернуться за ним, хотя и не знал, что собираюсь с ним делать. Честно говоря, его следовало бы выбросить в мусорный бак, но я не думал, что он этого заслуживал, и, возможно, я все еще был к нему привязан.
Я направился по пляжу в сторону маленькой лодочной станции, где папа держал «Джозефин-Роуз», и трусцой добрался до причала. Там стояла пара охранников, которым я показал документы на свою новую лодку, после чего они пропустили меня, и я направился к маленькой дерьмовой рыбацкой лодке, которая теперь принадлежала мне. Когда-то она могла быть неплохим судном, но белая краска облупилась и корпус местами проржавел до неприличия.
Я забрался в нее, завел двигатель, удивившись, когда тот, пыхтя, заработал, и вывел лодку в океан, где на меня падало солнце. Я стянул футболку, чтобы насладиться его поцелуями, и направился к горизонту, огибая скалистый выступ, где в прозрачной воде плавали рыбы.
Я вспомнил, как в детстве мы катались сюда на лодке отца Фокса и по очереди взбирались на вершину скалы и прыгали с нее. Раньше мы могли целый день заниматься подобным дерьмом, наслаждаясь обществом друг друга и нежась на солнышке. Что со всем этим случилось? Те дни просто ускользнули у нас из рук, как песок, не оставив нам ничего, кроме сожаления и тускнеющих воспоминаний.
Я повел ее в направлении дома моего отца, заглушив двигатель, когда поравнялся с ним и был уверен, что он сможет увидеть меня со своего места у окна.
У меня в кармане зажужжал телефон, и, вытащив его, я обнаружил сообщение от Фокса.
Фокс:
Фото.
Я оставил алкотестер на своем байке, поэтому убрал телефон подальше, решив, что ему придется подождать, пока я здесь не закончу.
Я снял с себя одежду и, оставшись в одних боксерах, свернул ее и положил в сумку, брошенную на палубе, в которой лежала куча старых консервных банок. Затем я прикурил сигарету, поднял пистолет и нацелил его на корпус лодки, выпуская дым из уголка рта.
— Пошел ты со своей лодкой, ублюдок. Это за маму. — Я выстрелил, пробив дыру в днище, и вода хлынула через отверстие, заставив мое сердцебиение участиться.
Я усмехнулся, затягиваясь сигаретой. Мне нужно было немного резни в моей жизни. Прошло слишком много времени с тех пор, как у меня была возможность просто быть свободным и чертовски диким. Я выстрелил еще раз, представляя себе лицо отца, когда он увидит, как я уничтожаю его гордость и радость. Я продолжал стрелять, пока дно лодки не стало похоже на швейцарский сыр и вода не хлынула внутрь с ужасающей скоростью. Я поднял сумку с моим барахлом, бросил туда же пистолет, телефон и сигареты, а затем завязал ее узлом и привязал к запястью. Я рассмеялся, когда вода поднялась мне до колен, а адреналин хлынул по венам и заставил меня почувствовать себя живым.
Я нырнул с лодки до того, как она пошла ко дну, наблюдая, как она трагически исчезает под поверхностью и погружается в синий-синий океан.
Я поплыл к берегу, наслаждаясь прохладной лаской воды, и сделал мысленную пометку заняться серфингом в ближайшее время. В последнее время мы с парнями вообще не веселились. Все всегда было так серьезно, и с тех пор, как мне прострелили задницу, я был заперт в «Доме-Арлекинов», казалось, целую вечность. Я добрался до пляжа, подошел к своему старому дому и ухмыльнулся отцу через окно. Взгляд, который он бросил на меня, был чистым злом, и он яростно закричал, тряся в мою сторону тростью и пытаясь встать.
Я обошел свой мотоцикл, достал ключи из сумки и сел за руль, наплевав на все, пока гнал его по дороге в одних мокрых боксерах и с самодовольной ухмылкой на губах.
Я поехал обратно в «Оазис» и вскоре уже лежал снаружи на одной из скамеек для пикника, глядя на пушистые белые облака с сигаретой во рту и обдуваемый теплым воздухом.
— Чейз? — Высокий голос Рози прервал мой редкий момент покоя, и я нахмурился.
