Разве это не романтично?

ГЛАВА 5

Несколько часов спустя по дороге домой Елена продолжала нервно болтать, но Влад был слишком потрясен, чтобы отвечать чем-то большим, чем односложные реплики.

Из больницы его отправили домой с парой костылей, с несколькими видами обезболивающего и строгим предупреждением не напрягаться в течение следующих нескольких дней. Однако никто не дал ему возможности осознать реальность его опрометчивого решения оставить Елену у себя. О чем, черт возьми, он думал?

Он не думал. В этом и была проблема. Он просто реагировал. Подавленное выражение ее лица, когда она сказала Мэдисон, что возвращается в Чикаго, пробудило в нем ту сторону, которую он долгое время считал умершей. Это была та же сторона, которая убедила его сделать ей предложение. Та сторона, которая поверила матери, что Елена в конце концов найдет способ вернуться к нему. Сторона, которая когда-то прочитала все любовные романы, какие только смогла достать, чтобы узнать, как это осуществить.

Влад, должно быть, издал какой-то звук, потому что Елена быстро взглянула на него.

— Что не так? Больно? Съехать на обочину?

— Нет. Я в порядке. — Это была самая большая ложь, которую он когда-либо говорил.

Влад был совсем не в порядке. Машина была слишком маленькой для нее, и он слишком остро осознавал, как отчаянно нуждается в ванне. Чего он не смог сделать в одиночку.

— Ты голоден? — спросила она.

— Не сейчас.

— Я могу приготовить ужин, когда мы вернемся домой, или что-нибудь заказать. Ты не знаешь, можно ли тебе принимать таблетки во время еды?

— Я не уверен.

— Я выясню. Вчера я провела большую уборку, подготовила дом к твоему приезду. В смысле, там и так было по-настоящему чисто. Я только застелила твою постель и убрала все коврики в ванных комнатах и прочее, чтобы ты не споткнулся о них. Я составлю список покупок на вечер.

Комментарии сыпались в ускоренном темпе, слишком быстром, чтобы Влад мог ответить. Но было ясно, что на самом деле Елена не хотела, чтобы он участвовал в разговоре. Таким образом она пыталась снять напряжение в машине. Пока он смотрел в окно и что-то бормотал, она высказывала вслух все, что приходило ей в голову.

Елена едва переводила дыхание, пока не свернула на подъездную дорожку к его дому.

— Хочешь, я припаркуюсь в гараже?

— Спереди, наверное, удобнее.

Она заглушила двигатель и выскочила из машины. Влад открыл дверцу, но Елена рявкнула на него, чтобы он оставался на месте. Его костыли лежали на заднем сиденье, поэтому он подождал, пока она возьмет их, прежде чем попытаться выйти. Используя один костыль в качестве опоры, он вытянул вперед согнутую ногу, а затем медленно поднялся на здоровую.

Елена протянула ему второй костыль и замерла, прикусив губу, когда он сунул его подмышку.

— Осторожно, — сказала Елена, протягивая руки, вероятно, на случай, если Влад упадет. Что было бессмысленно. Если бы он упал, то увлек бы за собой их обоих.

— Я закрою твою дверь, — сказала Елена.

Влад пару раз подался вперед, чтобы освободить ей место. Дверь за ним захлопнулась, а затем Елена забегала вокруг, и снова посыпались ее лихорадочные вопросы.

— Тебе нужна помощь? Я открою входную дверь. Ты можешь подняться по ступенькам крыльца?

— Я в порядке, Елена. Но да, было бы хорошо, если ты откроешь входную дверь.

Елена взлетела, как конькобежец, и преодолела несколько ступенек крыльца. Отперла дверь своим ключом и толкнула ее, затем повернулась и бросилась обратно к нему.

— Итак, мне... тебе нужна помощь?

— Я сам.

— Верно. Хорошо. Я просто... я не знаю, что мне делать.

Влад остановился, медленно приближаясь к крыльцу.

— Посмотри на меня.

Она подняла на него широко раскрытые глаза. Что-то дрогнуло у него в груди, и он пожалел, что обезболивающие не могут заглушить его сердцебиение.

— Я скажу тебе, если мне что-нибудь понадобится, хорошо? Тебе не нужно беспокоится.

— Хорошо. — Она отступила на шаг. — Прости.

— Не извиняйся. Я ценю твою помощь.

Ее едва заметный кивок нанес еще больший ущерб в его грудную клетку. Эта женщина собиралась медленно убивать его одним своим присутствием. Такова была ее цель? Поэтому она это делала? Чтобы прикончить то, что осталось от его жалкого тела?

