Остров Мертвецов

Я лежал на бархатной диване в огромном баре старого отеля, ожидая наступления ночи, свет струился из арочных эркеров вдоль всей южной стены, хотя он не достигал меня там, где я находился в тени. У меня был план украсть партию кокаина у Шона, и это должна была быть грязная работа, для которой мне требовался определенный тип холодного, отстраненного мышления. К счастью для меня, это был мой постоянный образ мыслей.

Я подумал о Роуг в сауне, куда я снова отправил ее, уверенный, что все еще чувствую вкус ее крови у себя на языке. Я прокрутил в уме тот момент и то, как она дрожала из-за меня, что явно не имело никакого отношения к холоду.

Я подумывал пойти к ней, но потом задумался, зачем мне делать что-то подобное. И по мере того, как шло время, мои мысли неизбежно возвращались к прошлому, так что я проскользнул в клетку своих воспоминаний, погрузившись в неизбежный кошмар, который преследовал меня повсюду, куда бы я ни пошел в жизни.

Офицер Уайт вел меня вперед, у меня болел живот от того, что всего несколько минут назад в него врезались его ботинки со стальными носами. Была поздняя ночь, в тюрьме было тихо, и все камеры, мимо которых мы проходили, были наглухо заперты.

Мой взгляд цеплялся за камеру в конце прохода, пока наши шаги отдавались эхом от металла. Это было единственное место, где я мог получить хоть какое-то облегчение в этом аду, — маленькая, шесть на восемь, тихая гавань, где я мог отдохнуть. Мой сокамерник был коротышкой, который почти не разговаривал, и большую часть времени я мог просто игнорировать его присутствие, закрывать глаза и думать о Роуг. Иногда я писал ей письма, наполненные всеми словами, которые я должен был сказать, когда у меня была такая возможность, но всегда заканчивал тем, что разрывал их на куски и смывал. Они были просто боеприпасами для офицера Уайта и его дружков, которые они могли использовать против меня, если бы нашли их, и хотя я никогда не называл ее имени на бумаге, я все еще боялся, что кто-нибудь увидит мою слабость. Она была моим секретом, моим домом. К которому я вернусь, как только выберусь отсюда. Я только надеялся, что она знает, что я приду за ней, сколько бы времени это ни заняло. Однажды я выберусь из этого ада, разыщу ее и буду молиться, чтобы она не забыла меня.

Уайт протащил меня мимо моей камеры, и я в замешательстве оглянулся на него.

— Это была моя камера, — сказал я ему, хотя он определенно знал это. Он вытащил меня оттуда всего несколько часов назад.

— Теперь это уже не так, — мрачно сказал он, и улыбка тронула его тонкие губы.

Мое сердце бешено заколотилось, когда он провел меня мимо еще нескольких камер и, наконец, связался по рации со своим приятелем в диспетчерской, чтобы тот открыл дверь впереди нас. Я постарался сохранить невозмутимое выражение лица, не позволяя ему увидеть, что я напуган, но внутри я начинал паниковать. Все так долго было одинаково. Днем я не выходил, а в полночь офицер Уайт и остальные отводили меня в траншею, но к трем я всегда возвращался в свою камеру и знал, что они придут за мной снова только следующей ночью. Я мог с этим справиться. Я приспособился к этому. Но эта перемена кричала о том, что все плохо.

Уайт распахнул дверь и втолкнул меня в камеру. — Теперь ты спишь с Красински, — промурлыкал он мне на ухо, и от этого имени ужас проник в каждую косточку моего тела.

Я в отчаянии повернулся, планируя пробиться наружу, даже если из-за этого окажусь в изоляторе. Но все было лучше, чем находиться здесь. Уайт захлопнул дверь у меня перед носом прежде, чем я успел приблизиться, и замок громко лязгнул в темноте.

Мое дыхание вырывалось из груди гулко, под стать тяжелому дыханию человека, находившегося со мной в комнате. Он был самым крупным парнем в этой тюрьме. Двести пятьдесят фунтов мускулов, лысая голова и ряд зубов в серебряных коронках.

— Привет, красавчик. — Я почувствовал, как он подошел ближе и развернулся, когда его громоздкая фигура приближалась в темноте. Я был высоким, но за те несколько месяцев, что я был здесь, я немного похудел, и теперь Уайт позаботился о том, чтобы я еще и постоянно буду получать травмы.

Его рука обвилась вокруг моего запястья, и я с криком ярости нанес удар. Он выплюнул проклятие, когда хрустнула его челюсть. Его хватка усилилась, и его ответный удар опрокинул меня навзничь, а голова закружилась, как на карусели на «Игровой Площадке Грешников». Один из нас сидел в машинке, в то время как остальные четверо крутили ее как можно быстрее, пока нас не начинало тошнить. Сейчас я чувствовал себя так же: мир вокруг меня двигался с невероятной скоростью, но лишь тени на мгновение приблизились, как я заставил себя представить улыбающиеся лица своих друзей. А потом я сосредоточился на той, которая всегда звала меня, — ее смех озарял воздух и заставлял отступать всю тьму.

— Маверик? — позвала Миа, выдернув меня из воспоминаний, и я увидел, как она плюхнулась рядом со мной на диван, недовольно надув губы. Ее нос все еще был красным от удара, который она получила от Роуг, и она раздраженно потерла его, пока я садился, ощущая, как темные мысли окутывают меня. Я не мог сейчас с ней разговаривать, мне нужно было побыть одному. Когда тьма проникает внутрь, она не уйдет, пока я не взгляну смерти в лицо и не обрету в ней новую цель.

— Она дерзкая маленькая сучка, да? — Сказала Миа.

— Мм, — промычал я, когда она оседлала меня, а я смотрел мимо ее головы, пока мое сердце отбивало бешеную мелодию о грудную клетку.

Миа взяла меня за щеку, поворачивая мою голову, чтобы я посмотрел на нее, и мое дыхание участилось от ее прикосновения. Я столкнул ее со своих коленей и встал, протирая глаза руками, и чувствуя, как по коже побежали мурашки, а к горлу подступила желчь.

— Ты в порядке, малыш? — спросила она, подходя ко мне сзади и поглаживая пальцами мою спину.

— Не прикасайся ко мне, — прорычал я, вырываясь и шагая к ближайшему окну, через которое струился дневной свет. Я не был уверен, чего я ожидал от солнца, но, возможно, я надеялся, что оно прогонит некоторые тени, таящиеся в моей душе.

