Привет, красотка!

Право поплакать

В одиннадцать вечера в пятницу кипевшая от злости Руби изливала душу по телефону, сидя в гостиной. Дорис отправилась спать, не забыв постращать дочь опасностями, кои таит в себе еда после девяти вечера. В довершение этого Ванда назначила Престону свидание на следующей неделе. Руби чуть не упала, когда Престон Да Сильва позвонил к ней домой, но он звонил не ей… Дело принимало угрожающий оборот.

«Как меня угораздило пригласить Ванду в офис? Надо было встретиться в ресторане, тогда она не столкнулась бы с Престоном», — сетовала Руби, пылая ненавистью к квартирантке. Несправедливо, что Ванда так очаровательна и уверена в себе. Руби привыкла, что мужчины предпочитают ей стройных женщин, но на этот раз ее обставила толстушка. Значит, Руби не выдерживает сравнения даже с дамами своих габаритов?!

— Ты должна признаться ей, Руби. Ванда наверняка понятия не имеет…

— Боже мой, Джереми, мне было трудно признаться даже тебе. Как я откроюсь Ванде насчет Престона?

— Легко и просто. Прямо так и попроси ее отвалить от твоего мужчины.

— Если бы он был моим мужчиной!.. В этом-то и проблема!

— Прости, Руби, но я считаю, тебе нужно с ней поговорить. Ванда кажется вполне здравомыслящей особой. Нечего себя накручивать.

— Ну, не знаю, может быть.

— Надеюсь, ты решишься, — подбодрил ее Джереми. — Слушай, мне пора. Утром завтракаю у матери. Наверняка приведет священника, будет обращать меня на путь истинный.

— Шутишь?

— Нет, на прошлой неделе она прислала листовку насчет бывших геев, которые нашли спасение в Иисусе. Я надеялся, рано или поздно мама устанет делать из меня натурала, но она, похоже, не сдастся никогда.

— Не заставляй меня рассказывать о матерях, которые никогда не сдаются, иначе провисим на телефоне до утра. Удачи тебе завтра.

— Спасибо. Поговори с Вандой.

— Может, и поговорю. Пока, Джереми. — Руби повесила трубку. Забавно, как матери не устают шпынять своих чад, пытаясь сделать детей тем, чем они никогда не станут. Оказывается, у тощего гея и толстушки традиционной ориентации много общего. Одинаковое отношение общества, например: как будто с ними не все в порядке, нужно указать свет в конце туннеля, и все наладится. Непохожих всегда пытаются изменить каждый раз якобы из благородного стремления помочь. Религиозные правые оправдывают свои фашистские лозунги цитатами из Библии и христианскими догмами, а мучители Руби прикрываются «бескорыстной заботой о здоровье толстых людей». Кто же признается в неприятии чьей-то внешности, или собственном тщеславии, или нежелании иметь жену-слониху, или мечте заработать миллиарды на «пирамидах», обещающих похудание, — нет, они лезут в душу, размахивая лозунгом «Беспокойство о здоровье людей с избыточным весом». Чертова брехня!!! Здоровье толстяков никого не интересует. Нетрудно разгадать истинные мысли мужа, сидящего рядом с «ходячей горой» перед телевизором, где идет шоу Опры Уинфри. Вслух он скажет: «Дорогая, ты мне нравишься любой, но я тревожусь о твоем здоровье», а сам подумает: «Сил нет смотреть на такую тушу».

Религиозным правым в душе начхать на то, что в Библии сказано о таких, как Джереми, или на то, как Иисус относится к гомосексуалистам, — просто лозунги о физическом или нравственном здоровье ближних придают их потугам некое благородство. Не могут же ревнители стандартов откровенно признаться, что считают гомосексуализм отвратительным и неприемлемым и геи противоречат их понятию о нормальном и здоровом, а толстяков недолюбливают потому, что те, простите за каламбур, не помещаются в привычные рамки стандартного и правильного!

