Рецепт любви

Глава 9

— Итак, — сказала Фиона, прислоняясь к стойке.

Я оторвала взгляд от теста.

— Что?

— Не прикидывайся скромницей, сучка, — огрызнулась она. — Я ушла от тебя прошлой ночью, наполовину разозленная на мужчину, по которому ты пускала слюни целую вечность, стоящего в твоем доме и заявляющего, что он останется на ночь. Что, черт возьми, произошло прошлой ночью?

Я поджала губы, сосредоточившись на тесте.

— Ничего не случилось.

— Ничего не случилось? — в ее голосе звучало невероятное разочарование.

Я кивнула, немного подумав в тишине, пытаясь понять, рассказывать или нет.

Кого я обманываю? Я ни за что не смогу хранить это в тайне.

— Утром мы чуть не занялись сексом в моей машине.

Фиона издала низкий вопль и ударила меня по руке.

— Ты подлая сучка! — она оглядела меня с ног до головы. — Почему «почти»?

Я снова оставила тесто, уделив ей все свое внимание и стряхивая муку с рук.

— Фиона, ты правда ждешь, что я займусь сексом с мужчиной в тачке? С которым у меня даже не было первого свидания?

— Конечно, блять, да, — мгновенно ответила Фиона.

Я осмотрела свои ногти, соскребая муку с кутикулы.

— Ладно, ну, я могла бы. Если бы он не прервал нас.

— Он прервал? — повторила она. — Он что, на наркотиках?

Я усмехнулась.

— Нет, он… не знаю. Это сбивает с толку. Он сбивает с толку. Он перестал быть для меня никем, хочет остаться в моем доме и говорит всякие вещи. Делает всякое…

Я покачала головой, пытаясь избавиться от навязчивых мыслей, которые крутились с тех пор, как я проснулась.

— Всего слишком много, — я вскинула руки вверх.

Фиона взвизгнула, сжимая мою руку.

— Нет, милая, это именно то, в чем ты нуждалась все время. Тебе нужен тот, кто завладеет твоим разумом настолько, что у тебя не будет времени, пространства или энергии, чтобы усомниться в себе или убеждать, что ты умираешь.

Я хотела поспорить с ней, но не могла.

Потому что, несмотря на все мои тревоги, драматизм и протесты, я знала, что Роуэн Деррик действительно был тем, в ком я нуждалась все время.

И это пугало меня до чертиков.

Роуэн

Я понял, что она особенная, в ту же секунду, как впервые увидел ее.

Три года назад. Когда я впервые пришел в пекарню после того, как услышал всю эту чушь о кофе и выпечке.

Обычно меня не интересовал сахар или еда в целом. По крайней мере, не тогда. Еда лишь поддерживала во мне жизнь. Ни больше, ни меньше. Я отключил часть своего мозга, которая отвечает за переедание, зависимость и прочую хрень. Даже после того, как я вернулся со службы, преследуемый всем дерьмом, которое там повидал и натворил, я сохранил этот настрой.

И контроль. Контроль важен. Контроль своего тела, что я с ним делал. Что я в него вложил. Во что оно превратилось. Оружие.

Так что нет, я не ходил в пекарню, планируя стать чертовски зависимым от выпечки. На самом деле все с точностью до наоборот.

Я пошел за кофе. И потому что Кип хотел приударить там за какой-нибудь официанткой. Даже тогда, четыре года назад, он трахал все, что попадалось на глаза, чтобы уйти от реальности. Тогда я беспокоился о своем друге, внимательно наблюдая за ним, в то же время пытаясь разобраться со своим собственным дерьмом и начать бизнес в новом городе.

Мои мысли были заняты миллионом других вещей.

Но потом я увидел ее. С гребаной мукой на лице. С волосами, выбившимися из пучка на голове. С улыбкой и лицом, которое могло бы запустить тысячу кораблей. И было ясно, что она не знала, какой, черт возьми, сногсшибательной она была. Женщины, которые знали, что они хорошо выглядят, вели себя по-другому. Не то что бы это плохо. Но некоторые использовали свою красоту, как оружие… По праву, потому что я видел много мужиков, считавших, что женская красота создана лишь для того, чтобы ее разрушить. Нет, я никогда не осуждал этих женщин.

