Боже, я никогда так не ревела. Чтобы до хрипоты, до истерики самой настоящей. Я трепыхаюсь, как птичка, в этой машине, бьюсь об дверь, стекло, луплю со всей дури Толика, который что-то орет мне, а я не слышу.
Я реву, понимая, что мы его просто там бросили. Оставили на смерть, мы его не защитили, Михаил взял удар на себя, и хуже всего то, что я в этом виновата. Сама.
Это я поплелась в тот клуб, это я убила Ахмеда. Это из-за меня Толик подвергся опасности и из-за меня его… боже.
– Миша-а-а! Миша! Миша! О боже…
– Блядь, успокойся! Линка, мать твою! Тихо!
Толик с силой встряхивает меня, потому что в какой-то момент я просто начинаю задыхаться от истерики. У меня темнеет перед глазами, и, кажется, я разбила себе голову о стекло, когда билась в закрытую дверь.
Прикладываю ладони ко лбу. Кровь течет. Стекло треснуло, и Толик звонит по пути кому-то.
– Игорь, готовь успокоительное. Бегом! Лина, пожалуйста, успокойся! – рычит, тогда как я от слез почти ничего не вижу. У меня разрывается грудь, у меня разрывается сердце за него.
– Я не могу… я не могу… не могу поверить. Убили. Они его там убили!
– Никто никого не убил! Ты же не знаешь! Я не знаю! Успокойся!
– Я видела… видела нож. А потом они Мишу ногами. Вшестером… Боже. О боже, нет, пожалуйста!
У меня то и дело все плывет перед глазами, и Толик едва довозит меня до больницы, где нас уже ждет Игорь.
Толик вытаскивает меня из машины и заводит в приемную, усаживает на кушетку, а я не могу сделать вдох и ответить что-то связное. У меня словно отняли руки и ноги, а сердце пронзили раскаленной кочергой.
– Лина! Посмотри на меня, на меня! Это Игорь, ты меня слышишь? Кивни, если меня слышишь.
Я не могу ответить и кивнуть. У меня почему-то очень быстро вздымается грудная клетка, и мне нечем дышать. Хватаю воздух как рыба, колотит всю, и я не чувствую пальцев рук. Совсем. Они онемели и не двигаются.
– Блядь, Лина! Ты можешь что-то сказать?
– Не может. У нее шок. Надо колоть успокоительное. Она никакущая. Что у вас там стряслось?!
– Твари Ахмеда нам темную устроили. Бакир взял удар на себя.
– Вашу мать, где он? Выжил?
– Я не знаю, Игорь. Я не знаю! Все так резко, я вообще не ожидал. Я его там бросил. Оставил одного, блядь, у меня Люда рождает наверху. Мне надо к ней!
– Хорошо. Я здесь. Проконтролирую малую.
Они кладут меня на кушетку, и Игорь ставит мне укол, после которого я забываюсь болезненной дремотой.
– Миша! Миша, где ты?
Я прихожу в себя в палате и понимаю, что это не страшный сон. Меня начинает трясти снова, и вскоре Игорь подходит, меряет мне давление, слушает пульс.
– Лина, слушай меня внимательно. Успокойся! Я не могу накачивать тебя успокоительными так сильно. У тебя плохо работает сердце, слышишь меня? Тебе надо успокоиться.
– Миша… где он? Скажите мне, где он?
– Я не знаю. Никто ничего не знает. Мы его ищем. Тоха поднял всех на уши. Стас и Саня сразу поехали туда.
– Позовите Толика ко мне, пожалуйста!
– Тоха сейчас не может подойти. Роды Люды пошли плохо. Он поехал за лекарствами. Он придет, но тебе сейчас нужно выпить это и поесть. Хорошо? Ты сильная. Ты же знаешь.
– Да. Давайте все.
Выпиваю стакан воды и съедаю бутерброды. Откинувшись к стене, я смотрю на затянувшееся черными тучами небо, и мне кажется, что оно просто скоро расколется.
Где ты… Миша, пожалуйста, живи! Пусть он останется жив. Пусть мне просто показался тот нож и на самом деле Михаил уже давно где-то в клубе курит свои сигареты.
Я жду Толика до глубокой ночи, но он не заходит, и я не выдерживаю. Поднимаюсь на два этажа выше в родильное отделение и в коридоре встречаю его. Мрачного, отрешенного и с красными глазами.
– Толик…
– Лина, что ты тут делаешь? Пошли.
– Вы нашли его? Вы знаете, где Михаил?
– Ищем. Пока ничего нет. Не переживай.
– А Люда?
– В реанимации. Осложнения пошли.
Толик выглядит мрачно, и это еще слабо сказано. Я никогда не видела его таким расстроенным, хоть он и не подает вида.
– Толик, мне очень жаль, она справится! А как… как ваш ребенок?
– Достали детей.
– Что? Дети? У вас двое?