— Не могла бы ты принести мою сумку?

— Да, — сказала она, кивая на этот раз с гораздо большим энтузиазмом. — Да, я могу это сделать.

Влад, подпрыгивая на костылях, поднялся по ступенькам, пока она вернулась за его спортивной сумкой, и к тому времени, как он оказался внутри, Елена уже была у него за спиной, снова нависая над ним.

— Ладно, ты хочешь подняться прямо наверх или посидишь немного на диване?

Влад медленно двинулся к лестнице.

— Моя кровать лучше. Больше места, чтобы поднять ногу.

— Верно. Конечно. Это было глупо.

Влад запрыгнул на первую ступеньку, и она последовала за ним. Он тяжело дышал и вспотел, когда добрался до верха.

— Что теперь? — спросила Елена у него за спиной.

— Теперь я ненадолго приложу лед.

— Я принесу немного после того, как мы уложим тебя в постель.

От одного только слова постель, произнесенного ею, ему захотелось застонать. За исключением больничной палаты, которая на самом деле не в счет, они не были в спальне вместе в течение многих лет. И даже тогда они делили это пространство всего на несколько мгновений. И не для того, для чего мужья и жены обычно делят спальню. Это было настоящей пыткой.

Как только он сел на матрас, Елена протиснулась между его раздвинутых ног, чтобы взять костыли.

— Я положу их сюда, — сказала она, не замечая, какой эффект производит на него, просто стоя. — Так ты сможешь дотянуться до них.

— Спасибо, — пробормотал он.

Он потянулся за подушкой, чтобы подложить под ногу. Елена бросилась вперед.

— Позволь мне сделать это.

Она склонилась над ним, и он, должно быть, издал мучительный звук, потому что Елена отскочила назад.

— Боже мой, я сделала тебе больно?

— Нет. Просто пытаюсь устроиться поудобнее. — Его голос скрипел, как ржавые коньки по льду пруда.

— Откинься назад, чтобы мы могли уложить ногу, — сказала она.

Влад повиновался, в основном для того, чтобы отодвинуться как можно дальше от ее кожи, потому что его руки начали действовать самостоятельно. Он приподнял ногу, а Елена взбила подушку, чтобы он мог положить ее.

— Так хорошо? — Она посмотрела на него.

Он сглотнул.

— Спасибо.

— Ладно. Я схожу за льдом.

Она выбежала из комнаты, а Влад ударился головой о спинку кровати. Больше он бы не пережил. Пять минут, проведенных с ней дома, и его разум уже был занят мыслями о вещах, которые определенно не помогли бы ему вылечиться.

Минуту спустя Елена вернулась, тяжело дыша, словно перепрыгивала через две ступеньки. В руках у нее был пластиковый пакет с кубиками льда и тонкое кухонное полотенце.

— Мы положим лед на бандаж или на кожу?

— На кожу, — сказал он, садясь. Я могу снять повязку...

Она отмахнулась от его рук.

— Я могу это сделать. Мне нужно научиться.

— Прикладывание льда к ноге, не будет одной из тех вещей, с которыми мне понадобится помощь. — Влад попытался придать своему тону немного легкомыслия, но потерпел неудачу. Это прозвучало напряженно.

Она выпрямилась и извинилась.

— Опять. Ты прав. Я тебя раздражаю, не так ли?

— Нет. — Влад взял лед и положил его рядом с бедром. — Елена, послушай.

Она сглотнула и скрестила руки на груди в той же защитной позе, которую приняла вчера в больнице, как будто боялась того, что он собирался сказать. Он не мог винить ее. Вчера он вел себя как придурок.

— Ты не обязана делать для меня каждую мелочь.

— Ладно. Верно. Мне жаль.

— И тебе не обязательно все время извиняться.

— Правильно. — Она нервно рассмеялась.

— И ты должна пообещать, что скажешь мне, если это будет слишком хлопотно.

— Я так и сделаю. Но этого не произойдет. — Снова уверенно улыбаясь, она кивнула в сторону двери. — Я собираюсь принести остальные твои вещи из машины. Тебе нужно что-нибудь еще в ближайшие несколько минут?

— Нет, я... я в порядке.

Влад не выдохнул, пока не услышал, как она открывает входную дверь. Либо он совершил самую большую ошибку в своей жизни, либо... никакого «или» не было. Он только что совершил самую большую ошибку в своей жизни.