Но Нора… она не признавала своей красоты. Она была застенчивой, легко краснела, ее улыбка была слабой, неуверенной, но теплой и искренней. Я не знал ее тогда, наблюдал лишь за языком ее тела. Но этого было достаточно.

Я сразу понял, что она слишком хороша для меня. Итак, я продолжал возвращаться за кофе. За ее творениями. Поесть то, что она готовила.

Даже когда она носила кольцо, которое купил ей другой мужчина, броское, явно дорогое и, черт возьми, совсем ей не подходившее. Ей больше подходило что-то оригинальное, винтажное, неожиданное. Не огромный, холодный камень, за которым нет ни тепла, ни истории, кроме шестизначной суммы.

Но кольцо исчезло. И я чертовски отчаянно хотел сделать ее своей всеми возможными способами.

Вот почему я сейчас поехал туда. Чтобы еще раз взглянуть на нее. Еще раз попробовать. Но не сладкое дерьмо, к которому она пристрастила меня — ну, и это тоже, — а ее губы. Потому что это это самая забвенная сладость для меня. Не хочу отпускать ее. Не хочу, чтобы она копалась в себе, как прошлой ночью и этим утром. Ее нос морщился, глаза устремлялись куда-то вдаль.

Сначала я думал, что, возможно, мне придется обращаться с ней осторожно. Дать ей пространство. Время. Но у меня было подозрение, что пространство и время — злейшие врага по отношению к ней. Они давали навязчивым мыслям слишком много топлива. Простор для роста.

Поэтому я собирался в пекарню. Перед работой.

Мэгги это понравилось, так как сегодня утром она совершила очень долгую прогулку. Я тоже не возражал против этого с тех пор, как попробовал губы Норы на вкус. Заявил на нее права.

Да, это лучшее утро за последнее время. Чертовски долгое время.

И все же мне нужно больше.

Я иду в пекарню перед работой, сразу после семи.

Я уже давно не вставал так рано. В шесть тридцать только просыпался на работу. Иногда в семь. Считал, что это очень рано.

Нора, однако, встала в гребаные пять утра и выглядела абсолютно сногсшибательно.

Трудно было поверить, что до сегодняшнего утра я спал в своей постели, в то время как это прекрасное гребаное создание бодрствовало. Я поклялся быть с ней так часто, как только смогу. Даже несмотря на то, что это потребует гребаных усилий. В пять утра я бодрствовал только после возвращения с войны, потому что не мог заснуть, ночные кошмары заставляли бродить по дому ночью, высматривая незваных гостей, ища способы заглушить крики, выстрелы, которые эхом отдавались в голове.

Нору я не встретил.

Ко мне подскочила дерзкая австралийка, схватила меня за плечо в ту же секунду, как я вошел в дверь пекарни. Сучка двигалась быстро, обогнув прилавок и добравшись до меня всего за несколько шагов. Я догадался, что она не хотела, чтобы Нора видела мое появление.

Теперь с ее силой мне придется считаться. Высокая, но не настолько, как я. И хотя она была сильнее, чем выглядела, она не сможет вытащить меня из пекарни.

Но она близка с Норой. Это я знал. И она произвела на меня впечатление. Поэтому я не боролся с ней.

В пекарне было оживленно, даже в половине седьмого утра. Люди в этом городе обычно вставали рано, особенно когда количество миндальных круассанов, которые готовила Нора, было ограничено. Эти люди выглядели удивленными тем, что Фиона вытащила меня на улицу. И заинтересованными, поскольку этот город знает всё и обо всех.

Фиона не заботилась о зрителях, ее острый взгляд был сосредоточен прямо на мне, когда она толкнула меня за угол здания, подальше от входа и окон.

Девка не валяла дурака. Она нырнула прямо в воду.

— Она не мягкая, — сообщила мне Фиона, скрестив руки на груди, читая мне лекцию. — Выглядит такой. Доброй, милой и мягкой. Она воплощает в себе все эти качества. Но она намного лучше не только в этих чертах. Она особенная.

Я ощетинился от враждебности в ее тоне.

— Я знаю.

Она яростно замотала головой.

— Ты не знаешь. Потому что ты мужчина. Думаешь, что она особенная, потому что она красивая. Потому что у нее красивые сиськи. И она выглядит хрупкой, идеально подходящей для защиты таких больших, неповоротливых мужиков, как ты.