— О нет, у тебя… эпизод (Прим.: Нервный приступ)? — прошептала она, как будто это слово было непристойным, и я стиснул зубы, устав от необходимости все время потакать ей. Но все же делал это. Укусить ее сейчас означало бы только извиниться позже. А у меня действительно не хватало терпения на это.

— Да, — выдавил я. — Мне нужно немного пространства. Может быть, тебе стоит навестить своего отчима сегодня вечером. Я все равно буду на работе.

— Ты уверен, что не хочешь, чтобы я осталась? Я могла бы приготовить нам ванну? — предложила она. — У меня есть несколько новых солей для ванн, есть гималайская, которая предназначена для вытягивания плохой энергии. Думаю, это может пойти тебе на пользу.

Господи, дай мне гребаное терпение святого. Эта девчонка и ее травяная, соленая, вудуистская и кристаллическая хрень меня доконают.

— Нет, Миа. Мне нужно работать, — резко ответил я. Слишком резко. Я обернулся, обнаружив у нее разозленное выражение лица, и глубоко задумался, подыскивая слова, которые мне были нужны, чтобы сгладить ситуацию, прежде чем она уйдет, обливая меня грязью перед своим отчимом Кайзером Роузвудом. — Это всего на одну ночь. Увидимся завтра. Мы могли бы поужинать?

При этих словах черты ее лица смягчились, и она выдавила улыбку, поспешив ко мне и поднявшись на цыпочки, чтобы поцеловать. Я позволил ей, прикусив ее губу, борясь с дрожью, пробежавшей по моей коже.

— Тогда увидимся завтра, — сказала она. — И я оставлю кристалл лунного камня у тебя под подушкой, чтобы ты лучше спал.

— Спасибо, — выдавил я сквозь фальшивую улыбку, и она выбежала из комнаты, а ее дерзкая попка подпрыгивала в платье.

Улыбка мгновенно сползла с моего лица, и я снял с бедра нож, подошел к ближайшему креслу и вонзил его прямо в середину сиденья. Я бил и, блядь, бил, представляя Красински, вкладывая свою ярость в каждый наносимый удар, пока не начал задыхаться и повсюду не разметалась начинка.

Затем я выпрямился, убрал нож и вышел из комнаты, направляясь в единственное место, в котором мог хоть немного отвлечься. Нам все равно скоро нужно было ехать, так почему бы мне не отправиться туда?

Я добрался до спа-салона и зашел внутрь, оглядываясь по сторонам и понимая, что она, должно быть, в сауне, поэтому я встал за дверью, прислушиваясь к любому движению внутри. До меня доносилось пение Роуг: ее глупый, фальшивый голос забавлял меня, поэтому я прислонился плечом к стене и слушал, как она придумывает слова, которых не знала, к песне «Plastic Hearts» Miley Cyrus. То, что моя маленькая потерянная девочка была заперта в моем доме, приносило удовлетворение, как будто я приковал лучшую часть своего прошлого к моей новой жизни и не отпускал ее.

Я взялся за ручку двери и вошел внутрь, закрывая ее за собой, после чего меня окатило жаром и темнота, казалось, немного рассеялась. Обычно только пролитие крови успокаивало меня после так называемого «эпизода», но мое тело уже начинало успокаиваться, и, возможно, это было потому, что я знал, сколько крови прольется сегодня.

Роуг предстояло серьезно постараться, прежде чем она хотя бы приблизится к тому, чтобы завоевать мое расположение, но я сомневался, что сам хоть рядом где-то стоял с ее доверием, учитывая, что я ее похитил. Количество забот на этот счет: ноль.

Я запустил руку в волосы, приближаясь к ней, но затем с усилием опустил руку, задаваясь вопросом, какого хрена я делаю.

— Привет, певчая птичка, — сказал я, заставив ее подпрыгнуть и обернуться.

Она стояла на одной из скамеек в черной рубашке, которая принадлежала мне и доходила ей до середины бедра, и я не мог сказать, что мне не нравилось, как она на ней смотрится.

Она перевела взгляд на меня, и песня замерла у нее на губах, когда она холодно посмотрела на меня. — Этот цвет тебе не идет, Рик. С твоим тоном кожи тебе следует выбрать темно-розовую.

— Что? — Я нахмурился.

— Твоя помада, — сказала она беспечно, но в ее голосе прозвучал резкий оттенок, который я не мог не заметить. Я знал ее слишком хорошо, черт возьми, даже сейчас.

Я провел большим пальцем по нижней губе, а когда отнял его, он был такой же рубиново-красный, как и губы Мии. Я ухмыльнулся. — Завидуешь, красавица?

— Этому цвету? Нет, я больше люблю розовый, как сахарная вата. Ты выглядишь как дешевая шлюха. Я бы и доллара не заплатила за ночь с кем-то с таким гримом. — Она ухмыльнулась в ответ, и у меня вырвался смешок.

— Ну вот и рухнули мои мечты стать высококлассной шлюхой, — сказал я, проходя дальше в комнату и прислоняясь спиной к стене.

— О чем ты мечтаешь, Рик? — Спросила она, выгибая бровь, когда легла на скамейку, и мой взгляд скользнул по всей длине ее тела, по ее загорелым подтянутым ногам к пальцам на ногах.

— Прямо сейчас? Трахнуть тебя до бесчувствия и отправить видео твоему парню, чтобы заставить его плакать, — легко ответил я.

— У меня нет парня. Если не считать Зеленого Могучего Рейнджера, но на данный момент это скорее односторонние отношения, потому что он не знает о моем существовании. Я не уверена, что он оценил бы видео в любом случае.

— Я не уверен, что ты тоже оценишь, когда я закончу с тобой и напишу свое имя на твоей спине своей спермой, — задумчиво сказал я.

— Это твой коронный номер? — спросила она. — Не совсем подходит для семейных встреч.

— Зависит от того, чью семью ты спросишь. Семейке Аддамс это может понравиться, — парировал я, и улыбка заиграла в уголках ее губ.

— А вот Семейке Брэйди, точно — нет, — сказала она. (Прим.: Телевизионный сериал про порядочную семью)

— Не знаю, амиши, наверное, настолько возбуждены, что отчаянно хотят увидеть член, который не кукарекает на рассвете. (Прим.: Самое консервативное религиозное движение в Америке)

— Семейка Брэйди не амиши, — она фыркнула, рассмеявшись, и это было так чертовски очаровательно, что заставило меня скучать по ней. И не только по ней, по нам.