Да, у Руби с Джереми много общего, хотя с недавних пор она начала замечать ощутимое потепление общественного климата в отношении к гомосексуалистам. Из фильмов постепенно исчезают отрицательные штампы, в некоторых штатах приняты благоприятные законодательные акты, а в Вермонте даже разрешили однополые браки. Любого человека, придерживающегося мнения, что гея можно превратить в натурала, единодушно признают сумасшедшим, однако никто и глазом не моргает, когда людей с избыточным весом энергично пытаются изменить с помощью всевозможных диет и программ. Допустим, несколько гомосексуалистов и в самом деле вернулись к традиционной ориентации, но скольким толстякам удалось похудеть? Руби могла по пальцам посчитать надолго сбросивших вес. Если геи генетически предрасположены к однополым отношениям, возможно, и толстяки еще до рождения запрограммированы быть полными — почему люди не понимают это? Всякий здравомыслящий человек в ужасе отшатнется, если вы скажете, что гомосексуалистам показана электрошоковая терапия, однако искренне пожелает удачи толстому приятелю, которого на каталке увозят в операционную вспарывать брюхо и ушивать желудок, скрепляя шов скобками, чтобы в постройневшем бедняге общество признало своего. Сумасшествие, форменное безумие!

Чувствуя себя одинокой и несчастной, Руби включила телевизор посмотреть вечерние новости. Она рассеянно слушала рассказ Симоны и ее соведущего Чарли Паркера о последних событиях на белом свете и в его окрестностях, но вдруг речь зашла о недавнем переполохе в Национальном аэропорту.

— Загадочное происшествие, — услышала Руби. — Вчера в аэропорту Рейгана из-за подозрительной сумки на непродолжительное время пришлось перекрыть центральный проход. Поздно вечером белая женщина, по описанию полная, рыжеволосая и голубоглазая, внезапно кинулась бежать после того, как собака проявила интерес к ее багажу. Направляясь из терминала в гараж, женщина бросила чемодан. Проход был оцеплен, а к чемодану направили робота для разминирования предполагаемой бомбы. По странному стечению обстоятельств, единственным содержимым чемодана оказался шестифутовый пакет булочек с корицей из пекарни «Циннабон», открытой недалеко от терминала.

Симона считывала текст с телесуфлера, а на экране показывали нечеткую запись камеры видеонаблюдения. Руби с ужасом увидела себя, толстую, бегущую по коридору.

— Булочки с корицей переданы в лабораторию для анализа. Полиция и служащие аэропорта просят сообщать любую информацию об этой женщине, условно названной Булочной террористкой.

На экране снова появились Симона и Чарли. Обычно ведущие держались с профессиональной бесстрастностью, но в этот раз не могли сдержать улыбок. Чарли едва сдержался, чтобы не прыснуть, переходя к сюжету о насилии на Ближнем Востоке.

С бьющимся сердцем Руби выключила телевизор. К счастью, из-за плохого качества съемки ее узнать невозможно, но дело не в этом. Руби и сама посмеялась бы — толстуха, бешено тряся телесами, несется по терминалу с булками в чемодане, забавно, ей-богу, забавно, — но это произошло с ней! Раньше над Руби издевались в школе, теперь — звездный час! — она стала посмешищем национальной столицы. Девушка устала быть объектом насмешек, ей смертельно надоела роль Большой Толстой Руби! Уставившись в пустой экран телевизора, Руби вспомнила запись видеокамеры наблюдения, Ванду, которой названивает Престон, Симону и Чарли, смеявшихся в вечерних новостях, даже противную Хизер Уоткинс из третьего класса. Закрыв лицо ладонями, Руби даже не пыталась сдержаться. Когда хлынули слезы, она схватила подушку и уткнулась в нее, стараясь заглушить рыдания. Симона на работе, Ванда где-то в городе, но Дорис-то через стенку, в «берлоге», и Руби не хотела, чтобы мать услышала, как она скулит. Руби давно так не плакала — задыхаясь от рыданий, содрогаясь всем телом, когда из горла вылетает тонкий пронзительный звук. В одиннадцать пятнадцать, когда Ванда назначила свидание мужчине, которого Руби тайно любила уже несколько лет, а над Булочной террористкой потешался весь город, Руби Уотерс имела полное право выплакаться и сделала это не торопясь и со вкусом.

Наконец рыдания стихли. Вместе со слезами вышло немного боли от существования в теле Руби Уотерс. Вытерев глаза и высморкавшись, девушка услышала слабый стук в дверь. Стучали так тихо, что ей померещилось, будто это в соседнем доме. Но Руби тут же вспомнила этот стук — медленный и аккуратный, похожий на морзянку или условный код. Что бывшему мужу понадобилось в такую пору?

Руби еще раз вытерла глаза, поднялась с дивана и открыла дверь.