Я проигнорировал ее, гадая, поймет ли она намек и уйдет, продолжая затягиваться сигаретой.
— Чейзи? — Позвала Рози, и ее тень внезапно закрыла солнце, когда она наклонилась надо мной, чтобы заглянуть мне в лицо. Ее обесцвеченные волосы качнулись вперед так, что я мог видеть только ее нос, когда она уставилась на меня. — Какого черта?
— Что? — Спросил я, затягиваясь сигаретой и выпуская из губ струйку дыма, которая окутала ее. Она закашлялась и зашипела, отступила и уселась на задницу рядом со мной.
— Ты не отвечал на мои звонки, сообщения, и даже на то письмо, которое я тебе отправила — на письмо, — жалобно заныла она.
Я приподнялся на локтях, чтобы посмотреть на нее, и она облизала губы, опустив взгляд на мою грудь, а затем снова подняв его к моим глазам.
— Ты хотя бы прочитал его? — спросила она.
— Что? — Спросил я в замешательстве.
— Письмо! — прорычала она, шлепнув меня по ноге.
— Я не получал никакого письма, — сказал я, пожимая плечами. О, подождите… был один розовый конверт, который дал мне Эдди, и я тогда вытер им пролитый кофе на прикроватной тумбочке. Упс.
Она надулась на меня, ее рука упала на мое бедро и сжала его. — Я скучаю по тебе. Я слышала, что в тебя стреляли, я так волновалась. У тебя телефон сломался или что-то в этом роде?
— Нет, — буркнул я. Я всегда обращался с ней так, будто она ничего не значила, будто ее рот годился только для одного, но, по правде говоря, он был не так уж и хорош в этом. Если хорошенько проанализировать ситуацию, то я догадался, что это потому, что я был мудаком. И если действительно, действительно проанализировать это, то все было еще глубже. Рози Морган устраивала Роуг ад, когда они в детстве жили вместе в приюте. Честно говоря, мне не нравилась эта сучка, и трахать ее, обращаясь с ней как с дерьмом, было своего рода наказанием. Хотя я никогда ничего ей не обещал, так что ей приходилось винить только себя за каждый раз, когда она возвращалась в мою жизнь, чтобы получить новое наказание. Я ни разу не был добр к ней, так что это говорило о ней? Ничего хорошего, это уж точно. Был ли я ответственен за то, что она тосковала по мне и умоляла о моем члене, даже когда я никогда не делал никаких попыток заставить ее кончить? Нет. Может быть, в глубине души она знала, что заслужила это дерьмо, потому что Рози была простой сукой, и это видели все. Она постоянно стучала на Роуг их воспитательнице в приюте Мэри-Бет по любому поводу, а еще выдумывала, что Роуг ее бьет или обзывает, чтобы ей дали приоритет в комнате с телевизором — и да, ладно, иногда Роуг действительно так делала, когда Рози вела себя как сука, но в большинстве случаев это было не так.
Но имя моей девочки было запятнано, так что Мэри-Бет всегда вставала на сторону Рози, из-за чего Роуг чаще всего теряла свои привилегии, и Рози забирала у нее те немногие утешения, которые могла предложить ее ужасная жизнь.
Рози протянула руку, чтобы провести пальцами по покрасневшей плоти, оставшейся от огнестрельной раны на моей руке, которая уже неплохо зарубцевалась. — Бедный малыш.
Я докурил сигарету и щелчком отбросил окурок. Не в нее, ну ладно, я не то чтобы не целился в нее, потому что ей пришлось уклониться, взвизгнув от испуга. Сегодня я был особенно зол на нее из-за ее слишком легкой жизни и дней, проведенных здесь, в Сансет-Коув, в то время как моя девочка потерялась далеко-далеко за переделами города. Когда-то я отдал бы Рози прямо в руки Дьявола, если бы это позволило вернуть Роуг. Может быть, я и сейчас сделал бы это, просто чтобы посмотреть, сможет ли это исправить ситуацию.
— Как ты вообще нашла меня здесь? — Я достал свои сигареты, прикуривая еще одну, и она тоже взяла одну из моей пачки, сунула ее в рот и, пытаясь выглядеть сексуально, взяла мою зажигалку и прикурила.
