Я не поверила сразу, подумала уже, что умерла, но нет.
Это был Миша, весь в бинтах, жутко избитый, с кровоточащей рукой, но это был он. Мои ноги отказались меня держать, я только и могла, что плакать, вдыхать его запах и слышать до боли любимый голос.
Михаил подхватил меня на руки, и впервые я увидела слезы в его глазах. Мы оба плакали, он просил у меня прощения, хоть я не обижалась на него больше.
Все стерлось, боль от его потери была невыносимой, и я просто хотела, чтобы он жил, а потом Михаил сказал, что любит.
Прорычал мне это на ухо, и я почувствовала, как дрожат его руки, как его кровь уже пропитала бинты и ручьем капает на пол.
Миша меня к себе прижимал и гладил по волосам, а я просто плакала у него на груди, прижимаясь к нему. Я это услышала, оказалось, что все это время Михаил любил меня так же, как и я его. Не было обмана, это была его правда.
У него были тяжелые травмы, и, когда зашел Игорь и указал на огромную лужу крови, я ужаснулась, потому что эта кровь принадлежала Михаилу, она вытекала из открытого перелома его руки.
Я жду под операционной шесть часов, пока Михаилу делают операцию на руке, молюсь, чтобы все прошло хорошо, и, когда его перевозят в палату, сижу у его кровати и держу за руку.
Миша выглядит плохо. Ему на руку наложили гипс, правая бровь рассечена, на ней несколько швов, чуть выше лба в волосах нахожу тоже зашитую рану. Его избили. Так жестоко, просто беспощадно. Миша принял удар на себя. Он меня спас. Снова.
Я открываю глаза на больничной койке. Даже не поняла, как вырубилась, и не видела, кто меня переложил со стула на кровать. Поворачиваю голову и вижу Мишу на соседней кровати. Он уже в сознании и за руку меня держит, тогда как я подключена к капельнице, и у меня нет сил даже встать с кровати.
– Миша…
– Чш, спокойно, Ангел. Я здесь. Я буду здесь. Я не отпущу твоей руки.
И он не отпускает. Миша рядом. За руку меня держит всю ночь, я это чувствую. Они меня откапывают до самого утра, пока мне не становится лучше. Мы в одной палате, и я боюсь его отпустить, боюсь, что снова уйдет, но он не уходит.
Я просыпаюсь утром оттого, что Михаил тяжело дышит. Ему больно, он до сих пор руку мою держит, и я прошу вошедшую медсестру уколоть ему обезболивающее. Поднимаюсь с кровати. Мне лучше, поэтому беру стул и сажусь рядом с ним.
Михаил просыпается через два часа, а я руку его к щеке прикладываю, целую. Встречаемся взглядами. Какие у него красивые карие глаза с зеленой радужкой.
– Ангел мой…
– Прости меня, Миша. Это я виновата.
– Ты ни в чем не виновата, девочка. Ни в чем.
– Зачем ты поставил себя под удар? Смотри, что они с тобой сделали!
Слезы текут по щекам, и Миша их вытирает ладонью.
– Эй, ты же доктор будущий, вот и будешь на мне тренироваться, Ангел. Иди ко мне.
Улыбается и тянется ко мне, я наклоняюсь и целую Мишу в губы, чувствуя соль своих слез и счастье оттого, что он рядом, до страшного избитый, но живой.
– Я скучала. Я так безумно скучала! – шепотом у его губ, вдыхая его запах.
– Я знаю, Ангел мой. Знаю.
Миша гладит меня по волосам, по щеке, вытирает мои слезы, а я, как котенок, трусь о его ладонь, прикладываюсь к ней губами.
Мы умирали вместе, воскресаем тоже вместе, и часто я забираюсь на больничную койку, на которой лежит Миша, и ложусь ему на плечо.
Я слушаю его сердце и только под этот стук могу уснуть, зная, что он со мной рядом.
Игорь заходит к нам каждый день, Толик тоже проведывает. Носит нам еду из клуба и от теть Любы тоже всякие вкусности.
– Я знаю, что ты тогда меня из клуба забрал и домой отвез! Ты мой ангел-хранитель.
Лежу у Михаила на плече. У него ребра перебинтованы, он без футболки, к себе меня прижимает, гладит по плечу.
– Как поняла?
– Я узнала твой запах. Ну и Толик плохой конспиратор.
– Почему ты была такой непослушной? Зачем ты курила, Ангел?
Смотрит строго, и я понимаю, что Михаил все знает. Все.
– Ты читал мои письма?
– Лучше бы не читал, – рычит, поджимая губы.
– Не надо было. Я такое там писала…
– Чш… – Кладет палец мне на губы, надавливает. – Все прошло, Ангел.