От льда у него быстро онемело бедро, поэтому Влад наклонился вперед, чтобы расстегнуть бандаж и положить пакет поверх разреза. Этого движения было достаточно, чтобы напомнить ему, что он слишком долго не принимал душ, и он ни за что не собирался просить помощи Елены. Он твердо стоял на своем — на правильном пути.

Его телефон лежал на прикроватной тумбочке, и, хотя он боялся звонить, это было необходимо сделать. Колтон ответил после первого же гудка.

— Черт возьми, чувак. Мы с ребятами сходим с ума. Ты отправил нам одно сообщение, и все?

— Мне очень жаль, но...

— Черт возьми, нам пришлось получать всю информацию от ESPN. Я только что разговаривал по телефону с Маком. Мы собирались штурмовать чертову больницу.

— Меня там больше нет.

— Где ты, черт возьми, пропадаешь?

— Дома.

— Кто отвез тебя домой? Кто-то из команды? Господи, чувак. Мы бы отвезли тебя.

— Это не из команды.

— Какого черта ты заставляешь нас вытягивать из тебя информацию?

— Колтон, пожалуйста...

— Ты больше не можешь просто так нас игнорировать, чувак. Мы твоя семья, и мы знаем, что нужны тебе, так почему же ты...

— Потому что Елена здесь!

Тишина. Оглушительная.

Колтон театрально откашлялся.

— Я... что ты сказал?

Влад надул щеки и выдохнул воздух.

— Елена здесь. Она приехала, чтобы помочь. Это она отвезла меня домой.

— Она здесь на весь день или?..

— Она собирается остаться на некоторое время и позаботиться обо мне.

На этот раз в наступившей тишине Влад почти услышал, как в мозгу Колтона завертелись шестеренки, и его губы скривились в усмешке, что означало, что он и так уже слишком многое понял.

— Так, так, так.

— Это только временно.

— Если ты так говоришь.

— Так и есть. Но мне все равно нужна твоя помощь кое в чем.

Внизу входная дверь открылась и снова закрылась. У него было не так много времени, прежде чем Елена вернется наверх.

— Все, что угодно, чувак, — сказал Колтон. — Только скажи.

— Ты можешь мне помыться?

Колтон рассмеялся, а затем посерьезнел.

— Прости, но мне показалось, что ты сказал, что тебе нужна помощь, чтобы принять ванну.

Влад застонал и откинулся на подушки.

— Да, именно это я и сказал.

— Но я думал, что с тобой твоя жена.

Так и есть, и, судя по всему, сейчас была на кухне.

— Я не могу просить Елену сделать это.

— Почему нет?

— Ты знаешь почему!

— Из-за развода? Я не думаю, что она будет возражать, учитывая обстоятельства.

И во второй раз за этот вечер Влад выпалил то, что хотел бы взять обратно.

— Потому что она никогда не видела меня голым!

Снова молчание. На этот раз более продолжительное. И гораздо более зловещее.

— Ладно, во-первых, я, черт возьми, тоже. Но, что более важно, почему именно твоя жена никогда не видела тебя голым?

— Пожалуйста, Колтон. Я не могу объяснить по телефону. — На лестнице послышались тихие шаги Елены. — Просто... пожалуйста. Ты не мог бы заехать ко мне позднее?

Колтон пробормотал себе под нос несколько звуков, которые прозвучали как очень грязные ругательства. Наконец вернулся к телефону.

— Я приеду. Но поверь мне, я приду не один.

Он повесил трубку прежде, чем Влад успел возразить, но как раз вовремя, потому что Елена выбрала этот момент, чтобы вернуться. У нее была бутылка воды, тарелка с нарезанными фруктами и информация, которую им дала Мэдисон.

— Я знаю, ты сказал, что не голоден, но, думаю, тебе стоит что-нибудь съесть. Я читала информацию о обезболивающих, которые нам дали, и там говорится, что таблетки могут вызвать тошноту, если принимать их натощак — Она резко остановилась. — Я-я сожалею. Ты разговариваешь по телефону?

Влад положил свой сотовый на колени.

— Я разговаривал с Колтоном.

— Я могу уйти.

— Нет, все в порядке. Он повесил трубку.

— Все в порядке?

— Ребята приедут чуть позже.

— О, — сказала она, быстро моргая. — Ладно. Это хорошо. Я уверена, они хотят тебя видеть.

— Они собираются помочь мне принять ванну, — выпалил он.

Ее щеки порозовели от понимания происходящего.

— Я не хотел просить тебя, — сказал он.