– Да. Близняшки. Две девочки. Там что-то с анализами, они родились полуживыми. Откачали. В колбах лежат, – чеканит Тоха, и я вижу, как у него зажигалка ломается в руке.
– Идем.
Толик доводит меня до моей палаты, хотя ему самому сейчас успокоительное не помешало бы, но он держится молодцом, намного лучше меня.
Толик очень сильный, я теперь это понимаю и вижу, что он и правда брат Михаила. У них у обоих есть эта черта ответственности за других. Они как вожаки стаи, и, когда нет Бакирова, Толик выполняет все то, что сделал бы Михаил.
***
Эта ночь проходит как в тумане, и я вскакиваю босая с больничной койки, как только Толик утром открывает дверь.
– Нашли его?
– Нет еще. Ищем.
– Я сама его найду, раз вы не можете!
Обхожу Толика, но он преграждает мне дорогу.
– Стой. Нельзя.
– Почему?!
– Сиди здесь, я сказал! Никакой самодеятельности, Лина! Тебя ищут люди Ахмеда. Это не шутки. Я делаю то, что должен. Пожалуйста, не подставляй меня! Миша бы этого не хотел.
– Ахмед… Он…
– Жив, но лучше бы сдох! Пожалуйста, будь здесь. Парни стоят под дверью. Они тебя сторожат. Никуда пока не выходи! Мы ищем Бакира, я позвоню, как будут новости.
Толик уходит, а я опускаюсь на кровать, закрывая лицо руками. Я снова виновата, снова эти разборки из-за меня. Боже, почему я такая дура, почему пошла в тот клуб, почему не убежала от Ахмеда…
У меня не было шансов, либо ехать с ним, либо защищаться. Что бы сделал Миша? Уверена, он бы сказал: «Защищайся», вот только к чему это привело… жив ли он, я не знаю, не знаю!
Следующие сутки меня охраняют, как принцессу. За каждым шагом следят двое амбалов от Толика, но усидеть на месте не получается. Я словно чувствую, что что-то не так. Слишком тихо, и нет никаких новостей.
Толик больше ни разу не звонил, Игорь даже не заходил, они все словно избегают меня, и я не понимаю, что вообще происходит.
К счастью, Люда приходит в себя и ее переводят в обычную палату. Я не удерживаюсь, поднимаюсь к ней. Она лежит на кровати вся бледная, но хотя бы в сознании.
– Привет, мамуля, – усмехаюсь коротко и обнимаю Люду.
– Девочка…
При этом Люда крепко обнимает меня в ответ и почему-то начинает всхлипывать.
– Эй, все нормально уже! Я говорила с твоим врачом. Девочки ваши живы и здоровы. Такие красивые. Толик так переживал. Ты умница.
– Да, я видела их. Крошечные. Лин, ты с Игорем говорила? – как-то осторожно спрашивает Люда, тогда как я все еще не понимаю, что происходит. Еще не понимаю.
– Нет, он не заходил ни вчера, ни сегодня, а что?
– Ничего…
– Что случилось, Люд? Где Толик? Он не отвечает на мои звонки почему-то.
– Лина… Толик на похороны поехал, – тихо говорит Люда, а у меня дрожь по телу проходит. Что-то плохое. Происходит что-то очень плохое.
– На чьи?
– Он не сказал. Лин! – Люда кричит мне в спину, тогда как я срываюсь с места буквально за секунду. Это ошибка, конечно, ошибка, быть не может, и Люда после наркоза что-то напутала.
Какие похороны… чьи?
Я сбегаю от охраны, попетляв по коридорам и сбив их с толку. Толик так и не берет трубку, так же как Максим, Игорь и Алена. У всех выключены телефоны, и мне становится жутко.
Я вызываю такси и с колотящимся сердцем еду на кладбище. Кажется, что я не в себе, быть не может, Лина приди в себя!
Я не так поняла, они все просто заняты, и Толик… он бы позвонил мне, если бы нашел Мишу, он бы сказал, а если не звонит, то нет и новостей, так?
Нет, не так. Я не знаю, я никому уже не доверяю!
Я доезжаю до кладбища за двадцать минут и с замиранием сердца вижу, что там просто какое-то невероятное количество народа.
Сотни людей, десятки машин, все в черном, в руках охапки цветов, розы, гвоздики. По центру священник стоит, читает молитву, а рядом яма выкопанная. Свежая мерзлая земля рядом с могилами Хаммера и Фила.
На мне нет куртки. Я в легких шортах и майке. Выбежала в чем была из больницы, тогда как на улице уже январь и стоит просто дикий мороз, но холода я не чувствую. Я вообще ничего чувствую в этот момент, даже своего сердца.
На деревянных ногах я подхожу ближе и вижу их: Толик, Влад, Алена, Максим и Игорь. Они стоят впереди всех с цветами, и когда я присматриваюсь к фото покойного, то узнаю в нем Мишу. Его фото в рамке почему-то стоит у ямы, перевязанное черной лентой в уголке.