— Здравствуй, Руби. — На пороге стоял Уоррен.

— Уоррен? Что ты здесь делаешь?

— Можно войти?

— Э-э… Да.

— Ты здорова? У тебя глаза опухли.

— Аллергия, — отрезала Руби. — Так что случилось?

— Я ощутил непреодолимое желание общения с другим человеком.

Некоторое время Руби расшифровывала услышанное.

— А, ты хочешь поговорить… О чем?

Уоррен подошел к дивану и сел.

— Ольга разорвала наши отношения.

«Ты бросил меня ради какой-то Ольги, — с возмущением подумала Руби. — Ну как, огреб сокровище?»

— Мне очень жаль.

— Она сказала, я негибкий, ей нужен кто-то более спонтанный.

— Мне жаль, Уоррен, — повторила Руби. — Значит, и на этот раз не судьба.

Бывший муж выглядел жалким и подавленным, почти как сама Руби несколько минут назад, и, поддаваясь сочувствию, она дружески положила ладонь на колено Уоррена.

— Не надо мне было от тебя уходить, — сказал тот, пристально поглядев на Руби и стиснув ее в объятиях.

Ошеломленная Руби не нашлась что сказать и тоже обняла Уоррена. Они посидели, обнявшись, потом Уоррен немного отодвинулся и поцеловал Руби. И снова Руби не знала, как реагировать. У нее и в мыслях не было возобновлять отношения с Уорреном, но ее так давно никто не целовал, что прикосновение губ показалось приятным. Престон ухлестывает за Вандой, Руби унижают в местных теленовостях, но сейчас ее хочет мужчина. Руби начала отвечать на поцелуи, наслаждаясь такими знакомыми Уорреновыми объятиями, и охотно пошла наверх, когда бывший муж повел ее в спальню.

— Ш-ш-ш, — сказала она, идя по лестнице. — Мама в «берлоге».

Плотно притворив дверь, Руби объяснила, почему перебралась в самую маленькую комнату в собственном доме. Монотонность прежнего секса не заставила себя ждать. Сбросив одежду, Уоррен улегся на диване, ожидая, когда Руби разденется, С самой свадьбы в их отношениях не было медленного, соблазнительного раздевания — Уоррен, так сказать, надбавок за это не начислял. Руби забралась под одеяло и приготовилась к неизбежному. По заведенному раз навсегда порядку Уоррен двадцать — тридцать секунд целовал жену, две-три минуты тискал и лизал ее груди, затем входил в нее и делал двадцать — тридцать фрикций, прежде чем испустить долгий вздох, отвалиться и заснуть. Неважный, но хорошо знакомый секс показался милым, и Руби нравилось ощущение тепла тела лежащего рядом мужчины.

Устроившись поудобнее, она приготовилась спать, но невольно задумалась: что заставило ее заняться любовью? После развода она жалела о некоторых аспектах брака — чувстве надежности, социальном статусе замужней женщины, приятном чувстве, что есть к кому возвращаться домой, но ни разу не скучала о сексе с Уорреном. Более того, Руби обрадовалась возможности никогда больше не спать с бывшим мужем и подольше нежиться в постели в воскресенье. По выходным Руби пыталась отоспаться, но именно по утрам Уоррен был особенно игриво настроен и прижимался к жене, упираясь эрегированным пенисом ей в бедро. Руби притворялась, что спит, но эта уловка лишь провоцировала Уоррена начать обниматься или тискать ее грудь. К сожалению, в воскресенье у супруга было много сил, и основной процесс длился дольше. Руби приходилось закрывать глаза, чтобы не рассмеяться при виде идиотского выражения, появлявшегося на его лице во время секса. Слушая тяжелое дыхание Уоррена, ощущая ритмичные движения его тела, Руби думала: «Когда же ты наконец кончишь и мы пойдем на бранч!»

Лежа в постели. Руби понимала, что совершила ошибку. Несмотря на отсутствие любовника, ей не хотелось возвращаться к монотонности брака. Оставалось надеяться, что Уоррен не воспримет свидание как что-то большее, нежели стремление двух людей на одну ночь забыть об одиночестве. Засыпая, Руби надеялась увидеть сон о вечеринке, посвященной жареным кушаньям: гости приносят с собой любые продукты, от брокколи и картошки до мясных кубиков, а она наглядно доказывает, что всякая пища превращается в настоящее объедение, если ее хорошенько прожарить.