Покровитель для Ангела. Собственность бандита

Глава 18

Михаил поднимается, и я невольно делаю шаг назад, потому что кожей чувствую, что он зол, и это еще мягко сказано.

– Я встречалась с Людой…

– Не смей мне врать! Где ты была?! – рычит, как бешеный медведь, но так просто сдаваться я не собираюсь. Обхватываю себя руками, пытаясь защититься и сохранять спокойствие, не стану выдавать свой страх перед ним.

– Я не должна отчитываться перед тобой!

– Должна! Ангел, ничего не хочешь мне рассказать?

Его темные карие глаза опасно блестят, у меня начинают дрожать коленки.

– А ты? Например, то, почему я не могу никуда на работу устроиться? Почему от меня все шарахаются в городе? Ты же уже знаешь, где я была, Михаил. Паша бы не гнал как сумасшедший домой. Ты следишь за каждым моим шагом!

– Паша будет уволен, а ты не будешь работать, – чеканит строго, вызывая у меня волну ярости в ответ. Бакиров обращается со мной, как со своей домашней зверушкой.

– Ты не можешь мне это запрещать! Я не твой зверек! Я хочу работать и буду! Где хочу и на кого хочу! Ты больше не мой работодатель, ты меня сам выгнал! Я буду работать, хочешь ты того или нет!

Подхожу к Михаилу и смело тыкаю в его грудь указательным пальцем, однако он с легкостью мою ладонь своей лапой огромной перехватывает, сжимая ее до боли. Наклоняется ко мне, и я невольно вдыхаю его запах, который почему-то слегка кружит голову.

– Ты. Не. Будешь. Работать. Если тебе что-то нужно, тебе достаточно просто сказать мне об этом.

– Нет, не достаточно! Пусти, больно! – Вырываю свою ладонь из его лапы, однако тут же оказываюсь в кольце сильных рук Михаила. Он держит меня за талию, не давая и шанса дернуться, упасть, убежать. Его запах дурманит, близость провоцирует мурашки и дрожь в теле. Смотрю на такого высокого и крепкого против меня Бакирова снизу вверх, сердце безумно клокочет в груди. – Я твоя пленница теперь, Михаил? Я что, не могу выйти из дома, когда захочу?

– Можешь, но для этого тебе не обязательно меня обманывать, девочка, – басит, а я чувствую тепло его больших рук и не знаю уже, хочу, чтобы он меня отпустил, или нет. Трепещу вся, аж коленки дрожат, дышать даже тяжело рядом с ним.

– Так а по-другому ты бы меня не пустил! Что мне было делать?

– Сказать мне! Ты должна меня слушаться, Ангел.

Убирает локон волос с моего лба, но я как спичка загораюсь. Я так не привыкла и не стану.

– Нет, не должна! Я свободный человек. Что хочу, то и делаю! Я не собираюсь больше тебя слушать! Пусти!

Трепыхаюсь, как птичка, в руках Бакирова, а он и бровью не ведет. Зажал меня в кольцо своих рук, и, как я ни стараюсь, высвободиться не получается. Скорее ребра себе сломаю, но он не отпустит.

– Ты будешь меня слушать, хочешь того или нет! – рычит на меня, а у меня слезы подкатывают к глазам. Это уже слишком. Обида не прошла. Незажившая рана вскрылась слишком больно.

– Не то что? Что ты мне сделаешь?! Достанешь ремень, зажмешь у стола и накажешь снова? Делай, что хочешь, Михаил! Ты уже сделал со мной все самое худшее, что мог! – выкрикиваю прямо ему в лицо, размазывая слезы, и Михаил резко руки свои расцепляет, а я сбегаю в свою комнату, что есть сил хлопаю дверью.

Обида распирает. Ну почему он такой, как камень бездушный… ну почему? Какое ему дело, буду я работать или нет! Мне жить не на что, неужели Михаил не понимает, что я беззащитна теперь как никогда, что все мои мечты рухнули в один миг, и я теперь не имею почвы под ногами, я не имею ничего, даже работы.

