Плавать с дельфинами

Глава тридцать восьмая

Воскресенья не хватило Пандоре для того, чтобы навести порядок в своем наркотическом арсенале таблеток. Но и Ричарду не хватило этого дня, чтобы избавиться от Гортензии.

— Да пошел ты в задницу, Ричард! — кричала она, вытирая огромные слезы. — Ты не можешь вот так выгнать меня пинком под зад. Смотри, сколько всего я для тебя сделала! Я спасла тебя, сделала нормальным человеком. Я объяснила тебе, что пукать это не смертельный грех.

— За это я тебе очень благодарен, — признал, потупив взор, Ричард. При этом он не мог понять, почему женщины так ловко всегда выставляют его виноватым. — Гортензия, мы же с тобой решили, помнишь, что между нами не будет никаких обязательств.

— Помню, помню. Но мой психиатр говорит, что ты просто боишься брать на себя какие-либо обязательства. Ты бы не прочь и взять их, но не можешь пересилить эту боязнь. Не можешь, и все. Это как если бы у тебя был эмоциональный запор.

— Твой психиатр, Гортензия, в состоянии думать только о моих кишках.

— Ну и что? Ведь именно в них все и заложено. Разве ты об этом не знал, Ричард? Потому что вся дрянь спускается и бродит именно там, понимаешь?

Так же, как ненависть и ревность. А не полюбил ли ты другую, Ричард, а?

Ричард сидел в своем читальном кресле у окна и смотрел на выложенную кирпичом красивую площадь Гортензия же продолжала рвать на себе одежду.

— Посмотри на меня, Ричард. На мое тело. Ты что, больше меня не хочешь?

— Секс тут ни при чем. Я просто влюбился. — Он откинулся в кресле. — Это прекрасно, знаешь? Это — чудо. Сегодня ты обычный человек, просто живущий своей жизнью, которая иногда бывает счастливой, но чаще всего достаточно печальной. А потом вдруг «дзинь» — и тренькает маленький звоночек. Знаешь, как тот, в который звонила крошечная фея, когда спасала Питера Пэна? И все меняется. Это может произойти. Эй, Гортензия! Что это ты делаешь?

Гортензия попыталась взобраться на колени Ричарда.

— Возьми меня, Ричард. Просто возьми меня. Последний раз.

— Я не могу. Извини, не могу. Я и не думал, что когда-нибудь откажусь от предлагаемого секса, но мое сердце принадлежит другой. Банально звучит, да? — признал он. — Я говорю, как Дорнфорд Йейтс.

— Это кто, английский психиатр?

— Нет, — Ричард покачал головой, — это был один идиот, который всегда влипал в истории из-за женщин и машин.

Слезы продолжали капать из глаз Гортензии. Она слезла с его коленей, потом взглянула на мужчину, насупив брови.

— А знает эта женщина, Ричард, кто ты есть на самом деле?

Ричард гордо поднял брови.

— Что ты имеешь в виду, говоря: «Кто я на самом деле?» Надеюсь, ты не собираешься тут прочесть мне еще одну из своих ужасающих лекций, а?

— Пожалуй, нет. Я просто напомню то, о чем ты и сам прекрасно знаешь: ты — совершенно безответственный тип, не способный удержаться ни на одной работе достаточно долго, к тому же ты хронически неверен, так что брак не для тебя. И, наконец, ты мой. Вот и все.

Ричард пристально посмотрел на Гортензию, потом вздохнул.

— Все это я знаю, Гортензия. Но я уже изменился. Правда! Для такого бесценного сокровища я буду верным супругом всю жизнь. Я не выпущу мою Венеру из рук. Она — истинная любовь, мечта всех, кто способен любить. У Данте была его Беатриче, а у меня — моя Пандора.

— Да-да, а у Самсона — его Далила. Не забывай и об этой истории и о том, к чему она привела. — Гортензия надела юбку. — Ладно, Ричард, я ухожу. И надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Я умела направлять тебя по правильному пути. Мне врать ты просто не мог. Надеюсь, что та другая женщина достаточно сильная натура, иначе ты погубишь ее.