Она поставила тарелку с фруктами на его прикроватный столик.

— Нет, конечно. Я понимаю.

— Я просто подумал, что это может вызвать неловкость, потому что, знаешь...

Румянец стал цветом майки «Детройт Ред Уингз», и он отругал себя. Необходимости вдаваться в подробности не было, Елена и так хорошо знала, как и он, что самая большая близость, которую они испытывали, — это единственный поцелуй в день их свадьбы.

Елена отошла от кровать, ее движения были скованными.

— Это очень тактично с твоей стороны. Это, вероятно, поставило бы нас обоих в неловкое положение. И мне все равно на завтра нужно купить продукты, так что, займусь этим пока они здесь.

— Хорошая идея.

Она отступила еще дальше.

— Тебе нужно поесть, а потом постараться немного поспать. Я знаю, что прошлой ночью ты почти не спал. Я собираюсь распаковать свои вещи, а потом мы сможем включить игру.

Он прочистил горло.

— В этом нет необходимости.

— Тебе действительно нужно немного поспать.

— Нет, я имею в виду игру. Я не собираюсь ее смотреть.

Он отвернулся от нее и от неизбежных вопросов в ее глазах. Если бы она их озвучила, он не смог бы ответить. Не связно. Не так, как она могла бы понять. Но он просто не мог этого сделать. Он не мог смотреть, как его команда играет без него.

— Влад...

— Никакой игры.

Прошло мгновение, прежде чем она кивнула.

— Ладно. Никакой игры. Я загляну к тебе попозже.

Елена отступила, ее шаги оставляли крошечные вмятины на ковре. Хотя она была всего в нескольких шагах от Влада, внезапно он почувствовала себя за миллион миль отсюда. Что было нелепо. Казалось, она была за миллион миль от него целую вечность, и абсолютно ничего в этом не изменилось только потому, что она была здесь. Он напрягся, прислушиваясь к звукам, доносившимся из ее комнаты, точно так же, как делал это каждую ночь в течение четырех месяцев, которые она прожила с ним после приезда в Америку. Каждое движение выдвижного ящика, каждый скрип матраса, каждый плеск воды в ванной. Они были словно гвозди в доску его души.

Улыбка, которой Елена одарила его раньше, наполнила его комнату светом, а теперь в ней снова стало темно. Тот факт, что ее улыбка уже стала для него источником эмоционального «витамина D», был всем, что ему нужно было знать о том, почему это плохая идея. Скоро она уйдет навсегда, и это будет похоже на то, как если бы солнце полностью погасло. Он уже переживал такую зиму раньше. Он не переживет этого снова.

Если он собирался пройти через это, ему нужно было отвлечься, чем-то большим, чем просто ежедневная работа по восстановлению своего тела. Что-то, в чем он мог бы скрыться, чтобы избежать реальности своей ситуации. Впервые за несколько месяцев Влад выдвинул ящик прикроватной тумбочки и достал свою рукопись.

Он провел большим пальцем по названию «Обещай мне».

Его история с Еленой заканчивалась в последней главе. Если у него не будет собственного счастья, может он снова попытается его написать?

Обещай мне

Март 1945

Девятая военно-воздушная база

Эрланген, Германия

— Все почти закончилось, не так ли?

Тони Донован затянулся своей последней сигаретой «Лаки Страйк», а затем затушил тлеющий окурок носком ботинка десятого размера. Прежде чем погаснуть в последнем клубке дыма, от нее растаял клочок замерзшей травы.

Почти закончилось. Они твердили одно и то же с самого дня «Д». «Ребята, мы обратили их в бегство. Германия разгромлена. Осталось всего несколько дней. От Джерри остались только молодые парни и старики».

Обычно такие заявления произносились с энтузиазмом. Но водитель его джипа, рядовой Роджерс, произнес эти слова с разочарованным видом ребенка, который боится пропустить фейерверк четвертого числа. В какой-то степени Тони понимал. Парню было восемнадцать лет — нервный, нетерпеливый тип, который встал в очередь на военную службу, как только достиг установленного законом возраста. Но вместо того, чтобы штурмовать плацдарм своих героических мечтаний, он обнаружил, что на него свалилась бесславная обязанность возить усталого военного корреспондента, который повидал больше сражений, чем половина солдат в армии.

Но на этом сочувствие Тони закончилось. Рядовой Роджерс понятия не имел, от чего был избавлен. Звуки, запахи и образы войны всегда будут преследовать Тони во сне. Ужас от того, что человек может сделать с человеком. Он повидал достаточно, чтобы понять, что никто не должен этого видеть. Но Тони все равно отдал бы все, чтобы обменять свое перо на винтовку.

