После развода. Бывшая любимая жена

Эпилог

Устинья. Два года спустя.

Киря подбежал ко мне и протянул венок из одуванчиков, который нарвал на моей клумбы.

— Спасибо родной. — Тихо произнесла я, гладя младшего внука по голове

Кирилл был почти ровесником моего Миши. Только Миша в своём возрасте балаболил, тараторил и ни на секунду не утихал, а Кира не говорил. София сначала ударилась в панику. Проверяла на церебральный паралич, на аутизм, но нет— ничего не поставили. В какой-то момент дурацкая мысль о том, что может быть он просто не слышит, но нет— все было хорошо. Детский психолог дал заключение, что Кирилл не отстаёт ни от кого. Он просто не говорит и вероятнее всего он не хочет говорить, потому что он все понимает. Он прекрасно взаимодействовал с Мишей, который не умолкал. Он прекрасно взаимодействовал с Марусей, но сам он не говорил. И конечно Софию с Назаром это пугало.

Сидели в нашем загородном доме, в том самом, в который мы переехали два года назад сначала просто, как в арендное жилье, а потом, когда Адам вернулся с Польши с матерью, он его купил. Еще землю, которая прилегала к участку, но принадлежала лесному кооперативу. Купить её удалось не сразу, но Адам все-таки упёрся рогом и смог это сделать.

А для чего?

За этим куском леса было огромное поле. На поле стояли амбары, сейчас с лошадьми. Адам решил, что для семьи не хватает большого семейного гнезда, потому что я потом не переехала в город, но и родителей не отпустила от себя. Я бы и детей от себя не отпустила, но у Родиона была работа и он нашёл Маше чудесную няню по имени Кира.

С Дашей все эти два года шли судебные разбирательства. Настолько выматывающие, настолько удушающие, что все уже от этого устали. Во время всего этого пока было непонятно, с кем в итоге останется Маша и будет ли у них совместная с Дарьей опекой над дочерью— Маша ездила к матери. Только почему-то через год её желание туда ездить как-то совсем поутихло. А буквально недавно произошло неприятное событие— Даша на машине отца влетела в ограждение, снеся их к чёртовой матери. В принципе, как и всю морду машины. Позже оказалось, что она была в состоянии алкогольного опьянения и здесь Родиона переклинило. Он напрочь отказывался слушать голос разума и давил на то, что никакой совместной опеки по определению быть не может, потому что в этой машине могла находиться дочь. И Маша почему-то сейчас сама все реже и реже просилась к маме. Пожимала плечами, отводила глазки и не отвечала на вопрос:” а почему? Тебя там обижают или как? “ И за счёт этого Родион использовал ситуацию по максимуму. Он как будто бы нежеланием Маши видеться с матерью, получил зелёный свет.

Да и плюс няня была хорошая. Кира чуть младше Родиона. Девушка, приехавшая поступать и поступившая в институт, но поскольку никаких возможностей для того, чтобы не жить в общежитии у неё не было, она вышла на работу с проживанием. И что-то мне казалось, что Родион на неё смотрит не как на няню. Сам же Родион, когда я задала этот вопрос, нахмурившись, бросил, что я слишком эмоциональная.

За эти два года он тоже изменился. Я бы хотела сказать, что Родион повзрослел. Но Родион— постарел. Бешеный блеск, искры в глазах исчезли. Появился лютый холод. Первый раз я подошла к Адаму и дрожащим голосом спросила:

— Что ты с ним делаешь?

— Я ничего с ним не делаю. — Спокойно ответил бывший муж. — Это с ним жизнь делает. Он взрослеет.

— Он стареет.

— Нет. Он становится мужчиной. Заматеревшим, опасным мужчиной.

Я не знала, как на это реагировать, но с каждым годом Родион все сильнее и сильнее становился похожим на Адама. Причём у Адама было какое-то своеобразное чувство меры. Родион же все чаще и чаще даже на таких совместных семейных посиделках был хмурым, как гроза и только когда смотрел на дочь, либо на свою няню— во взгляде что-то светлело. Я не знала пока, что именно. Поэтому просто наблюдала, не желая и не имея права лезть.

В то время как Назар…

С Назаром все было тяжело. Ему самому было тяжело. И Софии было тяжело. Наверное, поэтому они не развелись. И это страшно, что настолько сильно жизнь всех переломала, перетрясла, что единственное, что оставалось всем— держаться друг за дружку.