— У нас все будет хорошо. Я собираюсь взять Пандору с собой в Девон и познакомить ее с моей семьей. Потом она получит развод, мы поженимся и будем счастливы всю жизнь. Не плачь, Гортензия. — Ричарду было больно смотреть на женщину. Он обнял ее маленькое плотное тело, поцеловал. — Я буду скучать по тебе, дорогая. Когда мы с Пандорой вернемся в Бостон, я обязательно познакомлю вас. Она тебе понравится. Наверняка понравится.

— Да уж, это точно. — Гортензия вытерла нос рукой. — Мне еще придется объяснять ей, куда ты запропастился, почему опаздываешь и все такое прочее.

— Я буду другим. Обещаю, Гортензия. Увидишь. И, пожалуйста, не вешай нос, тогда я тебя приглашу в ресторан. После того как соберешь все свои вещи. Мы их забросим по пути к тебе на квартиру, а потом отправимся съесть пиццу в «Реджину». Согласна?

Гортензия кивнула. Она принялась быстро двигаться по квартире, собирая одежду и обувь, косметику, спрей для волос, свои причиндалы из ванной, холодные кремы из холодильника, коробки «тампаксов» из шкафчика на кухне. Наконец все сборы были окончены, и запыхавшаяся Гортензия сказала Ричарду:

— Все. Пошли.

Он огляделся. Если эту квартиру прибрать, она вновь приобретет безупречный вид. Что же касается него, то никогда больше он не станет раскидывать по полу трусы или оставлять в раковине грязную посуду в ожидании прислуги, приходящей раз в неделю.

— Поразительно, — сказал Ричард, когда они садились в его зеленый «ягуар», — как может порой человек измениться в считанные мгновения.

Гортензия никак не отреагировала на замечание. Она была почти погребена под грудой своих вещей, заполнивших не только багажник автомобиля, но и все заднее сиденье. В руках она держала большой горшок со сладко пахнущей геранью.

— Все дело в сексе, Ричард, и ты прекрасно это знаешь.

Ричард, вытянув к рулю прямые руки, вел машину так, как делал бы это, если бы был Дорнфордом Йейтсом или каким-нибудь другим охотником за приключениями с юга Франции. Они остановились недалеко от судостроительных верфей, у дома, где была квартира Гортензии. Рядом ревело море, кричали чайки. Гортензия ухватила большую охапку вещей и пошла вверх по ступенькам крыльца. Ричард, проявив галантность, внес остальное.

— Тэк-с, — сказал он, пытаясь пресечь все возможные попытки Гортензии разреветься, — поехали есть пиццу. Развлечемся как следует. — Когда они вновь оказались на тротуаре, Ричард даже попробовал спародировать Джина Келли. — «Я пою под дождем! Пою под дождем…» — запел было он.

— Дождя-то никакого нет.

— Ну и ладно. Тогда я попробую спеть «Апрель в Париже».

— Сейчас август, и мы в Бостоне, — горько возразила Гортензия. — К тому же чертовски жарко. Так что лучше поехали.

В «Реджине» стояли духота и гвалт. Говорила в основном Гортензия, Ричард молчал, откинувшись на стуле и попивая грубоватое кьянти. Гортензия, внимательно всматриваясь в его лицо, пыталась наставить на путь истинный. По профессии Гортензия была скульптором. Натруженные руки немного старили ее, но Ричарда она любила по-настоящему. А сейчас она его теряла. И ей очень не хотелось, чтобы он причинил боль еще одной женщине.

— Ричард, сколько раз в своей жизни ты влюблялся?

— Сотни, Гортензия, сотни.

— А со сколькими замужними женщинами ты переспал, а?

Ричард выпил еще вина. Приоткрыл глаза.

— Я бы съел еще кусочек пиццы. Я как-то нехорошо себя чувствую. Со многими, что касается твоего вопроса. С очень многими.

— А с такими женщинами, как я?

— Гортензия, — Ричард положил руку на сердце и рыгнул, — я лишь два раза изменил тебе.