– Миш, я Ахмеда толкнула. Думала, что убила, но Толик сказал, что он в кому упал. Меня посадят в тюрьму теперь. Ты будешь меня ждать?
На это Миша почему-то усмехается, подтягивает меня к себе ближе.
– Никто тебя не посадит, не думай об этом, Ангел.
– А Архипов? Он будет мстить нам снова? Это же он Алену велел избить. Он Толика хотел посадить в тюрьму, и он хотел меня убить.
Вижу, как Михаил сцепляет зубы и сжимает кулаки.
– Тоха снова?
– Да… рассказал.
– У Тохи длинный язык, и нет, не будет!
– Почему?
– Потому что нет Архипова больше на этом свете. Не бойся ничего, Ангел, пока я с тобой.
***
Я никого никогда не любила так, как Мишу. Впервые в жизни и навсегда. Бессовестно, страшно, самозабвенно.
Утопая в нем, отдавала всю себя и даже больше. Я люблю так, как любить мужчину нельзя, но и без него не получается.
Только Михаил в моем сердце навсегда. Я никого больше не полюблю так, как его.
Мы в палате одни. Выписка скоро. Мы никогда не проводили вместе столько времени, как сейчас, и я купаюсь в его внимании и ласке, хоть мы еще оба на лечении.
У Михаила ребра сломаны и рука после операции, а мне все еще дают витамины, но ожила я не от них, а от его близости. Мне хорошо, наконец-то я живая и у меня не болит сердце.
– Миша, когда я смотрю в твои глаза, я вижу там черный рай.
– Страшный?
– Нет. Опасно красивый. Такой, как медведь.
Провожу пальчиками по его скуле, царапаясь о жесткую щетину, смущаюсь, когда Михаил тянется, пытаясь укусить меня за палец, а после поднимается и берет мои руки в свои.
– Ангел, станешь моей женой? – спрашивает серьезно, согревая мои ладони своими.
Замираю, вопрос неожиданный, сердце стучит быстрее.
Смотрю в глаза своего бандита. Я сама не поняла, как влюбилась. Это произошло, наверное, в первую же секунду, как увидела его.
– Стану.
Миша достает из-под подушки маленькое колечко, сплетенное из капельницы, надевает его мне на безымянный палец.
– Прости, куплю нормальное после выписки.
– Мне и это очень нравится.
Слышу, как он вдыхает запах моих волос, а после берет дольку апельсина и выдавливает ее себе на губы, немного на язык, щедро поливает этим соком свою шею.
– Что ты делаешь?
– Приручить хочу. Ты же любишь апельсины. Видел тогда. Как облизывалась от них. Я чуть не кончил тогда.
– Ты меня уже приручил, и я знаю, кто мне в больницу апельсины через Люду передавал! – Улыбаюсь, прижимаюсь нему, мне хочется его обнимать. Постоянно. – Мне не нужны апельсины, чтобы целовать тебя. Я и так этого хочу. Очень.
Это правда. Мы не можем насытиться друг другом, хоть пока и можем себе позволить только поцелуи. У Миши ребра сломаны, и ему даже вставать больно.
Целую его в губы, осторожно в шею снова и снова. Бакиров рычит, тяжело дышать начинает, а я вижу, как бугор у него в штанах очень быстро становится большим.
Отстраняюсь, щеки горят, дико смущаюсь до сих пор.
– Миша… Ты чего?
– Ну а что ты хотела? Плясать у меня на коленях и такое вытворять. – Проводит ладонью по моей щеке, смотрит так, аж сердце сжимается от тепла.
Улыбаюсь, опускаю глаза. Чувствую его грубоватую руку на лице.
– Ямочки твои… дурею я от них, Ангел! После выписки спать не дам, даже не надейся. У меня ребра только сломаны. Все остальное нормально работает.
Улыбается, опасно подмигивает мне, а мне стыдно.
Бакиров любит, когда я смущаюсь. Ему смешно, а я вся пунцовая тогда, когда вспоминаю, как ласкал он меня дома, как и куда целовал, что вытворяли мы… Теперь же мы оба ждем выписки и оба уже хотим. Соскучились невероятно. Я сама уже считаю дни, когда окажемся дома.
Наклоняюсь и целую его в губы, немного царапаясь о щетину и ощущая сладковато-горький вкус апельсина.
Быстро слизываю сок, однако томление в животе не дает успокоиться. Распыляюсь. Я уже тоже взрослая девочка. Провожу языком по его шее, целую Мишу в ключицу, в грудь.
– М-м-м… Как вкусно!
Улыбаюсь и снова целую Мишу, он часто дает мне поиграть, но после не выдерживает и быстро перехватывает инициативу.
Смотрю в его карие глаза с зеленой радужкой.
– Миша, что теперь будет?
– Будем жить. Не завтра, не когда-то еще. Сейчас живи, Ангел мой.
Конец второй книги