Покровитель для Ангела. Собственность бандита

Глава 40

Она расцветала как цветок со мной с каждым днем. Начала нормально есть и спать, стала мне улыбаться и хорошо учиться. Ангел старалась, я это видел, и ее глазки снова горели при виде меня.

Мне же хотелось ее уберечь, и я до дикости боялся, что наше такое хрупкое счастье будет разбито на куски.

Я усилил охрану, нанял еще людей, Архипова искали уже все кому не лень, но найти не могли. Он все еще работал не своими руками. Он прятался и, уверен, не выходил даже на улицу.

Тоха. Ему успели сшить жирное дело, и его освобождение стоило мне целого состояния. Я хотел купить завод, но видеть Тоху вне решетки хотел сильнее.

Я его выкупил. Всех можно купить, сделав хорошее предложение. Я дал на лапу молодому следаку Тарасову, дело замяли. Как он уже пояснял Архипову, куда делся Тоха из-под охраны, меня не интересовало. Знаю только, что нет больше такого молодого следака, как Тарасов. Его нашли с пулей во лбу через сутки, с набитым баблом во рту.

Архипову не понравилось то, что его подчиненный продался и пошел против него, тогда как мне было похуй и я забрал брата у этой гниды.

Этот раунд я выиграл, Тоха вышел в тот же день и сразу поехал к Люде. План Архипова засадить Тоху с треском провалился, но я знал, что он не отступится и скоро нанесет новый удар, тогда как мне в ответ ему было бить уже нечем.

Я чувствовал это напряжение и понимал, что рано или поздно этот мусор нас прижмет. Наше с ним дело уже давно приобрело личный характер, потому что теперь он будет мстить за убитую сестру, он уже, сука, это делает. Я же хочу мести за пацанов, за Ангела, за его игры, которые положили моих братьев в землю и довели меня до состояния, когда я едва не убил Ангела.

Хуже всего то, что Архипову нечего терять. Он одиночка. У него все козыри, потому что мы на виду, нас много и нами можно играть, моих людей можно подставлять под удар, чтобы выводить меня из равновесия.

Я почти не спал. Я ждал новостей от Шаха, но их не было, и это ощущение опасности доводило до края. Только с Ангелом мог нормально дышать, только с ней получалось себя отпускать и наслаждаться ею. Смотреть на ее снова горящие глазки, на ямочки, когда она улыбалась, дуреть от ее ласк и робких поцелуев.

Я никогда не любил нежный секс, но с Ангелом даже он мне нравится. По-разному, по-всякому, Ангел как куколка в моих руках. Разрешает, подпускает, снова доверяет, и я держу это хрустальное доверие и боюсь сделать хоть одно неверное движение.

Баран. Надо было сразу после больницы ее отпустить. Я не смог и поставил Ангела под главный удар.

Она стала мишенью. Она стала главной приманкой и куклой Архипова. Ниточкой, которую он потянул именно тогда, когда я уже расслабился и дал слабину, когда я слишком сильно снова подпустил ее к себе.

Архипов позвонил мне. Впервые лично. Предложил самому сдаться, но разговора не вышло, я не выдержал и просто послал его на хуй. На хуй он не пошел, я был законно чист, и ему нечего было предъявить мне после обыска, и это Архипову не нравилось. Его бесило то, что я все еще дышу, тогда как он боится показаться на люди, зная, что за его голову я отвалю столько же золота.

Счет шел на часы. Архипов мне больше не звонил, но вместо этого через день я получил конверт. Он прислал мне фото Ангела. С учебы. За ней следили, и ее вели снайперы. Уже давно, а это значило, что в любой момент ее могли просто пристрелить.

Это был еще один ход конем и удар под дых. Архипов накатал мне записку с условием – уйти с арены, бросить все, и ее в том числе. Он хотел, чтобы я стал предателем, он упивался этой возможностью нами играть, однако игры его меня не интересовали.

Я поднял ставку за его голову, которая уже стоила баснословных денег, но Архипов прятался так, что найти его не могли ни Стас, ни Шах.

Те фото. Я получил их целый конверт. Ангел на учебе. Тащит свои книги, выходит из универа, садится в машину к Паше. Она была под прицелом снайпера, и в любую секунду ее сердце могло остановиться.

Тогда впервые в жизни я ощутил себя беспомощным. Мне сразу захотелось ее спрятать. Замуровать в подвале, обложить гранитом и стеречь. От Архипова, от врагов и от самого себя.

