После развода. Бывшая любимая жена

Глава 52

Устинья.

Я неверяще смотрела на Адама и не понимала, что вообще происходило.

— То есть, тебе было сложно сказать мне о том, что у тебя непроходимость вен и поэтому все вышло так, как вышло? — Расслабленным тихим голосом переспросила я и ощутила, как между рёбер противно потянула такая неприятная боль, как ощущение голодного желудка, что ли.

Адам отвёл глаза.

— То есть ты понимаешь, что ты трус?

Адам вздохнул.

— То есть ты понимаешь, что у тебя жена лежит с угрозой выкидыша. У тебя мать в больнице. Младший ребёнок с разрушенной семьёй. У тебя старший ребёнок сидит и молится не зная чего ожидать, родит его жена или нет? И все это только потому, что ты трус.

Адам прятал от меня глаза. Не хотел смотреть и я понимала, что сейчас, какие бы слова я не сказала, он все равно найдёт как выкрутиться.

— Давай мы не будем бросаться такими словами. Семью Родиона рушил не я. Точно так же, как и за Назара отвечал не я. Ты и мать— моя ответственность. Но несмотря на то, что в этом списке ты и мать— моя ответственность, я никакую другую ответственность с себя не снимаю. Я прекрасно понимаю, что все разрушено и собрать смогу лишь только я.

— Конечно только ты. — Моргнула я, отпуская горячие слезы на волю. Потому что это ты побоялся сказать мне о том, что проблемы. Потому что ты трясся над своими яйцами, как не знаю над чем. Потому что ты в злости пошёл и переспал с какой-то девкой, которая сейчас беременна.

— Да не от меня она беременна. Как ты этого понять не можешь?

— А у тебя уже есть доказательства того, что не от тебя она беременна?

Адам ударил по подлокотнику кресла ладонью и тяжело вздохнул:

— Устинья, я не последний идиот. Я не тот мудак, которого можно развести на бабки, только из-за того, что один раз что-то где-то там было. Не надо на меня навешивать непонятно какие обязательства. Я прекрасно уверен в том, что у неё нет никаких прав.

Я поморщилась, откинулась на подушку и покачала головой.

— Знаешь, а она приезжала ко мне. Разговаривала. Говорила о том, что видимо, что-то действительно не так у меня в браке, раз в какой-то момент ты оказался с ней в постели.

— В какой, твою мать, постели Устинья? Услышь меня. Не было никакой постели! Ты понимаешь, что я её прижал тем, что мне плевать на все. Пока не будет теста днк, пусть хоть в отцы Римского Папу записывает. Мне плевать.

— А если там твой ребёнок?

Адам зажал переносицу пальцами.

— Там не может быть моего ребёнка.

— С ней ты поступишь так же, как со мной? Отправишь на аборт?

Адам зарычал. Я не понимала, зачем это спросила. Видимо просто хотела уколоть, что меня он беременную не пожалел.

— Устинья, это две разные вещи. Одно — ребёнок от любимой женщины и вероятность того, что ребёнок может не выжить. Другое дело— непонятно кто. Говоря тебе о том, что необходим аборт— я думал только об одном: вдруг все плохо, вдруг я сплоховал. Я и так сплоховал. Ты девочку хотела, а я мальчика сделал.

Адам запрокинул голову, тяжело выдохнул в потолок. Я облизала пересохшие губы. Потянулась, едва имея возможность координировать свои движения. Неудачно дёрнула рукой, уронила с тумбочки бутылку с водой. Адам медленно встал, прошёлся и поднял бутылку. Свинтил крышку. Вручил мне, а руки дрожали.

— Знаешь, все это с твоих уст звучит, как какая-то фантасмагория из непонимания.

— Ну тогда объясни мне, раз ты все прекрасно понимаешь. Что за идиотские ситуации с тем, что ты в душ сходил и восемь банок надо.

Я поморщилась.

— Знаешь. — Произнесла на выдохе. — Мне не двадцать лет, чтобы я по щелчку пальцев могла фонтанировать желанием.

Признаваться в этом было неприятно. Немного грязно даже. Одно дело, когда ты беременеешь в двадцать лет и у тебя нафиг отсутствуют какие-либо стопоры. Тебе всегда всего хочется. Тебе всегда всего мало и поэтому сексуальная жизнь бьёт фонтаном. Другое дело, когда ты собираешься беременеть после тридцати. Когда либидо ниже становится, потому что гормональный фон меняется, потому что эстрогенов может не хватать.

— Не понял сейчас.

Я снова глотнула воды. Обнажать душу было не просто, но хоть кто-то в нашем браке должен быть смелым, правильно?

— Ни при чем эти восемь банок. Ты красивый. — Дрогнул голос и слезы невозможно было удержать. В носу щипало противно. — Ты очень красивый, привлекательный, мужественный. Мама всю жизнь говорила, что несмотря на то, что ты резкий, грубый— мне все равно очень с тобой повезло. Потому что не может быть мужчина, который не смотря ни на что, идёт по головам, рвётся, тащит — с другим набором качеств. Ну не может. От тебя всегда слишком сильно веяло мужественностью какой-то, чисто такой грубой харизмой, что ли. И я, здраво оценивающая свои возможности, свои таланты, скажем так.

Как же тяжело было мне. Действительно было тяжело признаваться в том, что не всегда даже этого красивого, сексуального, мужественного мужчину просто хотеть. Да, дурацкие эстрогены или как там их иначе, но все это скатывалось в то, что Адам приходил домой пышущий сексуальностью. Я даже не оборачиваясь, знала, что он хочет. А мне нужно было какое-то время. Буквально немного, чтобы переключиться. Мне очень нравилось его трогать, но он же не позволил бы.

Он же сразу: “дорогая, я люблю тебя. Пошли”.

Иногда у Адама не хватало терпения, что ли. Иногда у Адама не хватало какой-то не романтики даже, а обольстительности. Иногда он вёл себя как чеширский кот: ласковый, мурчащий. А иногда просто как неандерталец какой-то.

Я не успевала.

Одно дело, когда он котярой выходил медленно из душа с низко сидящим на бёдрах полотенцем. Так едва заметно красовался передо мной. Показывал подтянутый живот, упругие мышцы, которые пружинили под пальцами. Тогда вообще не было никакого вопроса относительно моего желания, потому что мне его тогда хотелось. То есть пока вот он ходил, красовался, разворачивался ко мне, стоял спиной демонстрируя мышцы, от него ещё пахло всегда одуряюще сладко — смесью чего-то древесного, амбры и морской соли.

Но иногда же Адам просто не в какие ворота не лезло, как себя мог вести. Все не было этого кота— был неандерталец. Я не успевала не то что закончить, не успевала начать. Мне важно было наличие прелюдии, а не какой-то дурацкий душ. Но я понимала, что я только душем могу его затормозить. Пока он соглашается со мной— я успеваю захотеть его.

— И неужели об этом сложно было поговорить?

И сейчас, произнеся все это, я вдруг ощутила, что это действительно было сложно.

— То есть ты не от того, что у тебя загон на чистоте?

— У меня загон только на алкоголе и сигаретах, Адам. — Честно призналась я, зажимая запястьями глаза.

— То есть тебе не хватало возбуждения?

— Ну простите, что я черепаха. — Фыркнула, отворачиваясь от мужа.