Гортензия возмущенно фыркнула. Этот парень был совершенно неисправим.

— Но, видишь ли, — продолжал Ричард, его глаза сверкали, — когда ты встречаешь «женщину своей жизни», все остальное можно смело вышвырнуть в окно. Прости, дорогая, — извинился Ричард, получив за предыдущую реплику по губам его же собственной салфеткой. — Я так счастлив, Гортензия. И тебя прошу быть счастливой вместе со мной. Пожалуйста, не смотри на меня так жалостливо.

«Реджина» уже закрывалась, но Ричард только-только разгулялся.

Уходя, он прихватил с собой две бутылки кьянти и коробку с недоеденной пиццей.

— Поедем добьем все это у тебя дома. Гортензия. Я настроен по-боевому, а ты?

Гортензия нахмурилась, но согласилась.

— Ладно, Ричард, но только ты садись рядом, а машину поведу я.

Радостно улыбающийся Ричард, с руками, полными пиццы и вина, забрался в автомобиль, откинулся на мягкие кожаные подушки и сказал:

— В воскресенье мы с ней будем там. — Он показал на небо. — Очень высоко и далеко.

Два часа спустя Ричард уже лежал в большой черной «викторианской» ванне в квартире Гортензии. Рядом валялись две пустые бутылки из-под вина и наполовину пустая бутылка виски. Маленькое круглое личико Гортензии появилось из воды на другом конце ванны.

— Попробуй-ка еще, — попросил Ричард, — мне так это нравится.

Гортензия опять пощекотала пальцами ног мошонку Ричарда. Тот уставился на поднявшийся вдруг из мыльной пены напрягшийся член.

— Поднять перископ! — заорал он. — Враги наступают!

Гортензия разразилась гомерическим хохотом. Она обхватила его яички пальцами, мягко сдавила, потом взяла член в рот, и вместе они стали двигаться в горячей воде, полной их запахов. Когда Гортензия поняла, что любовник вот-вот кончит, она уселась на него верхом. Струя семени изверглась в нее. Гортензия склонилась к Ричарду, поцеловала его в губы. «Эх ты, Ричард, негодяй ты этакий, — подумала она. — Ты предал ее, еще даже не переспав с ней. Бедная она сучка».

Она выбралась из ванны, оставив Ричарда похрапывать одного. Вытерлась полотенцем и забралась в кровать. Гортензия всегда знала, что все однажды кончится именно так. Тем не менее переносить разрыв было тяжело. И все же последний акт трагедии состоялся. Он теперь исчезнет из ее жизни. Зато войдет в жизнь другой женщины и там теперь станет откалывать номера. Гортензия знала, что будет скучать без его теплоты, юмора и особенно без его энергии, энтузиазма. Но вот без чего она обойдется очень легко, так это без того Ричарда, который так и остался ребенком. «Няня Гортензия уходит от мальчика Ричарда», — сказала она сама себе и перевернулась на другой бок. Хватит, пора кончать изображать из себя няньку.

Много позже она услышала, как Ричард, расплескивая воду, выбрался из остывшей ванны и попытался забраться к ней в кровать.

— Отвали, Ричард. Уже поздно, а я устала.

— Но я замерз, Гортензия.

— Полотенце на кухне. Вытрись и проваливай отсюда. Всего хорошего.

— Чертовы бабы, — пробормотал он, — никогда не поймешь, чего они хотят.

Он оделся и вышел из квартиры.

«Как грубо с ее стороны было так орать на меня после славного обеда и сеанса любви. Гортензия всегда была непредсказуема. Не то что Пандора».

Он устроился поудобнее на сиденье «ягуара» и подумал, что не следовало сегодня уделять столько внимания Гортензии. Но ведь это было в последний раз. «Точно, в последний раз», — торжественно пообещал Ричард солнцу, которое только что показалось из-за горизонта. Больше подошла бы луна, потому что в литературе клятвы при луне гораздо весомее. Ричард вздохнул. Сегодня он закончит статью, сдаст ее в печать, а завтра отправится в путь вместе со своей возлюбленной.