Это было чертовски глупо, учитывая, что она была прямо передо мной, но я скучал по нашей прежней жизни, я скучал по ее легким улыбкам и глазам, когда они не были отягощены тенями. Я скучал по тому, кем я был раньше… по всему. Но это было давно, до того, как я понял, что жизнь — это сплошное месиво дерьма. Хотя когда-то Сансет-Коув был лучшим сортом дерьма, через которое приходилось пробираться. Особенно когда она пробиралась через него со мной.

Я отогнал назойливые мысли, напомнив себе, что она вернулась в город и предпочла Фокса и его банду веселых засранцев мне. Однако они предсказуемо подвели ее, и, если быть честным с самим собой, мне захотелось вырвать все их внутренности чуть больше, чем обычно. Факт заключался в том, что она не хотела быть здесь, да и там тоже больше не хотела быть. Похоже, потерянная девушка снова потерялась.

— Ты готова возместить мне то, чего ты мне стоила, красавица? — Мрачно спросил я, и свет исчез из ее глаз, когда она кивнула. — Хорошо. У тебя тридцать секунд, чтобы одеться. — Я пнул ногой сумку с одеждой, которую попросил одного из моих людей принести для нее через всю комнату. — Поторапливайся.

Она приняла вызов, схватив пару рваных черных джинсовых шорт и натянув их вместе с черной майкой, прежде чем надеть носки и кроссовки. Она вытащила свои разноцветные волосы из-под майки, выпятив при этом грудь, и я склонил голову набок, наблюдая за ней. Ее тело было почти таким же манящим, как тогда, в морозилке, распростертое и обнаженное для меня. Этот образ я никогда не забуду, и пока я остаюсь в этом мире, он будет запечатлен на внутренней стороне моего черепа на тот случай, если мне станет скучно.

— Неужели в магазине не было ничего, кроме черного? — Спросила Роуг, хмуро оглядывая свой наряд.

— Наверное, его подобрали под мою душу. А теперь иди сюда, мы уходим. — Я похлопал себя по бедру, командуя ею, как собакой, и ее брови взлетели вверх, а лицо говорило «иди нахуй» этому приказу. Это было именно то, на что я надеялся, что она сделает. Я шагнул к ней, подбросил ее в воздух и перекинул через плечо. Она начала ругаться на меня, когда я обхватил ее бедра и вынес из сауны.

Я спустился вниз и прошел мимо группы своих людей, когда выходил из фойе, направляясь к черному фургону, который ждал меня. Один из моих парней открыл для меня боковую дверцу, и я развернул ее на руках, опуская на спину внутри фургона. Она ахнула, когда я схватил ее за запястья, сковав их наручниками, которые ждали меня внутри машины, прежде чем она смогла даже попытаться отбиться от меня. Да и не то чтобы она смогла бы это сделать. Я насмешливо ухмыльнулся ей, и она оскалила на меня зубы, как дикарка.

— Убери от меня свои руки, ты, сосущая член черепаха, — прорычала она, и я расхохотался.

Я перевернул ее на живот, и она закричала, когда я сковал ее лодыжки еще одним комплектом наручников, и начала отчаянно раскачиваться из стороны в сторону, как выброшенный на берег дельфин, пытаясь вырваться.

Я шлепнул ее по заднице, и мои люди захихикали, когда она взвизгнула, выплевывая в мой адрес яростные проклятия. Я снова перевернул ее, и она согнула колени, ударив меня ногами в грудь, но я с силой надавил на ее ноги в ответ, пока ее колени снова не согнулись до самого живота, и я был единственным, что она могла видеть.

— Пошел ты, Рик, — прошипела она.

— О, я так и планирую, красавица, — сказал я, убирая пару пастельно-розовых прядей с ее лица, едва избежав укуса.

Я просунул пальцы под ее майку, проводя большим пальцем по ее боку, пока дыхание не застряло у нее в горле. Я ухмыльнулся, увидев такую реакцию, а ее лицо исказилось от того, что ее уличили в этом.

— Если ты приблизишь ко мне свой член, я его отрежу, — пригрозила она, и я понял, что она вполне способна на что-то подобное. Мой член пульсировал от того, что она была подо мной, и даже с нависшей над ним угрозой, он казался более чем счастлив пойти на риск обезглавливания только для того, чтобы приблизиться к ней.

— Не знал, что ты увлекаешься игрой с ножом, красавица, — поддразнил я. — По крайней мере, отрежь его — если сможешь — после того, как кончишь на нем несколько раз. Ты с таким же успехом могла бы осуществить свои мечты об этом.

— Ты гребаный… — Я не расслышал конца этой фразы, так как взял тряпку, лежавшую рядом с ней, и засунул ей в рот, приподнимая ее голову, чтобы я мог туго завязать кляп. Она продолжала кричать, но звук был приглушенным, и когда я вышел из фургона и закрыл дверь, я едва мог расслышал ее писк.

Я забрался в кабину, завел двигатель, поехал к причалу и загрузился на ожидавшее меня там судно. Дорога до Стерлинга была долгой, но у меня было все время мира, чтобы разделаться с врагами. И сегодня вечером я убью двух зайцев одним выстрелом.

***

Роуг начала бить ногами по стенкам фургона примерно час назад, но я игнорировал повторяющиеся удары, пока ехал на север, делая музыку погромче, чтобы заглушить ее. Я включал песни, которые, как я знал, она ненавидит, просто для того, чтобы они действовали ей на нервы, и даже прослушал весь саундтрек к «Отверженным», потому что Рози Морган часто слушала его на повторе в их интернате, и это сводило ее с ума. Однажды мы даже украли у нее DVD и все по очереди били по нему старым молотком, который нашли на территории поместья Роузвуд. Однако Рози каким-то образом заполучила в свои руки новый диск с этой песней, проигрывая ее в их комнате при любой возможности и заявляя, какая это невероятная музыка. Я вспомнил, как Роуг кричала Рози: «Мне и так становится достаточно хреново, просто глядя на твое лицо, мне не нужно, чтобы это дерьмо заставляло меня чувствовать себя еще хуже!», прямо перед тем, как ударить ее кулаком в нос.

Улыбка на мгновение тронула мои губы, и я выключил трек, мелодия меня раздражала. Воцарилась тишина, и я был уверен, что Роуг слышит, как я стучу кулаком по задней стенке кабины.

— Надеюсь, тебе нравится поездка, красавица, — крикнул я, выезжая на автомагистраль между штатами.

В ответ раздался приглушенный всхлип, и я нахмурился.

Я сосредоточился на дороге, когда снова воцарилась тишина, но тут снова раздался всхлип — душераздирающий звук, который нашел последний осколок моего сердца и попытался за него ухватиться.

Блядь, нет. Мне насрать, что она плачет.