Ее глаза скользнули по мне… не в знак признательности, а в осуждении.

— Так хотят сделать все мужчины, — прошипела она. — Даже те, кто провозглашает себя феминистами. Особенно те, кто называет себя феминистами. Но потом они понимают, что мягкая, маленькая, красивая, застенчивая девчонка, которая владеет пекарней, может сама о себе позаботиться. Может снести и поставить гипсокартон. Может сама менять шины. Может делать около сотни вещей, за которые мне пришлось бы кому-то заплатить. Она чертовски впечатляет. Женщин, конечно. А мужчины считают, что она таким образом делает их бесполезными или неполноценными. И вот тогда они решают, что пришло время начать отбирать у нее по чуть-чуть. Маленькие кусочки, но они все равно уменьшают ее. Она сильна во многих отношениях, но в то же время хрупка. Она склонна думать о себе самое худшее из возможных, если люди позволяют это. И он позволял.

Моя кровь вскипела. С той секунды, как я увидел, как этот хрен дотронулся до нее в пекарне. Потом, когда я увидел его кольцо у нее на пальце. Снова, когда я увидел этот гребаный синяк на ее лице.

Но сейчас по-другому. Потому что, какой бы крутой ни пыталась быть австралийская цыпочка, я знал, что под всем этим гневом тоже скрывалась боль. Она любила Нору. Сильно. Достаточно, чтобы прийти сюда, желая встретиться со мной лицом к лицу. Достаточно, чтобы причинить боль, когда она увидела, как ее подругу разбирают на части, и ничего не смогла с этим поделать.

— Если ты ищешь девчонку в беде, можешь сразу отвалить, — она прищурилась, глядя на меня. — Она спасла себя. Из дерьма, о котором ты даже представить себе не мог. Так что, если хочешь исправить ее жизнь… оглянись вокруг, приятель, — она махнула в сторону пекарни позади нас. — Она уже это сделала. Ты ей не нужен. И если ты хочешь ее только по этой причине, тогда уходи. Сейчас же. Потому что на этот раз я не собираюсь сидеть в стороне, пока мужик пытается сбить ее с ног, чтобы стать выше, притворяясь, что он тоже поднимает ее.

— Ты закончила? — спросил я, когда она несколько секунд молчала.

Она хмуро посмотрела на меня.

— Если ты причинишь ей боль, я сниму кожу с твоего лица и поджарю ее на своем барбекю у тебя на глазах.

Я кивнул, изо всех сил стараясь сдержать желание улыбнуться. Не потому, что она казалась смешной… Она была чертовски серьезна, вот почему мне нужно было улыбнуться. Я чертовски обрадовался, что у Норы есть друг, готовый вот так за нее биться. Многое говорило о том, каким человеком была Нора.

— Меньшего и не ожидал, — сказал я ей. — Понимаю, почему ты хочешь защитить ее. Она заслуживает этого. А еще эти мужчины — придурки. В свое время я был одним из них.

Я внутренне поморщился, подумав о том, как плохо я обращался с женщинами, когда впервые вернулся домой. Я никогда не поднимал и не собираюсь поднимать руку на женщину. Но это не означало, что я не причинял им вреда. Использовал их. Был черствым, жестоким, потому что мне нужен был секс, чтобы заглушить кошмары, но также я не мог вынести другого человека рядом с собой.

Я снова сосредоточился на Фионе.

— Но я не собираюсь причинять ей боль, — это было обещание. Больше для себя, чем для Фионы.

Она пристально смотрела на меня, оценивая мои слова, взвешивая их. Я подозревал, что у Норы не было большого опыта, когда дело касалось мужчин, и из того, что рассказала Фиона, и чуть-чуть от Норы, — понял, что она была доверчивой. Доброй. Она не ожидала, что мужчины будут лгать ей.

А Фиона да. Она знала нас слишком хорошо. И она знала, что большинство мужчин имеют привычку давать обещания, чтобы получить желаемое.

Она медленно кивнула после долгого молчания.

— Хорошо, — смягчилась она. — Но я слежу за тобой.

— По-другому и быть не могло.

Нора

Когда Роуэн вошел в дверь, у меня перехватило дыхание. Сердце бешено колотилось в груди, колени дрожали. Губы горели от напоминания, когда он целовал меня утром.