Я реву в подушку, боясь, что Михаил сейчас вломится за мной в комнату, но он не заходит. Слышу только вскоре, как громко хлопнула входная дверь. Луна от этого звука разлилась по всему дому.

Проснувшись утром, я нахожу папку на тумбочке, развернув которую прикладываю ладонь к губам.

Подписанное заявление на поступление. Тот самый медицинский вуз, в котором я хотела учиться, лечебное дело и… у меня вступительные экзамены экстерном через два дня.

***

Возвращаюсь домой уже злой как черт, но звонок Шаха заставляет просто взбеситься. Маленькая лисица. Она обвела Пашу вокруг пальца и теперь стоит и хлопает предо мной глазами как ни в чем не бывало, тогда как мне хочется взять Ангела и хорошенько встряхнуть, чтобы выбить дурь из ее головы. Хочется, а нельзя. Пальцем ее, блядь, тронуть не смею.

Работать, видите ли, она хочет. Ну-ну, наработалась уже. Эта доморощенная, совершенно беззащитная девочка шатается по городу тогда, когда на меня уже каждая собака точит зубы. После смерти Тура мы слишком сильно поднялись, потому что у нас не осталось конкурентов, по крайней мере, живых, и эта власть много уже кому не нравится. Я прямо кожей чувствую, как под нас копают, как роют землю и бесятся оттого, что все прозрачно и на этот раз законно.

Все настолько красиво, что ни один юрист не прикопается, и это, конечно, не нравится многим, кто избрал быть не со мной, а против меня. Такие тоже есть, их до хрена, вот только пока что они боятся высовывать нос, потому что меня поддержало большинство, даже мелкие волчары примкнули ко мне, а такая власть никогда не приходит без потерь, вот только я не могу больше допустить никаких потерь.

Я за все и всех отвечаю, а значит, должен гарантировать их безопасность, и особенно ее. Этой девочки, которая посмела обмануть Пашу и поперлась к Шаху! Сама! Блядь, я когда узнаю об этом, меня просто корежит и хочется снести Паше башку.

Благо Шах меня знает и не пойдет против, но сам факт того, что Ангел меня не послушала, просто выводит из себя. Я ору на нее, Ангел возникает, и я едва расцепляю руки, тогда как мне до дикости хочется ее зажать и просто поцеловать.

Забрать ее боль себе, стереть прошлое, которое, конечно, стереть нельзя. У нас больше нет того, что было раньше. Ее трепета ко мне и нежности. Это сменилось чем-то кривым и изломанным, битым стеклом ее страха, дикой боли, жуткой обиды. На меня.

Мне с ней сложно теперь, ведь Ангел не липнет больше ко мне, она меня боится, обижается и, конечно, винит, пусть и не открыто, но эта женская обида – она сидит в ней, как чертовая мина, и я не могу с ней даже поговорить об этом. Ангел начинает реветь, дрожать, и я вижу этот ужас в ее глазах, который вспыхивает как пламя, когда Ангел только вспоминает про тот чертов ремень и ночь в кабинете.

Не поцеловал, не дала даже прикоснуться к себе. Запищала, разревелась, задрожала, забилась в моих руках, отчего захотелось орать в голос и биться башкой о стену до боли.

Нельзя, ни хуя мне теперь нельзя, Ангел ревет предо мной и вспоминает про то, что, я уже надеялся, она забыла. Не забыла, не прошло, не простила. И не простит. Такое не прощают.

Ангел сбегает и закрывается в комнате. Слышу за дверью, как тихо ревет, а у меня внутри жжет, горит по живому. Войти и оторвать ее от кровати, встряхнуть, сказать, чтоб забыла уже, но нет. Пусть злится. Это лучше, чем снова перестанет есть.

Она сидит в комнате до самого утра. Я хватаю сигареты и выхожу из дома.