Звук раздался снова, и я стиснул зубы, сосредоточившись на дороге, но мои глаза метнулись к автостоянке впереди. Я забарабанил пальцами по рулю, когда еще одно тихое рыдание достигло моих ушей, и я сильнее стиснул зубы, прежде чем агрессивно перестроиться и съехать с шоссе.

Какого хрена я делаю?

Почему я потворствую этому?

Я проехал через огромную парковку и, обогнув закусочную с обратной стороны, припарковался там в тени. Солнце садилось, окрашивая небо в темно-пурпурный цвет.

Других машин здесь не было, и я проверил, нет ли камер, прежде чем заглушить двигатель, схватить пистолет из черной сумки на месте для ног пассажира и выйти из кабины. Я помедлил у боковой двери, задаваясь вопросом, зачем я вообще беспокоюсь об этом. Кого волновало, что она плакала?

Я колебался еще несколько секунд, прежде чем отпереть дверь и распахнуть ее. Она не сдвинулась с места, лежа лицом к задней стене, ее тело свернулось в клубок. Она снова всхлипнула, и я забрался в фургон, неуклюжий, как утенок в лифчике, двигаясь позади нее и задаваясь вопросом, какого хрена я вообще планировал делать.

— Роуг? — Грубо пробормотал я, и она издала еще один тихий всхлип. — Тебе больно? — Она не ответила, и я опустился на колени, прижимая пистолет к ее спине. — Не кричи, — предупредил я, прежде чем развязать кляп и вытащить его.

Я перевернул ее, и она уставилась на меня в темноте, ее глаза блестели. — Уходи, Рик, — сказала она сдавленным голосом.

— Не могу, красавица, — тихо сказал я. — Что случилось?

— Как будто тебя это волнует, — усмехнулась она. — Ты наставил на меня гребаный пистолет. Просто возвращайся за руль. Я хочу, чтобы эта ночь поскорее закончилась. — Она отвернулась, и я уставился на нее, не зная, что делать. Но мои руки двигались сами по себе, и я засунул пистолет сзади в джинсы, затем откашлялся.

Мне вспомнилось, как ее ужалила медуза, когда ей было десять лет. Я вынес ее из воды, и она рыдала у меня на руках, переживая, что убила эту чертову медузу, потому что ударила ее. Такова была моя потерянная девочка, ее всегда больше волновала чужая боль, чем своя. И на секунду мы снова стали теми двумя детьми на пляже, которые прижимались друг к другу и обсуждали, может ли медуза выжить после удара кулаком по лицу. И есть ли у них вообще лица.

— Я не хочу, чтобы ты плакала, — грубо сказал я, и она поджала губы.

— Ну, я нахожусь в кузове твоего гребенного фургона, связанная, мои лодыжки чертовски болят, потому что наручники слишком тугие, и застряла с очередным парнем, который намерен заставить меня страдать как можно дольше.

Со многим из этого я ничего не мог поделать, но кое-что я мог сделать лучше. Я схватил ее за лодыжки, достал ключ из кармана и расстегнул наручники. — Вот, так лучше?…

Ее связанные кулаки врезались в мое лицо, и, когда я был вынужден отступить на несколько дюймов, она выскочила за дверь и с диким хохотом бросилась бежать, спасая свою гребаную жизнь.

— Сука! — Взревел я в ярости от того, что она, блядь, обманула меня, погнавшись за ней, когда она начала звать на помощь.

Мое сердце начало отбивать бешенный, панический ритм, и я погрузился в то холодное, темное место внутри себя, где не жило ничего, кроме ярости. Я налетел на нее, повалил на травянистую обочину и зажал ей рот ладонью. Она укусила меня, как животное, но мне было наплевать, я потащил ее обратно к фургону и бросил внутрь.

— Подожди! — Крикнула она, прежде чем я захлопнул дверь у нее перед носом.

Я помедлил, и мои губы растянулись в оскале, когда я вытащил пистолет сзади из джинсов в знак предупреждения.

— Позволь мне поехать в кабине, — потребовала она. — Это гребаный бред. Ты сказал мне, что хочешь, чтобы я помогла тебе исправить это дерьмо, и я согласилась. Так почему же меня везут на эту работу, как гребаный скот?!

— Потому что тебя может увидеть Арлекин, — рявкнул я. — А я слишком занят для чертовой засады.

— Мы за много миль от города, кто, блядь, меня может здесь увидеть? — требовательно спросила она, и мне пришлось признать, что она была права. — Ты можешь привязать меня к этому гребаному сиденью, если это доставит тебе удовольствие, но, если ты заставишь меня ехать здесь всю дорогу, я ни хрена не буду помогать тебе сегодня. На самом деле, я закричу, как только увижу кого-нибудь из людей Шона, и удостоверюсь, что они знают, кто за ними пришел.

Я зарычал сквозь зубы. Она даже не была нужна мне на этой работе, я мог просто оставить ее в фургоне. Но к черту, если то, что она поедет впереди, прекратит ее нытье, тогда ладно.

Я схватил ее за ногу, дернув к себе, и она ударила меня по руке. — Я могу идти сама, ослиный член, — огрызнулась она, и я раздраженно хмыкнул, отодвигаясь в сторону и театральным поклоном показывая ей выйти.

— Сюда, ваше гребаное высочество, — прорычал я.

— Спасибо, крестьянин, — легко сказала она, выпрыгивая из фургона, и я закрыл дверь, прежде чем последовать за ней к пассажирской стороне кабины, указывая дорогу пистолетом. Она забралась внутрь, и я захлопнул за ней дверцу, обошел машину и запрыгнул обратно на водительское сиденье, прежде чем нажать кнопку блокировки двери.

— Значит, твои слезы были притворством, — огрызнулся я, доставая из бардачка веревку и привязывая ее наручники к двери рядом с ней. Веревка была достаточно длинной, чтобы она могла двигаться, но не настолько длинной, чтобы она могла дотянуться до меня.

— Боже, неужели ты думаешь, что я действительно буду плакать из-за тебя? Была там, делала это, выиграла футболку «Меня бросили мои друзья».

— Я пытался пойти за тобой, — прорычал я.

— Я знаю, — сказала она, и ее тон немного смягчился. Она закинула ноги на приборную панель и наклонилась, чтобы вытащить мой телефон из подстаканника.

— Эй, — прорычал я, потянувшись за ним, но она убрала его.

— Как ты думаешь, Рик, кому я собираюсь позвонить? Охотникам за привидениями? — Она закатила глаза, а затем выбрала «Savage» в исполнении Bahari на моем телефоне, и песня заполнила всю машину.