Пометил меня. Сделал своей. Хотя я и до этого была.

Но за это утро мне удалось убедить себя, что это все приснилось. Или что я переоценила то, как он прикасался ко мне, смотрел на меня, как его голос стал хриплым и полным обещания.

Я очень хорошо умела убеждать себя во всевозможных вещах.

Но, увидев, как Роуэн неторопливо вошел, его глаза инстинктивно нашли мои, стало неизбежным фактом, что я вообще ничего не воображала.

Переоделся. Он был одет во фланелевую черно-красную расстегнутую рубашку в клетку, с черной футболкой под ней, подчеркивающей пресс. Поношенные джинсы, забрызганные краской, а на ногах рабочие ботинки. И, конечно же, его фирменная бейсболка, надетая задом наперед.

Мне было очень трудно — почти невозможно, если честно, — обслуживать оставшихся клиентов, стоящих перед ним в очереди.

Пальцы онемели, в животе кружились бабочки, а тело побуждало бежать. Я всегда убегала от чувств страха и неловкости.

Но этот пристальный взгляд… я застыла на месте.

— Привет, — выдохнула я, когда он встал передо мной.

Он ничего не сказал, просто продолжал смотреть на меня таким взглядом, который не годился для публики.

Когда моя нижняя губа задрожала, его глаза проследили за этим движением.

Затем он перестал пялиться.

Он принял меры. Целенаправленно обойдя стойку, он прошел мимо Тины у кофемашины, направляясь прямо ко мне.

— Что ты…

У меня не было времени задать остальную часть вопроса, он целовал меня.

В центре пекарни.

Со свидетелями.

И я знала этот город. Моих постоянных клиентов. Они любопытны. И они очень наслаждались этим шоу. Я никогда не увлекалась парнями.

За исключением происходящего.

Поцелуй длился дольше, чем это было уместно, но я ничего другого не могла сделать, кроме как поцеловать его в ответ.

Я изо всех сил вцепилась в края его рубашки.

Роуэн отстранился, его рот все еще был в нескольких дюймах от моего.

— Привет.

Я быстро заморгала, пытаясь сориентироваться, одновременно анализируя грубость его голоса, когда он произносил одно единственное слово.

Затем звуки пекарни снова донеслись до меня, и я поняла, что произошло.

— Роуэн, ты не можешь просто целовать меня посреди моей пекарни, — прошипела я, отступая назад и проводя руками по волосам, которые были в беспорядке и до всего этого.

Я пыталась казаться строгой и разозленной, но это, очевидно, не сработало, так как Роуэн ухмылялся с мерцающим взглядом.

— Он только что это сделал, дорогая, — ответила за него Тина, забавляясь, наливая молоко для латте.

Я взглянула на Тину, которая не казалась удивленной. Ее зеленые глаза искрились теплом. Что было определенно нехарактерно, поскольку она точно не милая ни с кем, кроме своей жены.

Она была холодна и откровенно враждебна с Нейтаном.

Очевидно, она уже одобрила Роуэна. Что не имело никакого смысла. На Тину трудно произвести впечатление, и она, конечно, не поддалась бы влиянию мужской привлекательности. И все же она стояла там, с сияющими глазами, не угрожая Роуэну ни взглядом, ни словами.

Я снова перевела взгляд на Роуэна.

— Мне нужно работать, — сообщила я ему, мои щеки все еще пылали от жара его внимания, губы горели.

— Я сама! — пропела Фиона, протискиваясь мимо нас обоих, чтобы занять место у прилавка, обслуживая клиентов.

Я понятия не имела, где она была, и даже не видела, как она подошла. Я была одновременно благодарна и возмущена ее присутствием. Слишком много внимания со стороны Роуэна за такой короткий промежуток времени. Я не способна справиться с этим.

Роуэн воспользовался присутствием Фионы как возможностью мягко взять меня за плечо и отвести на кухню.

Тут пахло яблоком и корицей, так как я решила испечь осенний рулет, начиненный специями и политый медом. Он великолепно сочетается с теплым яблочным сидром или латте с тыквенным сиропом собственного приготовления.

Я собиралась сказать ему, что он не может заходить за прилавок и целовать меня. Что я сейчас в шоке и не готова к отношениям… или что это, черт возьми. Но он заговорил первым.

