Адам.
Я оставил Устинью на какое-то время. сам вышел в коридор. Привалился к стене, стиснул зубы до хруста. Понимал, что все пошло как-то не так и как-то через жопу. И единственное, что можно в этой ситуации было сделать, это просто разгребать последствия.
Врач, который принимал Устинью, шмыгнул по коридору и, явно напугавшись моего вида, постарался быстро скрыться в процедурке, но я двинулся следом.
— Чем можете порадовать? — Зашёл я и присел на кушетку.
— Адам Фёдорович, — заикаясь, произнёс врач. — Ну, вы же понимаете, у нас государственная больница. Все, что мы могли, мы уже сделали.
Я качнул головой и стиснул зубы, ощущая, что десны уже кровили.
— Да к вашим условиям у меня нет никаких вопросов. А вы мне скажите прогнозы, что у нас будет, как у нас будет?
— Состояние стабильное. Да, высокий тонус, но мы с этим справимся. Ничего страшного не должно произойти.
Меня смущало это заикание, у меня что, на лбу было написано, что в случае чего пристрелю или я как тот самый полководец успел ляпнуть бедному врачу о том, что выживет жена с ребёнком, выживет и он?
Да вроде не было такого.
Хотя я точно не помню.
— Давайте мы ещё вот что посмотрим, — медленно произнёс я. — Можно как-то генетический тест сделать? Время подошло, не подошло? Есть же вот эта ситуация с тем, что хромосомки у малыша проверяют. Давайте вы сделаете это все, отправите в частную лабораторию, чтобы все досконально изучили и общее состояние малыша тоже.
— Я вам точно могу сказать, что все хорошо. Обычно беременности с генетическими мутациями так не проходят. У вашей супруги все достаточно в пределах нормы.
— Почему вы заикаетесь? — медленно произнёс я, испытывая не то раздражение, не то какое-то противное, липкое чувство отвращения.
— Не так часто у нас настолько серьёзная ситуация. То есть сейчас ситуация серьёзная в контексте того, в каком состоянии прибыла ваша жена.
— Да? А я все-таки понял, что у меня на лбу написано, будто бы прирежу, — хмыкнул. — С генетическим тестом решите что-то, если вы не берете, пришлите специалиста из частной лаборатории. И давайте здесь без вот этих вот ваших «сходите в административный корпус, оплатите частную палату». Телефончик напишите и сами потом бегайте, оплачивайте, ладно?
Я не стал дожидаться ответа, только постучал пальцами по столу, чтобы мне быстрее выдали номер мобильного, на который можно скинуть денег.
Вышел, перевёл, тут же набрал хирурга матери.
— Вениамин Игнатьевич, — медленно произнёс я, чувствуя, что в голове шумело. — Что вы можете сказать?
— Состояние стабильно плохое. Мы пытаемся сделать все возможное, но сами понимаете, возраст.
— Я понимаю, что возраст, но и вы должны понимать, что мы все-таки не ограничены в возможностях…
— Я понимаю, но здесь до возможностей никакого дела нет. Адам Фёдорович, понимаете, в таких ситуациях счёт идёт на минуты. Важно оказать в момент кризиса, в момент приступа максимально профессиональную помощь. Здесь только все зависит от вашей матери. Сможет выкарабкаться, не сможет. Мы провели весь комплекс процедур.
— И какие прогнозы?
— Пока наблюдаем одно то, что она оказалась на операционном столе, уже даёт хороший повод думать о том, что мы можем предполагать добрый исход, но тот факт, что возраст накладывает слишком большой отпечаток.
— Постарайтесь добиться того, чтобы мать пришла в себя, чтобы не было последствий, а даже если они будут, то чтобы их можно было нейтрализовать. Я доверяю вам одно из самых ценных, что есть в моей жизни, пожалуйста. Не как бизнесмен, не как человек, облачённый властью, пожалуйста, как сын, прошу вас.
Разговор был тяжёлым и давящее чувство в груди не покидало.
Да, я знал, что у матери проблемы ещё по тому случаю, когда она меня капустой попотчевала. Но на тот момент казалось, что все решено, она пролежала в больнице, прокапалась, состояние нормализовалось, стабилизировалось.
Кто же знал, что так развернётся вся история, кто же знал, что настолько все будет сложно?
Я не представлял.
Позвонил тёще.
— Адам, — тихо выдохнула она.
— Приедете?
— Да, конечно, скажи, когда меняемся.
— Сейчас Устинья спит, можем как раз успеть. Я к матери. Вы сюда. С Родионом созванивались?
— Созванивалась, но он сейчас в таком состоянии нервном, там у него тесть пытается дозвониться. Хотят, чтобы Машеньку вернули, и все в этом духе. Родион на все рычит, бросается. Может быть, пока я побуду с матерью, ты к сыну успеешь съездить?
— Я лучше ему позвоню. В конце концов, не маленький же.
— Не маленький, но у него и мать, и бабушка. И все, и он один с дочкой.
— Как там отец?
— Плачет, — тихо выдохнула тёща, и я провёл ладонью по лицу, стараясь стянуть с себя всю грязь и горе.
— Попробуй уговорить его поехать домой, к Родиону. Я, конечно, понимаю, что он сейчас в состоянии нестояния, но он все-таки единственный на данный момент вменяемый. Либо отправь отцов вместе. Я не знаю, как-то так…
— Хорошо, хорошо, я тебя услышала. Ты позвони, как мне надо будет выезжать. Хорошо, ааа… Уся? — Тёща спросила и затаила дыхание.
Я это даже услышал в трубке.
— Устинья… Вероятность выкидыша минимальная. Тонус большой, но врачи с этим справляются. Она пока больше в шоке. Я не позволяю ей много информации потреблять. Стараюсь больше, чтобы она не нервничала, потому что еще непонятно, как все вывернется.
— Спасибо. Спасибо, родной, — тихо шепнула тёща, и я качнул головой, понимая, что не заслуживаю этого её «родной».
Понимал, что проблем создал больше, чем может унести человек на своих плечах.
— Спасибо. — Выдохнул и все-таки двинулся в палату к жене.
Спала тихо.
Медленно дыша.
Смотрел на неё.
И все как-то по-дурацки, все как-то вывернуто.
Но нельзя, нельзя было, не сейчас.
Надо все собрать по кускам, надо самому собраться.