Я был почти уверен, что она пыталась произвести на меня впечатление, но я перестал думать, что курить — это круто, много лет назад, и теперь я был просто наркоманом, которому нужно, чтобы никотин пропитал его кровь и успокоил его тревоги. Не то чтобы это длилось долго, отсюда и непрерывное курение.
— Ты проехал мимо моей машины на своем мотоцикле, — сказала она с ухмылкой.
— Так ты следила за мной? — Прорычал я, и она невинно пожала плечами, хлопая ресницами, как будто я мог подумать, что это мило. А я не думал.
Ее рука снова опустилась на мое бедро, и я резко дернул его вверх, чтобы сбросить ее. Она нахмурилась, и ее лицо стало угрюмым.
— Что с тобой происходит? — требовательно спросила она. — Я твоя девушка, ты не можешь неделями игнорировать меня и даже не дать мне повидаться с тобой, когда в тебя стреляли, Чейз. Это не нормально.
— Во-первых, ты не моя девушка, — сказал я, затягиваясь своей раковой палочкой. — А во-вторых, из-за первой причины я могу делать все, что захочу. Если хочешь, я могу нарисовать тебе диаграмму отрицательной обратной связи.
Она закатила глаза. — Ты такой слепой. Я знаю, ты хочешь продолжать вести себя как крутой парень перед своими друзьями, но ты всегда возвращаешься ко мне. Твое сердце хочет меня, Чейз, просто признай это.
— У моего сердца есть дела поважнее, чем хотеть тебя, Рози. Например, качать кровь по всему телу. — И быть вечно разбитым из-за Роуг.
Вместо того, чтобы оскорбиться этим, ее глаза просто переместились на мои влажные боксеры и очертания моего члена в них. Она снова облизнула губы, и мой член сжался. Как я вообще мог позволять ей прикасаться этими губами к моему члену до этого? О да, ром. Может быть, в этом трезвом безумии действительно было что-то хорошее. Мой разум был ясен, как голубое небо, и в голове не было ни одной мысли, посвященной Рози. Нет, все они, как и раньше, были посвящены Роуг. Роуг — мой заклятый враг, Роуг — моя погибель, Роуг — мое запретное желание. Нет, я передумал. Я скучал по рому, но не по той киске, которую выбирал, когда пил его.
Мой телефон зажужжал, и я достал его из сумки, обнаружив пару сообщений от Фокса.
Фокс:
Сейчас Чейз.
Фокс:
Ты издеваешься надо мной?
Фокс:
Ты не захочешь играть в эту игру. Я хочу отчет прямо сейчас, Чейз Коэн.
Не могу поверить, что он назвал меня полным именем. Что за мудак.
Я вздохнул, вставая и доставая алкотестер из-под сиденья моего мотоцикла, а Рози в замешательстве смотрела, как я дышу в него, пока он не издал звуковой сигнал, а затем отправил Фоксу фотографию, на которой я показываю средний палец на заднем плане.
— Зачем алкотестер? — Спросила Рози, по какой-то причине казавшаяся взбешенной.
— Фокс заставляет меня быть трезвым, потому что, очевидно, я обуза, — сказал я ей.
— Так вот почему ты больше не бываешь на вечеринках? — Она нахмурилась, как будто это был конец всего ее мира.
— Наверное. — Я пожал плечами.
— Ррр, гребаный Фокс, почему он должен быть таким занудой?
— Наверное, потому что я бы умер, захлебнувшись собственной рвотой, если бы он не запретил мне это дерьмо, — сказал я, доставая свою одежду из сумки и натягивая ее. Она пристально наблюдала за мной, ее глаза блуждали по моему телу, и у меня по коже побежали мурашки. Может, у меня и не было секса чертовски долгое время, но я даже отдаленно не был заинтересован в том, чтобы кончить с ней. Будучи трезвым, она казалась мне такой же привлекательной, как жаба в шляпке. Конечно, жабе надо отдать должное за то, что она хорошо одевается, но я просто не любил земноводных.
— Это смешно, — пробормотала она, а затем ее глаза загорелись идеей. — Эй, я могу достать нам травки? Сегодня вечером на пляже вечеринка, мы могли бы пошалить, и ты мог бы снова проделать со мной эту штуку с задницей с помощью…
— Нет, спасибо, — оборвал я ее. — Трезвый — значит трезвый.