София с Назаром держались и казалось, становились сильнее вместе. Назар прикрыл все свои стартапы. Вышел на удалённую должность к Адаму.

Почему?

Потому что после Израиля он не хотел выходить на работу и отсутствовать в жизни Софии и Кирилла. Я смотрела, как он с трепетом и затаённым страхом учится обращаться с малышом, а сейчас я смотрела, как он с какой-то гордостью и необъятным счастьем кружит сына на руках. И Кирилл смеялся. Просто не говорил.

— Мама. — подлетел Миша, врезаясь мне в ноги. — Мама.

Он протянул самосвал, на котором не хватало одного колеса. Я присела на корточки, погладила сына по голове и вздохнула.

— А папа, что сказал?

Миша развёл ручки в стороны и пожал плечиками.

— Маме дай.

Я вздохнула.

Сегодня был один из тех выходных, когда вся семья была в сборе. Все приехали. И поэтому дети развлекались, как могли. Ведь на заднем дворе было все оборудовано исключительно для детей. Адам как будто бы показывал, что теперь есть какая-то целостность и понимание.

Теперь не будет так, как раньше.

И нет, меня это не пугало. Я просто понимала, что по нему прилетело очень сильно. И обжёгшись на молоке, он теперь в любом случае на воду всегда дул.

Я сходила с сыном, поискала в детском манеже колесо от самосвала. Не нашла. Пошла в сторону Адама, который был занят с отцами — обсуждали строительство небольшого летнего домика на дальнем краю участка.

Адам засунул руку в карман летних брюк и вытащил оттуда бедное колесо от самосвала. Миша взвизгнув, дёрнулся к отцу и повис у него на штанине. Адам наклонился, поймал его и поцеловал в щеку.

— Проказник. — Вздохнул, улыбаясь как-то особенно мягко.

Свёкр покачал головой и дотронулся кончиками пальцев до спинки Миши, погладил.

Свекровь — вторая мама. С ней было тяжело. Она пришла в себя в Польше. Стабилизировали состояние настолько, что она даже сама смогла выйти из машины, когда они вернулись в Россию. Только вот все равно последствия были необратимыми. Она многое забывала, очень быстро уставала. Я понимала, что это нормально для её возраста, для её диагноза— это нормально. Но смотреть на такое было тяжело. Она постоянно путала Мишу и Кирилла. Называла Родиона Назаром. Но это все ничего. Самое главное— она была с нами.

Забрав сына, я двинулась в сторону беседки, где моя мама как раз-таки со свекровью заваривали чайник душистого чая.

— Баби, баби. — Запротестовал Миша, когда мы зашли в беседку и полез к свекрови на диван. — Баби на!

Вручил ей самосвал. Свекровь рассмеялась, а моя мама покачала головой.

— А Кирюху? Кирюху где оставили?

— Он остался с Софией. — Вздохнула я. — Они там, по моему на качелях катаются.

— Ой, скорей бы Родион приехал. — Вздохнула свекровь, рассматривая самосвал. — По Маше соскучилась.

Говорила она медленно, но очень старалась.

Что до нас с Адамом…

У нас с ним все было странно. Я за эти два года ни разу не выехала в клиники, потому что не было ни возможности, ни как такового желания, сначала были роды. Меня кесарили — Адам настоял.

— Я не готов. Я не готов. Нам не по двадцать лет, пожалуйста.

И в целом показания к кесареву действительно были из-за возраста, но я надеялась справиться сама. А Адам заикаясь, уговаривал меня, чтобы не смела. Не смела так поступать с ним.

— Я не могу. Я не прощу себе, если я вас потеряю. — задыхаясь, говорил он за несколько недель до родов.

А когда они начались, он сам повёз меня в больницу и был со мной в родовой, потому что не был предыдущие два раза. Потому что услышал, когда я просила давным-давно, чтобы он просто был рядом.

И когда раздался первый детский крик, я услышала самое искренние и честные слова.

— Ты мне Богом подарена и душой своей бессмертной клянусь, что я никогда тебя не предам ни действием, ни бездействием, ни помыслом. Богом клянусь. Устинья, я буду твоей стеной до конца дней. Я буду твоей защитой. Я буду твоей опорой. Я буду тем, кто несмотря на годы, несмотря на невзгоды, по-прежнему будет готов умереть за тебя, а не убить.