— Ты могла бы вызвать полицию, — заметил я.

— Вопреки тому, что ты думаешь, я на самом деле хочу поехать туда, чтобы поиметь Шона и достать твои чертовы наркотики. Так что поехали уже, и можем мы купить бургеров? Я умираю с голоду. Что это за поездка, если у нас нет закусок? Ты что, все это время сидел здесь и просто… дышал? Пфф. — Она с надеждой огляделась в поисках каких-нибудь признаков еды, но здесь ничего не было. Я открыл сумку в пространстве для ног, достал свою кожаную куртку и набросил ей на руки, чтобы прикрыть наручники и веревку.

— Хорошо, мы возьмем бургеры, — согласился я, решив, что все равно немного проголодался.

— Еще я хочу чипсы и соус. И вишневую содовую. И черничный маффин.

— Маффин? — Рявкнул я. — Где я возьму гребаный маффин? — спросил я.

— Не знаю, мне все равно. Но я хочу его, и ты у меня в долгу за то, что был мудаком.

Я вздохнул со смешком, затем завел двигатель и поехал к окошку для автомобилистов в закусочной. Я заказал Роуг вегетарианский бургер с дополнительной порцией картофеля фри и майонезом, затем взял бургер себе, прежде чем поехать в круглосуточный магазин.

— Тебе придется развязать меня, — объявила Роуг. — Я не могу есть со связанными руками.

Я бросил на нее безразличный взгляд. — Ты справишься.

— Ну, ладно. — Она открыла коробку с картошкой фри и тут же отправила горсть на пол. — Упс. — Она уронила еще несколько штук.

— О, ради всего святого. — Я наклонился, развязывая веревку. — Ну вот, лучше?

— Наручники — главная проблема. — Она захлопала ресницами.

Я убедился, что фургон надежно заперт, затем снял наручники и внимательно наблюдал за ней.

Роуг уплетала свой бургер, пока я проглотил свой за три укуса, а затем я снова заковал ее в наручники и направился в магазин за ее гребаными закусками. Зачем я вообще согласился на это? Ей не нужны были закуски. Она съела бургер. Но мне все равно нужно было отлить, так что неважно.

Когда я вернулся к фургону, я обнаружил, что она врубила песню «Blood // Water» группы Grandson, ее глаза были закрыты, а голова раскачивается в такт бешеному ритму. Парочка мудаков в своем кабриолете с откидным верхом рядом с фургоном наблюдали за ней, и когда один из них начал делать жест минета, засунув язык за щеку, а другой громко рассмеялся, я бросил пакет с закусками на капот фургона и небрежно подошел к ним.

— Подожди, чувак… — закричал первый, когда я ударил его кулаком в лицо и сломал нос. Второй попытался выбраться через заднее сиденье, но я поймал его за ремень, когда он добрался до земли, выбив у него землю из-под ног и ударив лицом о борт машины, оставив вмятину на металле. Он взвыл, и я зашагал прочь, хватая закуски и забираясь обратно в фургон.

Глаза Роуг распахнулись, когда песня подошла к концу, и я бросил пакет ей на колени.

— Можно мне снова снять наручники, чтобы поесть? — мило спросила она. — Вряд ли я выпрыгну из движущегося автомобиля, даже если мне удастся открыть дверь.

Я хмыкнул и снова расстегнул их, прежде чем двинулся дальше по дороге, небрежно вытирая кровь с костяшек пальцев о джинсы. Роуг ничего не заметила, поглощая чипсы с соусами. Я даже купил ей чертов маффин в пекарни.

— Хочешь? — спросила она, протягивая мне под нос чипсы, политые сметаной. Я проглотил их одним махом и облизал ее пальцы от соуса, заставив ее сексуально ахнуть.

— Осторожнее с соусом. Куда бы он ни попал, мой язык последует за ним, — предупредил я.

— Тогда я обязательно намажу им задницу бродяги на следующей остановке, — мягко сказала она, и из моей груди вырвался смех. Чертовски красивая сучка.

Я проехал еще несколько миль на север, пока Роуг составляла плейлист и вела себя так, словно мы снова были детьми, отправившимися в приключение. У нее даже появилось задумчивое выражение в глазах, когда мы начали проезжать через лес на окраине Стерлинга, лунный свет просачивался сквозь деревья и окрашивал все вокруг в серебристый цвет. Пока она наблюдала за миром, я украдкой поглядывал на нее, задаваясь вопросом, что видели эти глаза цвета океана за все годы, что мы были в разлуке. Из динамиков зазвучала «Heat Waves» группы Glass Animals, и в тот момент текст песни был слишком близок к истине.

— Ты бы в следующей жизни предпочел переродиться совой или гусем? — Роуг внезапно повернулась ко мне, поймав мой пристальный взгляд, и я резко повернул голову, чтобы посмотреть на дорогу.

— Совой, — легко ответил я.

— Из-за твоих совиных ушей? — Она потрепала меня по уху, и я отбил ее руку.

— У меня нет совиных ушей, — проворчал я. — У сов даже нет ушей.

— У них огромные уши, — возразила она. — Они просто покрыты перьями.

— Ты хочешь сказать, что у меня большие уши? — Я зарычал на нее.

— Полагаю, не такие большие, как у совы, — задумчиво произнесла она.

— Значит, я полагаю, ты будешь гусем из-за своих гусиных лапок, — сказал я, борясь с усмешкой.

— У меня нет гусиных лапок! — рассмеялась она.

— Есть, и ты крякаешь, — сказал я.

— Я не крякаю, — от души рассмеялась она и случайно сбила маффин, который полетел на пол. Моя рука инстинктивно метнулась вперед, и я поймал его в кулак.

— Ого, ты спас мой маффин, — проворковала она.

— Тогда, я думаю, теперь он мой. — Я поднес его к губам и хорошенько откусил, и Роуг ахнула, в ярости набрасываясь на меня и пытаясь вырвать его из моей хватки, в то время как я боролся за то, чтобы запихнуть остаток в рот.

— Ты, ублюдок, ворующий маффины, — прошипела она, кусая мою руку и пытаясь заставить меня отпустить его. Ее ладонь легла прямо на мой член, и я выругался, маффин выпал из моих пальцев в пространство между ног, и она наклонилась, чтобы схватить его, а ее рука все еще крепко сжимала мои причиндалы.

— Роуг, — проворчал я, хватая ее за волосы. Очевидно, она все еще была помешана на еде. — Или используй эту руку с пользой для моего члена, или убери ее, — рявкнул я, пытаясь схватить ее за запястье, пока смотрел на дорогу.