— Да, но ведь эта штука не покажет, что ты курил травку. Фокс не узнает, — взмолилась она.
— Моя позиция в «Арлекинах» под вопросом, Рози, ты что, не понимаешь? Я не курю травку, я не пью ром, я остаюсь трезвым, как священник, пока Фокс настаивает на этом, потому что я лучше умру, чем потеряю своих братьев.
Она разочарованно вздохнула. — Хорошо. Но все равно приходи на вечеринку.
— Он сказал «нет», — раздался глубокий голос Фокса позади меня, и Рози побледнела, бросив взгляд через мое плечо.
Я повернулся, когда они с Джей-Джем встали по обе стороны от меня, и Фокс скрестил руки на груди, свысока глядя на Рози с неприязнью во взгляде.
Рози опустила голову, как пристыженная собака. — Я просто думаю, что это немного перебор — мешать ему получать удовольствие, — пробормотала она.
— Если ты думаешь, что веселье — это когда Чейз нажирается почти до смерти каждую ночь, то у тебя идиотское представление о нем, — зарычал на нее Фокс. — Но не стесняйся, продолжай развлекаться так, как тебе нравится, в одиночку, Рози.
Она опустила глаза, ее щеки порозовели, а затем она фыркнула, бросив на меня тоскующий взгляд, прежде чем направиться обратно к своей машине.
Облегчение наполнило меня, когда Джей-Джей похлопал меня по плечу, и я посмотрел на него с полуулыбкой. — Почему у тебя мокрые волосы? Скажи мне, что ты не нырял в риф Рози?
— Бррр, — засмеялся я, отталкивая его, и он начал бороться со мной. Фокс взъерошил мне волосы, и мы втроем начали драться, как дети, пока все не упали задницами на траву рядом со скамейкой. Я улыбался, лежа среди своих братьев, зная, что здесь мое место, даже если некоторые части нас были вырезаны и отсутствовали. Мне просто нужно было крепко держаться за то, что осталось, и никогда не отпускать.
— Лютер не явился, так что нам придется встретиться с ним в другой раз, — сказал Фокс, и я кивнул.
— Ну же, так что с мокрыми волосы? — Настаивал Джей-Джей.
— Мой отец подарил мне свою лодку, — сказал я им, глядя в бескрайнее небо.
— Серьезно? — Переспросил Фокс.
— Угу. Я отплыл на ней в океан и затопил у «Соколиной скалы» так, чтобы он мог за этим наблюдать. — Я ухмыльнулся. — Вы бы видели его лицо, когда я поплыл обратно к берегу.
Они рассмеялись, и Джей-Джей обнял меня за плечи. — Он грозил тебе тростью?
— Ага, — фыркнул я.
— Дай мне обещание, Эйс, — сказал Фокс. — Если ты когда-нибудь снова уничтожишь что-нибудь из его собственности, возьми меня с собой.
— И меня, — взволнованно сказал Джей-Джей.
— Договорились, — усмехнулся я. — Ну что, ребята, вы готовы к следующей работе?
— Ага, — сказал Джей-Джей. — Это будет здорово.
— Ты уверен, что тебе не нужен достойный водитель для побега? — Спросил я с тоской в голосе.
— Бассет почти достойный, — передразнил Фокс, и я в отчаянии ударил его по руке.
— Ну же, чувак, — взмолился я.
— Нет, — просто сказал он, затем встал и потянул меня за собой. — Но, может быть, в следующий раз. — Он улыбнулся мне, похлопав по щеке. — Я действительно горжусь тобой за то, что ты воздерживаешься от выпивки, Эйс.
— Заткнись. — Я толкнул его в грудь, но он только ухмыльнулся мне.
— Он хороший мальчик, правда, Джей? — поддразнил Фокс.
— Он действительно хороший мальчик. — Джей-Джей ущипнул меня за щеку, и я отвесил ему удар, от которого он увернулся. Я не мог перестать улыбаться, потому что, черт возьми, я любил этих парней. И никто и ничто не сможет отнять их у меня.