Но поскольку единственным оружием, которое ему разрешалось, было перо, в начале войны он поклялся не расставаться с ним до конца. И теперь он собирался отправиться на одно из самых опасных заданий, которое могло оказаться для него самым трудным. Пока союзные войска наступали на нацистскую Германию с запада, а русская армия расчищала путь с востока, распространились слухи о том, что эсэсовцы эвакуируют лагеря военнопленных по всей Германии и Польше. Заключенных, большинство из которых были американскими и британскими летчиками, насильно отправляли в ужасных условиях в неизвестные места. Поступали сообщения о том, что заключенные падали замертво от истощения и голода. Ему нужно было торопиться, но его проклятый фотограф опаздывал.

И не просто фотограф.

Анна Горева.

В Европейской кампании не было ни одного солдата, который не слышал бы о ней. Красивая и храбрая, она однажды так сильно отвлекла водителя собственного джипа, просто улыбнувшись ему, что он вылетел в кювет. Некоторые люди восприняли эту историю как сплетню, но Тони знал, что это правда. Он сидел на заднем сиденье.

Когда босс сказал, что она будет сопровождать его на этом задании, Тони безуспешно пытался возразить.

— Вам нужен фотограф, который говорит по-русски и уже работал на передовой, — сказал ему Джордж Берроуз, его редактор. — У вас есть такой фотограф. А теперь поезжайте. Она встретит вас в Эрлангене.

Тони засунул руки в карманы пальто и потопал ногами, чтобы защититься от ставшего уже привычным приступа холода. Ему следовало бороться усерднее. Ему следовало более откровенно рассказать о причинах своего беспокойства. Словно холодный воздух, воспоминание об их расставании год назад, обожгло как пощечина.

…Порыв ветра выбил из рук сумку. Та раскрылась у ее ног, и Анна потянулась за несколькими листками бумаги, которые выпали из нее. Один из них приземлился на носок его ботинка. Он схватил его раньше, чем она успела это сделать, и перевернул. На него смотрело нежное лицо американского летчика. Анна выхватила у него фотографию и сунула ее обратно в сумку.

— Кто это?

— Никто.

— Сомневаюсь, что ты носишь с собой фотографию, на которой никто не изображен.

Язык тела выдал ее. Он был больше, чем друг. Кем-то важным. Тони пришлось разжать зубы.

— Он один из твоих любовников?

— Это не твое дело.

— Правда? — В нем бушевала ревность, горячая и иррациональная. Он не имел права предъявлять на нее какие-либо права. Они обменялись всего лишь одним страстным поцелуем, и то в результате попадания немецкого миномета. — Я твой начальник, Анна. Последнее, что мне нужно, — это какая-то чокнутая Джейн в хаки, которая хочет вести наступление своим личным обаянием по всей Европе...

— Как ты смеешь! — Она уперлась руками ему в грудь и толкнула. Он споткнулся скорее от неожиданности, чем от ее силы. — Как ты смеешь осуждать меня, когда прекрасно знаешь, что я идеально подхожу для службы. Я делаю все, что в моих силах, для войны. А как насчет тебя?..

— Тони.

Звук его имени, произнесенный этим незабываемым прокуренным голосом, заставил его обернуться и столкнуться с карими глазами лани и алыми губами бантиком, которые он надеялся, больше никогда не увидеть.

— Ты опоздала.

— Я сначала заехала в парикмахерскую чтоб распространять мое обаяние в Европе. — Сарказм сочился из ее голоса, как горячая смола, когда она бросила ему в ответ его же собственные слова.

Она протянула руку в перчатке рядовому Роджерсу.

— Анна Горева.

Бедный парень покраснел и засмущался, как будто только что встретил голливудскую старлетку. Христос.

— Садись за джип и возвращайся за нами, — рявкнул Тони.

Когда рядовой неторопливо удалился, Анна холодно посмотрела на него.

— Я вижу, твой характер ничуть не изменился.

Он придвинулся к ней так близко, как только осмелился.

— Давай проясним одну вещь, Анна. Я не хотел, чтобы ты выполняла это задание, поэтому, если надеешься остаться делай в точности то, что я говорю.

— Нет.

— Нет?

— Я здесь, потому что нужна тебе. Я говорю по-русски. А ты — нет. — Она приподняла бровь. — На этот раз мы сделаем все по-моему.