— Поняла, — взволнованно сказала она, и ее рука соскользнула с моего члена. Ее голова дернулась вверх и ударилась о руль, в результате чего она упала лицом в мою промежность, а я рассмеялся, в отместку опуская ее голову вниз.

— Ты так жаждешь моего члена, что мне даже неловко, — сказал я, потирая ее лицо о мои джинсы, и мой член возбудился, став твердым.

— Ты, чертов придурок, отпусти меня, — сказала она, но ее голос был приглушен моей молнией.

— Что ты сказала, красавица? — Поддразнил я, и мои пальцы сжались в ее волосах. — Ты шепчешь моему члену всякие нежности?

Ей удалось просунуть руку между моих ног и каким-то образом сжать мои гребаные яйца.

Фургон вильнул, когда я с проклятием отпустил ее, и она вернулась назад на свое сиденье, вгрызаясь в маффин, пока я брал машину под контроль.

— Почему все говорят, что у уверенных в себе людей большие яйца? — Роуг задумалась. — Яйца — самая уязвимая часть мужского тела. Знаешь, что по-настоящему мощно? Вагина. Они выталкивают из себя долбаных младенцев. И, конечно, ты можешь пнуть девушку в вагину, но это не причинит особой боли. Но один удар по яйцам — и бац, ты выбываешь из игры, чувак. Это просто не имеет смысла.

— Верно, — согласился я.

— Как думаешь, мы будем друзьями, когда ты вернешься совой, а я — гусем? — спросила она, меняя тему разговора так же быстро, как изменяется ветер. — Как ты думаешь, мы переродимся?

Я прищелкнул языком, и мое настроение омрачилось. — Я не вернусь, красавица. А если и вернусь, я буду продолжать посылать мир нахуй, пока он не предложит мне забвение.

Она надолго замолчала, и я почувствовал на себе ее взгляд, проникающий сквозь слои моей плоти, пока она искала причину, по которой я это сказал. На данный момент Роуг была милым маленьким развлечением, яркой вспышкой в моем бесконечно сером мире. Но ее присутствие ничего не меняло. Моя жизнь шла по одному курсу. Как только «Арлекины» будут мертвы, я набью свой револьвер патронами и сыграю в рулетку, как обычно, в пользу смерти. Для меня больше не было другой цели. Я не хотел этой жизни так же сильно, как она не хотела меня. И при ближайшем рассмотрении оказалось, что даже лучи солнца в моей юности всегда были ограничены по времени.

Я просто жалел, что тогда не мог увидеть, как отсчитывается время, чтобы я мог больше наслаждаться каждым моментом, дольше ощущать вкус морской соли на губах, смеяться полнее и сильнее, делать больше фотографий, запечатлевать больше сладости, чтобы помочь себе справиться с надвигающейся горечью. Я знал, что сожаления бессмысленны, но все равно они у меня были. Думаю, ты никогда не осознаешь, насколько ясен день, пока не пойдет дождь.

— Что случилось с тобой в тюрьме, Маверик? — Спросила Роуг, как только я припарковался на краю лесной дорожки и поднял ручник.

— Мы на месте, — объявил я, игнорируя ее вопрос и выходя из фургона, чтобы не встречаться с ее пытливым взглядом.

Я обошел машину с ее стороны, открыл дверь, достал наручники из пространства для ног для ног и сунул их в карман. Я взял ее за руку и вывел из фургона на темную дорогу, оглядываясь в поисках каких-либо признаков движения вокруг нас.

Я закрыл дверь, тесно прижав ее к себе, глядя на своего маленького единорога и вжимаясь бедрами в ее бедра. — Если ты собираешься бежать, сделай это сейчас. Мне нужно, чтобы эта работа прошла гладко, и я не могу нянчиться с тобой во время нее. Это значит, что ты свободна, никаких цепей. Но ты будешь делать то, что я скажу, и тогда, когда я скажу. Если ты не можешь этого сделать, тогда уходи. — Я отступил назад, жестом предлагая ей скрыться за деревьями и исчезнуть навсегда. Но она осталась там, где была, и я не был уверен, что кто-то из нас действительно знал, почему она это сделала. Это определенно было не для того, чтобы загладить свою вину. Может быть, это было связано с той связью, которая у нас всегда была, и с тем временем, когда мы были друг для друга всем.

— Если завтра взойдет солнце, мы будем смотреть на него вместе, — произнес я слова, которые мы всегда говорили друг другу, когда выходили из дома, чтобы пакостничать по ночам. Теперь они были нанесены у меня вдоль ключицы, но найти их, можно только если присмотреться достаточно внимательно.

Ее губы приоткрылись при этих словах, и в моем теле поднялся жар, сердце заколотилось, и все, что я мог делать в течение двух секунд, — это смотреть на ее рот и представлять, какова она на вкус. Наши дыхания слились, и тишина ночи сгустилась над нами. Здесь были только мы, одни, за много миль от Сансет-Коув, где мы мечтали оказаться, когда нам было по шестнадцать лет. Если бы я просто взял ее и убежал, были бы мы сейчас вместе, жили бы той жизнью, о которой всегда мечтали?

Я заставил себя отстраниться, подошел к двери фургона, распахнул ее, достал рюкзак и перекинул его через плечо. Затем я вытащил пистолет из-за пояса, снял с предохранителя и передал его Роуг. У меня было слишком много сожалений, и я провел бесконечные часы в тюрьме, размышляя о том, как все могло бы быть иначе. Но прошлое было подобно песку, превратившемуся в стекло: его было не исправить.

— Пристрели меня сейчас или успокойся навсегда. — Я стоял перед ней в темноте, и она направила пистолет прямо мне в сердце. — Тебе стоит прицелиться чуть выше, красавица. Там не во что стрелять.

Она закатила глаза и опустила пистолет, жестом показывая мне идти впереди. Я повернулся и зашагал по грунтовой дороге в лес, в то время как Роуг следовала за мной по пятам. До намеченного места было полмили пути, и я пару раз проверял GPS на своем телефоне, когда нам приходилось сворачивать с тропинки и прокладывать путь через деревья.

Я набрал сообщение руководителю людей, которых нанял для этой работы. Они уже были здесь, на позициях и ждали моего сигнала, готовые обрушить на «Мертвых псов» шквал огня и крови.