Мой нежный цветок уже не нуждался в стеклянном колпаке. Ей нужна была золотая броня, дать которую я не смог. Она так не станет жить. Прятаться и бояться, забросить учебу и сидеть пленницей в моем доме под замком.

Я уже узнал ее достаточно для того, чтобы понять, что Ангел свободная, она должна жить нормальной жизнью, в которой не будет такого, как я.

Архипов не работал своими руками. У него было достаточно пешек, чтобы выполнять приказы, и я не смог до него добраться, но даже тогда я не был готов отпустить Ангела, и этот мусор начал дергать за ниточки, показывая мне, что я не способен защитить своих людей.

Меня разбудили звонок и встревоженный детский голос на той стороне трубки:

– Дядь Миш, вы не знаете, где мама?

– Нет, а что, мама домой не пришла?

– Не пришла. Я жду ее, мне в школу надо.

– Будь дома. За тобой кто-то из наших заедет. Маму найдем.

Это был малой Алены. Она не вернулась со смены домой. Я поднял людей. Ее нашли на остановке. Избитую так, что она едва дышала. Это был еще один маяк от Архипова. Он дал мне сутки на принятие решения. Следующей его жертвой должна была стать Ангел, и тогда я понял, что эта сука не отступится.

Алена стала последней каплей. Ей сломали шесть ребер и руку в двух местах. Ее лупили по пяткам какой-то металлической трубой, отчего почки были практически отбиты. На удивление, Алену не пустили на паровоз, ведь у Архипова не было такой цели, хоть они запросто могли разложить ее на всех, не оставив живого места, но этот ублюдок хотел, чтобы она жила. Он хотел мне показать, что я слаб и беспомощен, что не могу защитить своих людей.

Это было последнее предупреждение, последний маяк того, что я нахожусь у черты. Я не смог ее защитить, не смогу и Ангела, я чувствовал себя загнанным в клетку обезумевшим зверем, которого тыкает в ребра острым прутом мусор.

Он зажал меня, и он знал прекрасно, по чему надо бить. Мне было похуй на аресты, на маячившую надо мной зону и потерю бизнеса. Мне не было похуй только на нее. На эту девочку с изумрудными глазами, которая снова тянулась ко мне, как котенок, и когда Архипов прощупал мое самое слабое место, то начал давить именно на него.

У меня были сутки на принятие решения, хотя я думал недолго, и эти сутки быстро истекли. Архипов поставил условие: либо умирает Ангел и мы завязываем, либо я просто исчезаю и прекращаю его поиски.

Меня больше не должно было быть. Я должен все бросить. Я должен стать тенью и просто существовать. Архипов хотел, чтобы я мучился и сдыхал долго. Чтобы я предал всех и особенно ее.

Я сделал свой выбор. Ее жизнь, конечно, дороже моей. Так надо. Меня загнали в угол, я попал в ловушку, из которой в этот раз нет выхода.

Он приставил нож к моему горлу, дав сделать выбор, и конечно, я сделал. Я пошел на все. Я отказался от всего, лишь бы Ангел была в безопасности. Я разбил ей сердце, лишь бы она жила.

Я тянул до последнего, еще бы час, и Ангела бы убили. Я бы не смог ее уберечь.

Я прожил этот день с ней. Наш последний день вместе. Мне хотелось орать, но я улыбался ей. Я повез ее кататься и учить водить машину. Ангел так хотела этого, а я хотел видеть ямочки на ее щеках и радостные глазки. В последний раз.

Я хотел нажраться и выть волком, но улыбался моей девочке, чтобы она была спокойна и ничего не боялась, а потом время вышло.

Я забрал Ангела из дома и отвез на квартиру. Так было нужно. Так, блядь, было необходимо. Впервые в жизни я так сильно боялся потерять кого-то, и это была она.

Моя единственная в жизни слабость. Это всегда была Ангел, с первого дня.

Эта девочка, которая пробудила во мне все то, чего, я думал, даже не имею, и Архипов ударил по больному. Он знал, что мне плевать на всех, что я упрусь рогом, кем бы он меня ни шантажировал, но только не ей.

***

Я не смог ее уберечь от Архипова, не смог спасти от пули, защитить от обыска. Единственное, что я еще могу, – дать Ангелу шанс жить без себя. Таково условие сделки, и я, блядь, пойду на это, лишь бы она жила.

