Он со мной был всегда максимально искренен.
Адам был со мной честным даже в мыслях.
— Я не хочу видеть твоих слез. — Рубанул он одной фразой, а я поняла, что я не могу встать.
Я поняла, что у меня сил нет.
— Откуда эти бумаги? — Его голос звучал над ухом.
Я, не поднимая глаз, уже знала, что он присел на корточки, склонился ко мне, и дыхание горячее обжигало мою щеку.
— Откуда бумаги, — повторил он, надавив на меня.
А бумаги оттуда, что у меня случилась задержка, а в сорок три это намёк на менопаузу.
Я со всех ног рванула к своему врачу.
Она похлопала меня по ладони. И тихо прошептала:
— Ты же хотела девочку. Рожай.
Я приготовила эти чёртовы результаты анализов для того, чтобы, когда Адам вернётся с Москвы, сказать ему, что беременна, сказать, что может быть, у нас будет девочка.
А оказалось…
— Устинья… — позвал меня холодно муж, а я закачала головой.
Любовь-то всегда у Адама была ломаная, рваная, с которой даже иногда больно становилось.
— Устинья.
Я подняла заплаканные глаза на него.
— А вдруг это девочка?
— Не будет никакой девочки.
Он дышал мне прямо в губы, пальцами вытирал щеки.
— Аборт сделай.
Стекла осколками впивались в колени.
— Я не буду, я не хочу, я не буду. — Заплакала я ещё сильнее и горше. — Я не буду. Нет!
— Зачем тебе ребёнок в нашем возрасте? Зачем? Что ты собираешься с ним делать? Я тебе десять минут назад сказал про развод, какой ребенок? Ты связь видишь, мы разводимся. Ребёнку, значит, не надо рождаться.
— И разводись, — тихо прошептал я, обнимая себя за плечи и раскачиваясь на одном месте, мне только смирительной рубашки не хватало.
И Адам отпрянул от меня, резко встал, хлопнул себя по коленям.
— Господи, Устинья, не делай из всего трагедию,
Любовь его неправильная, жестокая.
Любовь его, которая заставляла сердце биться тройными рывками, заставляла кипеть от чувств.
— Я не вижу смысла в этой беременности, как ты этого понять не можешь!
— Еще несколько недель назад ты видел смысл в том, чтобы ложиться со мной в одну постель? Теперь ее греет другая? — Тихо прошептал я.
— Устинья это глупо. Я приезжаю, говорю о разводе. Ты мне говоришь о беременности. Где взаимосвязь? Я хотела ему сказать о беременности, но если бы знала о том, что он приедет с разводом…
Какая, к чёртовой матери, разница, что со мной происходит, если я уже и так мертва?
— Устинья. Да прекрати ты плакать, ты же знаешь, я не могу, не могу видеть твои слезы, Устинья. — Зарычал Адам, снова подорвался ко мне, схватил за плечи, попытался поднять, а у меня ноги скользили по влажному кафелю.
Любовь его неправильная.
Болезненная, которая отравила меня.
И заплаканными глазами я смотрела в лицо мужу, который когда-то мне очень много лет назад, в ту мою семнадцатую осень, шептал.
— Я для тебя все звезды соберу. Ты заслуживаешь намного больше, чем миллионы роз.
А сейчас, словно наотмашь бил меня по щеке раз за разом фразами, которые выжигали душу.
— Что я тебе сделала? Я тебя недолюбила? Я тебя не…
— Ничего ты мне не сделала. Но это вопрос ко мне, это я разлюбил.
И в памяти всплывали обрывки фраз.
— Такую, как ты, не отпускают. Такая, как ты, одна на миллион, а все, что до тебя просто цифры. Понимаешь?
Я тогда так верила в то, что я действительно особенная, я действительно одна на миллион.
А сейчас выходило…
— Почему мы разводимся?
— Почему я тебе уже объяснил? Я не чувствую, ничего не горит у меня внутри, ничего, понимаешь?
— Двадцать пять лет горело. А сейчас все сожжено дотла.
Ломкий надтреснутый голос.
— Устинья, не выворачивай ты мне душу, я приехал к тебе и сразу поставил вопрос, так как он должен стоять.
— А если бы ты знал заранее, что я беременна?
И этот вопрос оказался куда удачнее предыдущего, потому что Адам бросил на меня тяжёлый взгляд. Дёрнул подбородком так, как будто бы собирался ответить.
Но я закрыла ладонями глаза.
И прошептала.
— Ты бы сразу уговорил меня сделать аборт.
И что-то горячее липкое стало утекать из меня.
Вероятнее всего, жизнь.
Словно в пьяном бреду, опираясь тяжело о стол, я поднялась.
За мной следы тянулись с алыми разводами, потому что прошлась по стеклу.
Потому что жизнь с моим мужем была выстлана этим стеклом.
— Сделай аборт, Устинья. — Крикнул в последний раз Адам.
Я прикрыла глаза.
Не надо аборта. Оно само все…