Мы достигли высокого проволочного заграждения, и я сбросил рюкзак с плеча, достал болторез и сделал проход. Я схватил свой рюкзак и нырнул первым, проверяя местность, прежде чем поманил Роуг за собой. Все было тихо, но пока мы продолжали идти, спереди донесся шум реки. Когда мы добрались до вершины холма, я присел на корточки и посмотрел на раскинувшуюся внизу долину.

Огромные красные грузовые контейнеры были выстроены в ряд на бетонной площадке, окруженной вооруженной охраной. На реке за ними покачивалась большая лодка, и все вокруг освещали прожекторы.

Я потянул Роуг за собой на землю и открыл свой рюкзак, достав снайперскую винтовку и поставив ее на подставку на земле.

— Пригнись, — прорычал я, ложась и занимая позицию, затем прижал винтовку к плечу и посмотрел в оптический прицел.

— Ты что, гребаный наемник? — прошипела она мне.

— Не — а, я просто мудак с большими яйцами — извини, с большой вагиной.

Она фыркнула, ложась рядом со мной, ее рука коснулась моей, и мою кожу начало покалывать от поднявшихся на ней волосков.

— Какой у нас план? — прошептала она.

— Мои люди ждут на реке, — пробормотал я, переводя взгляд на лодку. — Насколько хорошо ты можешь прицелиться? — Спросил я.

— Отлично, — сказала она, и я отполз от прицела, достал из рюкзака ракетницу и отправил сообщение своим людям с помощью телефона.

— Когда я скажу тебе, выпусти сигнальную ракету по лодке, — сказал я.

— А что, если я промахнусь? — прошипела она.

— Тогда мы покойники, — сказал я, пожимая плечами.

— Никакого давления, — пробормотала она, и я немного маниакально усмехнулся, снова посмотрев в прицел, мой взгляд был прикован к лодке, на которую в темноте забирались мои люди, двигаясь как тени по палубе и обливая все бензином.

— Готова, красавица? — Пробормотал я, когда мои люди спрыгнули из лодки обратно в воду.

— Готова, — прошептала она с ноткой волнения в голосе.

Я навел прицел на свою первую жертву, которая была ближе всех к лодке, и мой пульс забился сильнее из-за надвигающегося хаоса.

— Стреляй, — скомандовал я, и Роуг выпустил сигнальную ракету.

Она пролетела над территорией, поднимая крики тревоги, когда пронеслась по небу с каскадом красных искр. И пока она падала, неся огненную смерть, я нажал на спусковой крючок. Пуля рассекла воздух, и череп первого человека разлетелся вдребезги в тот же момент, когда сигнальная ракета попала в лодку, осветив ее адским пламенем.

Ухмылка растянулась на моих губах, когда мои люди вылезли из воды, стреляя по «Мертвым Псам», в то время как я снимал их, как уток на охоте. Они падали как мухи, пытаясь осмыслить происходящее, но было уже слишком поздно. Между моей снайперской винтовкой и людьми на земле у них не было ни единого шанса, и кровь окрасила бетон в красный цвет, пока пули рассекали воздух, а крики людей взлетали к небу.

Мое сердце бешено колотилось в груди, а дыхание стало тяжелее, пока я наслаждался абсолютным кровавым хаосом, разворачивающимся передо мной.

Когда бойня распространилась по всему комплексу, я развернул винтовку, выслеживая одного из своих людей, и мой пристальный взгляд заострился на нем, пока он все колол и колол человека, лежащего на земле под ним. Мой палец коснулся спускового крючка, и моя верхняя губа приподнялась, когда я нажал на него. Его отбросило назад на землю мертвым, и никто вокруг не увидел, как он упал. Роуг ахнула, когда поняла, что я сделал, и я поднялся на колени, собирая свою винтовку и запихивая ее в рюкзак, прежде чем повесить его на спину.

— Давай, — прорычал я, вскакивая на ноги.

— Зачем ты это сделал? — потребовала она ответа, схватив меня за руку, когда я начал спускаться с холма к комплексу, доставая нож с бедра. — Рик? — рявкнула она, но я проигнорировал ее, ускорив шаг и устремив взгляд на оставшихся «Мертвых Псов».

Не доходя до комплекса, я прижал Роуг к дереву, схватил ее за запястье и защелкнул на нем наручник.

— Эй! — рявкнула она как раз перед тем, как я пристегнул другой конец к ветке у нее над головой. — Подожди!

Я бросил свой рюкзак к ее ногам, схватил ее за горло и прижался своим ртом к ее рту, полагая, что если я вот-вот умру, то, по крайней мере, почувствую ее вкус, которого жаждал всю свою жизнь. На вкус она была как солнечный свет и тысячи дней, потерянных между нами. Поцелуй длился всего несколько секунд, и наши губы соприкоснулись, как у детей, которые не знают, как правильно это делать, но это был самый восхитительный поцелуй, который у меня когда-либо был и, вероятно, когда-либо будет снова.

Я отстранился, пока она осыпала меня проклятиями, и выбежал на свет, промчался по бетону и вонзил свой нож в спину «Мертвого Пса», поставив его на колени. Я провел лезвием по его горлу, чтобы прикончить его, и получил наслаждение от жажды крови, бегущей по моим венам, вкуса единорога-Роуг Истон на моих губах и настойчивым огнем в животе, который соответствовал разгорающемуся пламени на судне.

Я поспешил обогнуть ближайший грузовой контейнер, оказавшись лицом к лицу со стволом пистолета. Я отбил его в сторону как раз в тот момент, когда он выстрелил, и звук хлопка эхом отдался в моей голове, прежде чем я вонзил нож в грудь моего врага. Он умер с воплем, и я выдернул свой клинок, перепрыгивая через него, когда жар огня омыл мою кожу, согревая меня до самого моего черного сердца.

Я завернул за другой угол и схватил парня за затылок, впечатав его лицом в контейнер, прежде чем вонзить свой нож ему в шею. Он умер у моих ног, и несколько моих наемников кивнули мне, когда прикончили еще пару парней.

Наступила тишина, крики стихли, и бой был официально выигран. Я вытер кровь со щеки и стал искать лидера этого маленького отряда, которого я сам выбрал, чтобы он помог мне сегодня.

Колтен был жестоким ублюдком с постоянно ухмыляющимся лицом. Бывший военный, шести с хреном футов роста и глазами, темными как грех.

— Подгоните лодки вверх по реке, — приказал я. — Я хочу, чтобы эти контейнеры были опустошены менее чем за тридцать минут.

— Да, сэр, — сказал Колтен, отдавая мне честь с ухмылкой. Кровь залила его брюки, и он вогнал свой нож в корчащегося на земле парня, делая это медленно и заставляя боль длиться так долго, как только мог.