И пусть для этого я стану самой дикой сволочью в ее глазах, но я буду знать, что где-то она живет и дышит, радуется, мечтает, любит. Не меня.

О, я как ненормальный представлял, как ее касаются чужие мужские руки, как она стонет под другим, извивается под ним, просит, и сбивал руки до крови.

Я орал как бешеный, понимая, что сам отпустил, сам же, сука, отпустил!

Я ее бросил. Привез на квартиру и оставил там. Ангел даже сразу не поняла. Засмущалась, улыбнулась, но в ее глазах сразу промелькнул страх. Моя девочка поверила мне сразу. Она всегда мне верила, доверяла, а я взял это доверие и изрезал ржавыми ножницами. Снова.

Я сказал то, что должен был сказать, я сказал, блядь, то, что было необходимо. Отпустить ее от себя, отрезать, оторвать. Она будет жить, учиться, начнет все заново. Без криминала, опасности и, главное, без меня.

Я думал, что будет проще. Что Ангел разозлится, начнет кричать и проклинать меня, но и тут я прогадал, потому что она сказала, что любит. Снова призналась, смотря прямо на меня. Ангел не умела лгать и притворяться, а я видел всю боль, которую наношу, и это выворачивало мне грудную клетку.

Я говорил, что не люблю ее, что она мне не нужна, а Ангел стояла и хлопала на меня своими кукольными ресницами. Ее изумрудные глаза мгновенно наполнились слезами. Она верила каждому, блядь, моему слову, она верила в мою наглую ложь. Так просто, обмануть ее оказалось невероятно просто.

Ей было больно, да, блядь, ей было чертовски больно, и я видел это, а сам обложился каменными стенами и не показывал, каково мне. Я горел, обманывая ее и проклиная себя за то, что она просит не ломать ее, а я беру и ломаю. Снова.

Без единого прикосновения снова ее раню, делаю больно, специально заставляя ненавидеть себя.

Я ломаю эту девочку, которая только-только начала нормально есть и улыбаться, которая только начала восстанавливаться и смотреть на меня без страха.

Я искренне хотел, чтобы она меня возненавидела. Пусть лучше ненавидит, чем плачет оттого, что любит, но Ангел не умела ненавидеть.

Она просто расплакалась предо мной, потянулась ко мне, и мне стоило просто диких усилий, чтобы оттолкнуть ее от себя, и это она уже восприняла как удар, непонимающе, со страхом и жуткой болью.

Я все поломал. Раскурочил наше призрачное, еще такое не окрепшее счастье, и оно упало, как хренов карточный домик, разлетелось на куски.

Вот так легко сказать “ты мне не нужна”, и я вижу, что Ангел верит. Каждое мое слово внимает, слушает и верит, блядь, в эту наглую ложь, которую я ей подаю в незаправленном виде, ненавидя себя за это.

***

– Черт! Пристегнись!

Толик очень нервничает, быстро набирает скорость, и я слышу, как ревет мотор.

– Слишком быстро… здесь скользко!

– Доедем, не боись. Я спешу маленько.

– Куда?

– Ну а сама как думаешь? У Люды схватки начались. Рожает. Влад ногу сломал, и ты тут. У вас у всех пиздец в один день, блядь! Тридцать первое декабря, мать вашу!

– Извините…

– Сиди уже. Доедем сейчас.

Но мы не доезжаем. Мы не успеваем проехать даже пяти километров, потому что навстречу нам едет огромный джип, который буквально преграждает нам дорогу, и, когда мы останавливаемся, из этого монстра выходят шестеро молодых мужчин. Они все чеченцы, и некоторые из них в руках держат биты.

Обернувшись, читаю неподдельный страх в глазах Толика. Я впервые вижу, чтобы он был напуган. Так сильно.

– Толик…

– Лина, слушай меня внимательно. Сиди в машине, ясно? Что бы ни случилось, из машины не вылезать!

***

Все случается так быстро, что я не успеваю среагировать, потому что, как только Толик выходит из машины, эти амбалы подходят к нему, и один из них толкает его в грудь.

– Толик! Не трогайте его!

Я вылезаю из машины, игнорируя предупреждение, и подхожу к Толику. Дрожит каждая жилка, ведь я прекрасно понимаю, что он в одиночку не защитит нас. Этих мужиков слишком много, и кажется, они просто разъярены. Они быстро нас обступают, формируя какой-то круг.

