После развода. Бывшая любимая жена

Глава 76

Сводило кости. Я летел на бешеной скорости к матери.

— Адам Фёдорович, я вам ещё раз повторяю: никаких хороших новостей нет. — Сказал её врач и я насупился.

— Оформляйте перевод. — Бросил коротко, не желая расшаркиваться и что-либо понимать в нашей медицине.

— Адам Фёдорович, не будет толка. Я понимаю, что вы цепляетесь за последнюю нитку.

Я вздохнул. Дипломатия из меня сейчас вылетела. Скинул пиджак.

— Оформляйте перевод.

Врач прошёлся по мне неприязненным, слегка напуганным взглядом.

Я вернулся в палату к матери. Мне казалось, что уже бледнее она быть не может.

— Не уходи. — Попросил я. — Не уходи, я тебя прошу. У тебя внук третий родится. Не уходи.

Горло стискивало железными щипцами. Хотелось заорать на всю палату. Хотелось бить в стену кулаками так, чтобы до крови.

Чтобы слезала кожа, крошились кости,

Чтобы все было по-другому.

— Не уходи. Она же тебя просит. Она без тебя не сможет. Не уходи.

Говорил, а у самого горячие болезненные слезы кипели на глазах.

— Не уходи… Я тебя прошу. Отец без тебя не сможет. Никто без тебя не сможет.

Но мать молчала.

В тишине палаты были слышны только скрипучие, хрипящие звуки работы всех аппаратов.

Это я…

Я во всем виноват.

Меня надо наказать, но никак не мою семью.

Меня надо наказать.

За что с ними-то так?

Позвоночник мне переломайте. Чтоб ходить не мог. Чтобы ползать не мог. Хоть что…

Хоть по всем кругам ада пустите меня только, чтоб никто из моих родных не пострадал.

Я виноват.

Меня наказывайте. Не их, а меня. С меня все началось, пусть мной закончится.

Это не искупление. Это на самом деле реальная плата за то, что я сотворил. Поэтому пусть все будет происходить только со мной, но никак не с моей семьёй, ни с моей матерью, ни с моей женой, ни с моими детьми.

Нет, нет, нет, нет.

Кадык дёргался, проглотить слюни не мог. В голове долбило с каждым разом все сильнее и сильнее.

Я не сел в машину. Я пошёл…

От клиники до дома— полгорода. Полгорода на ногах, в истоптанных ботинках.

Пусть меня наказывают.

Машины, встречки и мосты.

Выбирай любое— я все выдержу. Только скажи что, и отведи беду от моих родных.

Меня надо наказать за мою любовь к Устинье.

Ты берег меня, Господи. Берег меня ты, а как только я её предал— ты отвернулся от меня. Так посмотри сейчас снова в мою сторону. Посмотри и реши, что никто из них не заслужил того, что сейчас происходит. Первого меня наказывай. Меня проклинай. Меня!

Я не понял в какой момент водитель нагнал, выскочил из машины и начал трясти меня за грудки.

— Адам Фёдорович, сядьте в машину. Адам Фёдорович.

Я размахивал руками, запрокидывал голову. Зажимал глаза ладонью так, чтобы перестало болеть. Сердце сбоило и билось тройными рывками, заставляя рёбрами чувствовать удары и от каждого морщиться.

Меня, меня накажи.

Они не виноваты, что им попался на пути такой вот я беспринципный, циничный, не знающий того, что можно, а что нельзя.

Накажи меня за то, что я посчитал, будто бы силен.

Накажи меня за то, что я посчитал, будто бы могу быть на твоём месте. Ни жену мою, ни детей моих, ни родителей— меня наказывай.

— Адам Фёдорович, сядьте. На вас лица нет, Адам Фёдорович. Господи, Адам Фёдорович, зачем вы сели за руль, Адам Фёдорович?

Я ударил по газам. Казалось, будто бы лечу в никуда. Если бы мост просто кончился в момент— я этого не понял бы. Расправив руки летел бы, слушая шум ветра в ушах.

Раскаяние… Раскаяние за все то, что я совершал, за всю свою жизнь. Я не был хорошим человеком никогда. Я был точно плохим человеком настолько, что всех проклятий мира не хватит для того, чтобы я прочувствовал на себе все то, что совершал с людьми.

А ты мудрый, ты добрый дал в мои руки её бесценную жизнь. А Устинья бежала за мной. Была моим ангелом-хранителем. Я сам лично отрезал ей крылья. Меня наказывай. Хватит. Они достаточно натерпелась. Они достаточно боялись рядом со мной.

Я чудовище.

Я сама смерть.

Меня наказывай, только отведи от них беду.

Машина ревела.

Сжимал до посинения руль.

И видимо в ответ на мои молитвы, на мои просьбы, небо разверзлось громом. Тучи стекали на город, как в бездонную воронку, заслоняя собой солнце и молочно-голубой небосвод.

Слышал меня. Слышал и знал, что надо наказать. Надо проучить. Надо заплатить за все то, что я совершил.

Дождь грохотнул с такой силой, что в какой-то момент мне показалось— я оглох. Больно били по плечам тугие ледяные струи.

Я стоял с включёнными фарами напротив подъезда Устиньи.

Наказывай сейчас. Прямо сейчас.

Ветер приносил с летних парков запахи цветов, сырой земли… В неё… В неё родную уложи меня так, чтобы я никогда ничего не смог больше сделать такого, за что ты будешь наказывать моих близких.

Ну же давай.

Я здесь.

Как тогда, много лет назад.

В ее семнадцатую весну. С включёнными фарами напротив.

Наказывай.

От неё отведи беду. Это же нормально. Жизнь одного за троих. Моя за ребёнка, за внука, за мать. Я готов на эту сделку. Мне ничего не жаль. Мне для них не жаль себя.

Наказывай.

Устинья вышла из подъезда. Стояла обнимала себя за плечи. Хрупкая, тонкая. Как тогда, много лет назад. Только бабушки наверху не было.

А она меня не любила. Точнее говорила, что я Устинью погублю. Как в воду глядела, знала. Его голосом была. Знала, что погублю.

Кости хрустели, пока я преодолевал расстояние в несколько шагов.

И на самом деле, когда встаёшь на колени перед любимой женщиной— стоишь на коленях перед Богом.

Задыхаясь собственной болью, отчаянием, я упал перед ней на колени.

Обхватил её руками.

Вжался мокрым от дождя лицом в живот.

Пусть она назовёт моим именем. Пусть она назовёт этим именем третьего ребёнка. Пусть все будет хорошо у неё, у сына, у матери. А я просто уйду. Шагну и уйду навсегда.

Тонкие дрожащие пальцы скользнули по моим мокрым волосам. Прижимал к себе её, как будто бы впервые видел. Прижимал её к себе. Прятался лицом ей в живот.

И плечи дрожали от беззвучных слов.

Ну же, накажи меня!

Наказывай!

Я один единственный во всем виноват.