Когда он приказал своим людям подогнать лодки и контейнеры были вскрыты, я помогал загружать в них килограммы кокаина. Это была тяжелая работа, но я наслаждался напряжением своих мышц и теплом, разливающимся под моей плотью. Вскоре я снял футболку и заправил ее сзади в джинсы, пока работал, время от времени бросая взгляд на деревья, где я оставил Роуг. Она больше не кричала, но я продолжал думать о том, что мне следовало заткнуть ей рот кляпом. Может, я и был здесь боссом, но эти люди не входили в мою банду. И я не знал, насколько далеко простирается мой авторитет с кем-то вроде Колтена.

Я быстро пересчитал людей, помогая перетаскивать очередной ящик кокаина на одну из лодок, и мое сердце бешено заколотилось, когда я нигде не заметил этого бывшего армейского ублюдка.

Я свистнул парню рядом со мной, заставляя его сменить меня, и побежал прочь через территорию комплекса. Мне просто нужно было проверить, просто убедиться…

Мое сердце бешено заколотилось, и паника пробралась когтями вверх по коже, когда я бежал в лес, а из-за деревьев до меня донесся мрачный мужской смех.

Нет, блядь, нет.

Я приготовил свой клинок, мое сердце бешено колотилось. Я привел ее сюда. Я подверг ее риску. Это была моя ответственность, если с ней что-то случится.

— Кто оставил такую красотку связанной и готовой для меня? Похоже, сегодня мой счастливый день, — промурлыкал Колтен, и яд хлынул в мою кровь.

Я обошел дерево и обнаружил там Колтена, который одной рукой зажимал ей рот, а другой расстегивал свои штаны. Мир замедлился, и я не видел ничего, кроме ярости, жидкой черной смерти, просачивающейся по моим венам и превращающей меня в самого мрачного из монстров, каким я только мог быть.

Я обхватил его рукой за горло, перекрыв доступ воздуха, и вонзил лезвие ему в почку. Его крик был заглушен давлением, которое я оказывал на его горло, но он ударил локтем в ответ, используя какой-то дерьмовый армейский прием, чтобы освободиться.

Он бросился на меня, и мы упали на землю, кровь хлынула из его раны, когда он снял свой собственный клинок с бедра и попытался вонзить его мне в горло. Я дернулся в сторону, и вместо этого нож воткнулся в землю, погрузившись глубоко в нее.

Адреналин запульсировал в моих венах, когда мой кулак врезался ему в ребра, и громкий треск заставил его вскрикнуть. В тот же момент моя рука накрыла его губы, чтобы заглушить звук, и я обхватил его ногами за талию, перевернул нас и толкнул его головой в грязь: его нож был потерян, а мое преимущество восстановлено.

Я занес свой клинок, чтобы закончить работу, но его пальцы сомкнулись на моем запястье, нажимая на какую-то точку, которая заставила меня отпустить его.

Я ударил этого ублюдка кулаком в лицо, когда он попытался перевернуть нас, а затем мои руки вцепились ему в горло, и я понял, что никогда не отпущу. Он вцепился в мои руки, отбиваясь и брыкаясь, в то время как я стиснул зубы и сжимал, пока мои мышцы все сильнее напрягались, и каждая частичка меня отделилась от всего человеческого или морального в моем мозгу. Он боролся до самой последней секунды, но в его взгляде мелькнул страх, когда он, наконец, понял, что я не собираюсь его отпускать. И я, не мигая, смотрел, как жизнь угасает, словно пламя в его глазах, и мои пальцы наконец разжались на его горле.

Я встал, тяжело дыша, размял руки и посмотрел вниз на отброса у своих ног, плюнув на него для пущей убедительности. Никто не имел права прикасаться к Роуг Истон. Это был закон, по которому я жил столько, сколько себя помню. И сейчас он не изменился. И пока я все еще дышу на этой земле, я прослежу что бы так и было.

— Рик, — выдохнула Роуг, и я обернулся, обнаружив, что она смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Теперь она увидела меня, неприкрытого и не скованного. Темное создание, которым я был. Чудовище, которое обескровит весь мир ради нее. И по сей день.

Я не обратил на нее внимания, повернулся и прошел прямо мимо нее, чтобы проверить свой груз. Я снова натянул футболку и, надеясь, что никто не заметит новых царапин на моих предплечьях, пошел обратно к мужчинам, грузившим кокаин. Они как раз заканчивали и садились на лодки, так что мне не нужно было здесь задерживаться.

Я сцепил руки за спиной, чтобы скрыть отметины, и выкрикнул им приказы. — Колтен поедет со мной. Доставьте груз на мой новый склад. Я хочу, чтобы его разгрузили до рассвета, и вы все явитесь ко мне в Беллоу-Хилл, когда закончите, чтобы получить оплату, — крикнул я.

До меня донесся хор «да, сэр», и я кивнул, уходя и лавируя между контейнерами, проходя мимо парня, которого я застрелил, и который принадлежал к их команде. Он был бывшим «Арлекином», его бандитская татуировка все еще была на месте на руке. Маленькая птичка нашептала мне, что он сбежал от гнева Фокса после того, как изнасиловал девушку и убил ее парня, но «Мертвые Псы» этого не знали. Он был ложным посланием для Шона, сообщавшим ему, кто именно украл у него все эти наркотики. И это, конечно, был не я.

Получай удовольствие, разгребая это дерьмо, Мальчик Фокси.

К рассвету каждый из тех, кто выполнял для меня эту работу, будет кормить акул далеко от побережья Сансет-Коув. Банда головорезов Колтена жила в Мексике, когда их не перекупали в качестве наемных убийц самые отъявленные ублюдки в США. Я проделал домашнюю работу и знал, чем они занимаются, когда находятся за пределами страны. Они были кучкой животных, убивали женщин, детей, насиловали, воровали, и убивали невинных. Поэтому я купил их время кучей денег, которые планировал вынуть из их карманов сразу же, как только они окровавленные падут к моим ногам. Мне не нужны были свободные концы с болтливыми языками, которые могли бы рассказать правду обо мне Шону Маккензи. И этим уродам давно было пора сдохнуть.

Я вернулся обратно к Роуг, расстегнул ее наручники, взял свой рюкзак и, держа ее за руку в своей, потащил ее вверх по холму. Я чувствовал на себе ее взгляд, но она ничего не сказала, когда мы бок о бок вошли в темноту. И впервые за долгое время я был уверен, что завтра снова взойдет солнце, и моя потерянная девочка снова будет рядом со мной, чтобы наблюдать за его восходом.