– Че вам надо, пацаны? Вы не попутали, часом?

– Девку нам отдай, Тоха. По-хорошему. Ты нам не нужен.

У них явный акцент, все дорого одеты. В руке одного из мужчин замечаю бабочку-нож и понимаю, что они нас ни за что не отпустят, и в этом только моя вина.

– Иди на хуй! Девка со мной. Не ваша она и вашей не будет! Сам знаешь, чья она. Не лезьте к нам. Отошли, я сказал!

Толик бросает на меня короткий строгий взгляд. Отдает приказ:

– Лина, в машину!

Я дергаюсь назад, но они окружают нас, мне преграждают дорогу. На их лицах с черными бородами я не читаю ничего, кроме вседозволенности и злости. На меня. Толик их не интересует, они приехали за мной.

– Иди сюда, сука медвежья! За Ахмеда отвечать будешь!

– Не надо, пожалуйста. Я не хотела…

Я даже не плачу, от ужаса начинаю сильнее дрожать и пячусь назад. Их много, и они как дикие волки, и я понимаю, что мы в западне.

Мое сердце уже бьет по груди, когда на трассу из-за угла выезжает еще один джип. Он едва не наезжает на людей Ахмеда, паркуясь на обочине, и, когда дверь открывается, я вижу ЕГО.

Михаил. Это точно он. В легкой кожаной куртке, водолазке под горло и черных джинсах в такой дикий мороз. Он быстро выходит и окидывает всех строгим взглядом, после чего, не здороваясь, достает пистолет, передергивает затвор и вкладывает его в руку Толику.

– Забирай ее отсюда. Бегом! Не оборачиваться!

– Миша…

– Эта девка уже наша, Бакир!

– Нет, не ваша. Я за нее отвечаю. Все вопросы ко мне. Дернется кто-то в ее сторону, кадык выгрызу. Вы меня знаете.

Я от шока едва дышу, смотрю на Михаила и шагу ступить не могу, ноги стали деревянными не только от холода.

– Лина, в машину, быстро!

– Я не поеду, я никуда не поеду без него! Миша!

Толик буквально затаскивает меня в машину, и только тогда я понимаю, что Михаил не уехал. Он остался с теми шакалами наедине.

– А он? А как же Миша, Толик? Вернитесь за ним, они же убьют его там!

Толик не отвечает, давит на педаль газа, он слушает приказ Бакирова. Он едет к Люде, он спешит, и он не собирается ждать Мишу, тогда как я его только нашла и не могу потерять снова.

– Остановите, я выйду! Едьте сами! Пожалуйста, я хочу к нему… прошу, дайте мне выйти! Они же убьют его! Да что с вами такое?!

– Тихо. Все нормально, – говорит спокойно, но я вижу, как сильно Толик переживает, на нем лица нет, он весь бледный, и его глаза опасно блестят.

– Не нормально! У вас же Михаила пистолет! Он отдал его вам! Выстрелите!

– Нельзя. Их больше. Мы не доедем тогда. Сиди уже. Бакир договорится.

Это немного меня успокаивает, я оглядываюсь назад и вижу, что Михаил говорит с ними, а после они вроде расходятся. Миша поворачивается и идет к машине, но один из этих волков резко достает нож и подходит к Михаилу.

– О боже, вернитесь назад! Они его не отпустили, они напали на Мишу, напали! Вернитесь, вернитесь назад к нему!

Толкаю Толика в плечо, но он как каменный, даже голову не поворачивает, нажимая на педаль газа.

– Нельзя назад, Линка! Нас там всех порежут!

Толик набирает скорость, тогда когда я ору на весь салон, пытаясь остановить его, стараясь выбраться из закрытой машины, а еще я вижу, как Толик плачет. Впервые.

– Прости, брат, прости! Прости!

– Не-ет! О боже, Миша! Хватит, перестаньте, Миша!

Легкие раздирает мой истошный крик, когда я вижу, как эти коршуны подходят к Михаилу и набрасываются на него. Шесть человек. Шесть против одного!

Миша отбрасывает от себя троих из них, но их больше, и тогда эти чертовые демоны начинают бить Михаила ногами, и клянусь, я чувствую на себе каждый его удар. Вся его боль – это моя быль. Так было всегда.

– Миша! Не-ет! Не-ет!!!