После развода. Бывшая любимая жена

Глава 65

Адам

Я вздохнул, запустил пальцы в волосы, провёл по голове до затылка и сдавил шею.

— Нет, Устинья, тебе я доверяю намного больше, чем себе. Но здесь дело не в доверии, здесь дело… Знаешь, — я вздохнул, пытаясь подобрать слова, на самом деле выворачивать душу наизнанку это нисколько не просто. — Здесь дело элементарно в том, что, наверное, и ты, и я хорошие родители. Такие, знаешь, которые очень любят своих детей и стараются везде подстелить соломку. Но ситуация в том, что, пока мы стелим им соломки, они не растут, и можно было бы в этой конкретной ситуации жестокие уроки преподнести детям, но… Какой я буду после этого отец, если Назар потеряет ребёнка, если Родион скатится в алкоголизм, депрессию, ну, может, даже наркоту на почве своего разрушенного брака. Какой я буду отец, если мой третий ребёнок будет жить в разрушенной семье? Дерьмовый я буду отец, и вот так выходит для того, чтобы оставить хоть что-то, мне приходится идти на такие шаги. И здесь дело не в доверии, здесь дело реально в том, что хороший-плохой папа настолько помешан на том, чтобы все было в семье хорошо, на том, чтобы у детей все было, что они не видит ни черта что разрушает. И вот даже сейчас… Устинья, они не выкарабкаются, они сами не выкарабкаются. Сильных людей видно по глазам. Они драть готовы, разрывать, кровь выпускать, у тебя по глазам это видно. Ты глотку перегрызёшь за своего ребёнка. И, уходя тогда от меня с маленьким Назаром, ты мне глотку была готова перегрызть. Сильная. Сильная-слабая женщина, и я сильный, я-то в прямом смысле умею глотки грызть. Меняфто жизнь тряхнула неплохо, одному Богу известно, права мать, ещё непонятно, где бы я был, если бы не ты, сила без мозгов тоже не самый лучший вариант. Ты была моим расчётливым холодом, ты была моей тихой гаванью, пристанью. Ты была и остаёшься всем для меня, но самое главное — настоящим моральным ориентиром. И да, наверное, я слишком многого перехватил за эти годы брака у тебя, что я тоже не могу позволить, чтобы мои дети страдали. И поэтому происходит все так, как происходит. Дело не в доверии. Дело в том, что я не могу поступить иначе. Мне нужно сохранить и приумножить. Из Родиона может что-то получиться.

Я вздохнул и медленно опустился напротив Устиньи.

— Вот у него сейчас в голосе сталь зазвенела, вот он сейчас, если не сломается, многого добьётся. За Назара я не знаю, он сломлен, он подавлен. И он не знает, что делать, настолько не знает, что делать, что он не слышит меня, а если он не слышит меня, значит, мне придётся делать все самому. И да. Вот это как раз принцип плохого-хорошего отца.

Устиния отпила из кружки чая и посмотрела на меня грустно и печально.

— Ну, может быть, ты просто ошибаешься. — Предложила она совсем какой-то иномирский вариант.

Я пожал плечами.

— Нет, нет, Тина, я не ошибаюсь, я рад бы иногда ошибиться, да только не всегда это выходит. Я рад бы иногда чего- то накаркать, да только не получается. И в разделе имущества доверие играет вообще самую незначительную роль. Больше идёт понимание, что если не я, то никто. Это не упрёк. Мне действительно по большому счёту было особо не до твоих клиник. От того, что ты в них не появлялась первые месяца после развода мне было ни тепло, ни холодно. Я подписывал акты. Я проверял все счета. Это не говорит о том, что я не доверял. Это говорит лишь о том, что здесь я хотя бы видел границу, что в твою песочницу лезть нельзя, но с ребятами у меня этих границ нету, потому что они маленькие, а я глупый отец. Ну вот, захотел Родион жениться рань-пересрань. Вот почему бы мне вместо того чтобы потакать, просто долбануть кулаком по столу и сказать нет, а даже если бы послушался, пусть бы сам всего добивался, а не у папы под крылышком, в тепле и уюте, где пировала лихая жадность его жены. Захотел Назар свой бизнес открывать, можно же было тоже ударить кулаком по столу и сказать, нет, у тебя ни опыта, ни знаний, ни понимания, ничего нет, поэтому сиди и работай. Но я же посчитал, что так будет лучше, а оно вышло, как обычно, через жопу…

Исповедоваться и признаваться в том, что много где косячил, было больно. Настолько, что я физически ощущал какую-то резь в груди и старался незаметно потереть ребра.

Устинья нервно вздохнула, как будто бы набираясь смелости сказать мне что-то, но я пожал плечами.

— И знаешь… Вот в нашей с тобой ситуации я тоже плохой муж, потому что подумал, что честнее прийти и сказать тебе о том, что мы разводимся, да, только я не усмотрел тот факт, что мы разводимся из-за моей измены. Струсил в самый последний момент, но честно же поступил, честно же ушёл. Честно же высказал свои опасения относительно третьей беременности. И вот неоднозначная, знаешь, какая-то ситуация получается, что вроде бы я и что-то сделал нравственно правильное, но подоплёкой к этому была абсолютно чудовищная, ужасная причина — предательство, так что нет, Устинья. Здесь вопрос стоит не в доверии.

Я зажал ладонями глаза и тяжело вздохнул.

— Здесь вопрос стоит исключительно в том, что иногда надо уметь затормозить. Иногда надо понять, что не все, чего желаю я, этого желает господь, так бывает и дерьмово, что я это осознал только сейчас. Стоя на перепутье, стоя у разбитого корыта, и абсолютно не понимая, за что хвататься, но я тебе обещаю, что я все исправлю.

У Устиньи по щекам потекли слезы, она постаралась скрыть их от меня, отвернулась.

А я, чтобы не смущать, осторожно встал из-за стола, сделал несколько шагов в зал. Я не хотел, чтобы она чувствовала себя помимо того, что была преданной ещё и униженной, она имеет право на свои слезы.