После развода. Бывшая любимая жена

глава 41

Родион пролетел мимо меня, словно фурия. Успел схватить за запястье и потянул за собой.

— Пошли, пошли. — Дрожал его голос, а я только качала головой.

Все разрушено.

Все потеряно.

Я не понимала, просто едва переставляла ноги, но шла за сыном. Он остановился возле моей матери. Дёрнулся, вытащил из кармана карту.

— Ба, реши здесь все, пожалуйста. — Произнёс сдерживая рык.

— Родя, мальчик мой. — Схватилась за щеки мама, но сын только качнул головой.

— Ба, разберись во всем.

Родион потащил меня и на выходе из ресторана мы вдруг затормозил.

Адам летел навстречу, а добравшись до нас, хлопнул сына по плечу.

Родион выпустил мою руку.

Адам застыл напротив меня. Покачал головой, наклонился и схватил меня, просунул одну руку мне под колени, другой обнял спину. А когда мы слетели со ступенек, он только крикнул:

— Бабуля на тебе.

Родион сел в подъехавшее такси, кивнул и хлопнул дверью. Адам развернулся, в два шага настиг свой внедорожник, открыл заднюю дверь.

— Давай, давай. Терпи. Держись. Все будет хорошо.

Я подтянулась на руках, прижала колени к животу, обняла себя за плечи. Адам прыгнул за руль, оттирая уже сухим рукавом пиджака кровь с лица.

— Мама?

— Родион с ней. Родион с ней поехал.

— Ну там же Маша. — Тихо шепнула я и Адам вырулил от ресторана.

— Он справится. Теперь он справится.

Я закрыла глаза, ощущая, как машина с рывком дёрнулась между рядов. Потекли слезы по щекам. Я остановиться не могла. Я зачем-то призналась:

— Я Мишей хотела назвать.

— И назовём. — Произнёс Адам, не отвлекаясь от дороги. — Назовём.

С закрытыми глазами все казалось не таким страшным, как будто бы я в домике скрылась от всего дерьма. Адам ударил по сигналу, желая объехать вереницу из машин. А я все сильнее сжималась и сжималась в один комок.

И как по щелчку пальцев, словно время ускорилось, мы вдруг оказались на парковке больницы.

— Идём сюда. Идём. — Вытаскивал меня из машины Адам, боясь лишний раз пошевелить. — Давай на руки, на руки.

— Ты едва стоишь на ногах. — Шепнула и Адам рыкнул.

— На тебя сил хватит, а там… А там все пусть горит.

Залетев в приёмный покой, он тут же дернул на себя ближайшего проходящего врача.

— Угроза выкидыш. — Произнёс Адам, прижимая меня к себе.

Я безвольно уронила голову ему на плечо.

Мать. София. Родион.

Все зачем-то платили цену за невыставленный нам счёт.

В процедурной меня положили на кресло.

— Чья кровь?

— Не знаю. Моя наверное. — Тихо произнесла я, мельком бросая взгляд на подол.

— Нет, белье чистое. — Сказала медсестра.

В кабинет залетел седобородый мужчина.

— Угроза выкидыш, Анатолий Владимирович.

— У меня ещё никто не скидывал.

Осмотр был болезненным. Меня зачем-то повезли в отделение, в палату. Ставили какие-то капельницы, уколы. Адам ходил возле койки. Этот самый Анатолий Владимирович, бросив косой взгляд, хрипло выдохнул:

— Вам бы самому в процедурный кабинет.

— Потом. — Произнёс Адам, не желая заострять внимание ни на чем. — Что с ней? — Только и выдохнул он, убирая ладони от лица.

— Тонус слишком большой. Переживёт эту ночь — все будет хорошо.

Я отвернулась от капельницы, зажмурила глаза.

А когда процедуры были закончены, Адам тяжело вздохнув, сел на край койки. Под одеялом нащупал мою ногу, сжал щиколотку.

— Спи, спи, Тина. Сегодня слишком много дерьма.

И словно в старые добрые времена.

Как будто бы все плохое должно пройти мимо.

Хриплое, неровное дыхание, от которого у меня в груди что-то болезненно тлело, заставляя ощущать странный коктейль из презрения и ненависти и чего-то совсем незнакомого, забытого за этот год.

Я проснулась ночью, когда в очередной раз медсестра пришла поменять капельницу.

— Живот болит? — Спросила она, тихо наклоняясь ко мне.

Я попыталась осмотреться, но из-за яркого света, могла только жмурить глаза. Качала головой. Тянущая и режущая боль, которая свинцом расплывалась по низу живота, стала утихать. Словно дикая кошка, получившая свой кусок мяса, теперь она урчала у меня где-то между рёбрами.

— Не бойтесь, не бойтесь. У Анатолия Владимировича действительно не было ни одного выкидыша.

Я слышала тихие шаги за дверью палаты и его неровное дыхание, голос хрипел и от этого мурашки по коже.

— Хорошо. Я понял. Да. Я понял. Нет. Вопроса денег не стоит. Делайте.

Хотелось сорвать капельницу, дёрнуться, схватить его за грязную рубашку. Трясти до тех пор, пока он мне все не расскажет, но я только перекатывалась по подушке. А потом в какой-то момент опять задремала.

И смущённый, напуганный рассвет скользнув лучом по моим глазам, заставил очнуться.

В палате на месте Адама сидел Родион. Качал спящую Марусю на руках. Он пододвинул как можно ближе кресло, упёр колено в бок моей койки. Чумазый был, с сорванным галстуком, распахнутой на груди рубашкой. А Маша спала, укрытая его пиджаком у него на руках. Родион вздохнул, перевёл на меня усталый грустный взгляд.

— Мы с отцом махнулись. Я к тебе приехал. Он к бабуле уехал. Это ненадолго, до десяти утра. Потом опять поменяемся.

— А бабуля. — Тихо шепнула я, стискивая челюсти так, что десны закровили.

— Разогнала день рождения. Угомонила гостей и выпроводила потом их. Вместе с дедом приехала к тебе, но её уже не пустили. Сидела до четырех утра, а потом отец их отправил к тебе домой.

Почему он избегал говорить про другую свою бабулю?

— А другая? — Тихо шепнула я и сын отвёл глаза.

— В восемь утра увезут на операцию.

Я зажмурила глаза, стараясь не разреветься и все-таки тихо спросила:

— Чья Маша дочь?

Пришлось открыть глаза, чтобы наблюдать за Родионом, а он вздохнув, перевёл тёплый взгляд на лицо малышки. Отвёл прядь волос ей от лица и посмотрев на меня, слишком грустно признался:

— Моя.