После развода. Бывшая любимая жена

Глава 78

Адам.

Я не понял, как мы поднялись домой и что было дальше. Такое чувство, как будто меня ударили по голове и я напрочь забыл остатки вечера, а проснулся я ещё до восхода солнца.

В комнате был полумрак и пахло терпко духами Устиньи: сладковатый аромат земляники, садовые цветы, что-то такое.

Я боялся открывать глаза, потому что чувствовал горячее дыхание у себя на шее и тяжесть на груди. Но все же совладав с собой, я разомкнул веки и посмотрел на Устинью, которая прижавшись ко мне, тихо сопела.

— Привет. — Произнёс я хрипловатым, низким голосом. Такое чувство, как будто бы наждаком прошлись по горлу.

— Доброе утро. — Медленно придя в себя, произнесла Устинья и привстала на локте. Отстранилась тут же, как будто от прокаженного.

— Что вчера было?

— Ты в обморок упал, но у меня ни охрана, ни водитель не успели никуда уехать. Помогли тебя поднять. Я думала скорую вызвать. Родион сказал, что так придёшь в себя. Ты приходил в себя несколько раз, а потом я поняла, что это не обморок, а ты просто спишь.

— Я что-то натворил? — С опаской, словно по колотому стеклу, уточнил я.

— Нет. — Устинья покачала головой и села на кровати, сложив ноги по-турецки. Упёрла локти в колени и посмотрела перед собой. — Все плохо? Поэтому тебе было вчера так дерьмово? Родион сразу стал звонить Назару, но там все было без изменений, за исключением того, что сегодня рано утром они улетели.

Я выдохнул.

— Потом позвонили в больницу мамы. Нам сказали о кратковременной остановке сердца.

— Я все понял. Мы улетаем. — Честно сказал я, зажал ладонями глаза и покачал головой.

Устинья дотронулась кончиками пальцев до моей груди и потрясла, дёргая за пуговицу.

— Ты же боец. — Произнесла она, хватанув воздух губами. — Ты же сильный. Я знаю ты сможешь. Ты же вытащишь её. Точно вытащить. Всех вытащить. Я знаю.

Так уверенно говорила Устенья, как будто бы я действительно мог что-то сделать.

— Ты такое в своей жизни делал, что многим вообще не под силу. Помнишь банкротство в две тысячи каком-то?

Я помнил банкротство.

Помнил, как арестовали имущество, как осталась двухкомнатная квартира. Помнил шок и страх Устиньи, а ещё также помнил череду судов. Помнил прекрасно о том, что крамольные мысли были о том, что если не получится ничего выгадать из этой ситуации, плевать вообще— на завод пойду работать, фуры разгружать. Вообще без разницы. Это был самый крайний вариант, но были и не крайние, когда я думал о том, что можно тачки из-за границы перегонять, заниматься перепродажей недвижки. Я все это просчитывал.

— Вот помнишь же банкротство? Вырвался же? Я даже испугаться толком не успела.

Она врала. Она сильно испугалась. Она настолько сильно испугалась, что опять думала, будто бы я связался не с теми людьми и это нифига не банкротство, а какой-то захват имущества. Она сильно испугалась и мне надо было приложить массу усилий для того, чтобы объяснить, что все это в рамках законодательства произошло.

Я сглотнул, сел и опустил ноги с кровати. Упёр локти в колени, а лицо уронил в ладони. Провёл руками по волосам, сдавливая затылок.

— Адам, Адам. — Позвала меня Устинья и дотронулась до моего плеча.

Я посмотрел на неё, подмечая, как менялась она со мной. Как она со мной взрослела. Как она со мной становилась более женственной. Как она со мной стала более смелой что ли… Нет, смелая она всегда была. Просто умело это скрывала.

— Не смей опускать руки. Не смей. Измена — это предательство, утрата доверия. А если ты опустишь руки, это утрата уважения.

— Я не знаю, что делать. Я не знаю, что делать. — Выдохнул, запрокидывая голову назад. — Точнее я знаю, что делать, но я не уверен. Я во всем не уверен сейчас.

Устинья спустила ноги с кровати. Встала, обошла меня и присела на корточки напротив. Толкнула мои локти с колен и положила туда ладони.

— Борись. У тебя всегда это выходило лучше всего и не мне тебе рассказывать, что надо делать.

Она встала и тихо вышла.

Утро ранее ещё до восхода солнца резало по глазам светом напольного освещения в коридоре и галогеновыми лампочками в кухне. На столе стояла овсянка на воде с сухофруктами и большой кляксой джема по центру.

— Завтракай. — приказывая, сказала Устинья, бросая косой взгляд то на меня, то на стол.

— Я в душ.

Устиния кивнула.

— Я заметила. У тебя пять минут.

Есть такое блюдо— французская ватрушка что ли. Это когда хлеб пропитывается яйцом и молоком, а потом запекается. Ну и в зависимости от того, сладкий ты хочешь или солёный — добавляется сахар, либо соль. Устинья всегда любила делать эти булки бутербродными. Поэтому я быстро завтракал, припивая противный мерзкий чай.

— Почему не кофе? — Нервно спросил я, проверяя всю корреспонденцию за утро.

— Потому что. — Зло произнесла Устинья, ставя свою чашку рядом с моей.

— Я отправил отказ о нахождении в больнице матери.

Устинья кивнула.

— Сегодня вечером самолёт.

Устинья кивнула.

— Я буду отсутствовать наверное с месяц.

И снова благосклонный кивок.

— Родион за главного. Ты никуда не высовываешься. Отца привезут сегодня днём. Твоя мать с отцом приедут тоже сегодня. Начальник службы безопасности выберет загородный дом. Переедете туда всей семьёй целиком.

Устинья понятливо кивнула.

— Нам есть чего опасаться?

— Нет, а вот другие пусть опасаются. — Произнёс я коротко и встал из-за стола.

— Адам. — Прилетело мне в спину.

Я застыл.

Устинья подойдя, положила ладонь мне между лопаток.

— Я в тебя верю.