— Я приглашаю тебя на ужин, — заявил он.

Его руки больше не были на моих плечах, они были на моих бедрах. Так труднее сосредоточиться, но, хоть убейте, я не способна вырваться из его хватки.

— Ч-что? — я заикалась.

— Ужин, — повторил он. — Сегодня вечером. «У Карлайла». В семь.

«У Карлайла» — самое модное заведение в городе. По понятным причинам. Шеф-повар, Карлайл, раньше владел каким-то модным рестораном в Нью-Йорке, был богат и знаменит, а также огромной звездой кулинарного мира. Затем он отошел от всего этого по причинам, о которых городские сплетники любили порассуждать, но так и не докопались до сути, и приехал сюда, на Юпитер, чтобы открыть новый ресторан.

Еда была не от мира сего. Нельзя бронировать столик заранее: все в порядке живой очереди. И там всегда много народу. Несмотря ни на что.

— Ты хочешь пойти на… свидание? — спросила я его.

— Хочу трахнуть тебя, — прямо ответил он.

Мое тело дернулось от удара, который не был ни капельки неприятным.

— Хочу трахнуть тебя, — повторил он, его хватка на моих бедрах усилилась, взгляд опустился на мои губы. — Пришлось постараться, чтобы не сделать это прошлой ночью. И этим утром, — он поднял глаза, глядя мне за спину, туда, откуда доносились звуки пекарни. — И сейчас, — добавил он.

Секс на публике никогда не был моей фантазией. Я была застенчивой, замкнутой, мне не очень нравилось быть в центре внимания. Но прямо сейчас я была готова к тому, что Роуэн трахнет меня на кухне, когда в нескольких футах от меня пекарня, полная людей.

— Но, — выдавил он сквозь зубы. — Хочу делать с тобой это по-другому. Хочу пригласить тебя на свидание. Дать тебе то, чего ты заслуживаешь. Показать всему этому городу, что ты моя, — он поднял руку, чтобы погладить меня по щеке. — И потом, хочу показать тебе, что ты моя.

Мой желудок перевернулся, когда я сделала прерывистый вдох через рот.

Роуэн пристально смотрел на меня.

— Если и ты хочешь.

Это был не совсем вопрос. Больше похоже на вывод.

Я не могла говорить. Я была слишком занята, пытаясь не растаять в лужу у его ног. Или попытаться взобраться на него, как на дерево.

— Я довольно хорошо разбираюсь в людях, Нора, — пробормотал Роуэн. — Правда. И за эти годы стал профи, читая твои выражения лица и поведение.

Еще один переворот в животе. Мое сердцебиение замедлилось.

— В дополнение к этому, ты была чертовски полна энтузиазма несколько часов назад, — продолжил он. — Итак, я довольно уверен, что ты тоже этого хочешь, — пояснил он. — Но мне нужно услышать это из твоих прелестных уст.

— Люди н-не разговаривают так в реальной жизни, — заикаясь, произнес я. — Особенно мужчины не разговаривают так в реальной жизни.

Губы Роуэна дрогнули.

— Это настоящая жизнь, кексик.

Я переваривала его слова. Он прав. Это настоящая жизнь. Все слишком ощущается. И мое колотящееся сердце, пульсация между ног, покалывание в кончиках пальцев (это насторожило, вдруг инсульт?) подтвердили, что да, это действительно реальность.

— Мне нужно услышать, как ты говоришь, что хочешь быть моей, — мягко попросил он.

Я наклонила голову, блуждая по нему глазами. Его угловатая челюсть была покрыта щетиной. Эти идеально пухлые и мужественные губы. Темные брови, обрамляющие пылающий взгляд. Чернильные волосы, которые касались его лба. Широкие плечи. Мускулистые руки. Предплечья обнажились из-за закатанных рукавов рубашки. Большие руки, покрытые мозолями, доказательство работы, которую он выполнял каждый день.

Конечно, я уже осматривала все это раньше. Но на расстоянии. Или мимолетными взглядами, когда была достаточно храбра.

— Ты хочешь быть моим? — спросила я вместо того, чтобы внять его приказу.

Я выдвигала на первый план убежденную феминистку в себе. Потому что смутилась тем, как сильно хотела быть его. Несмотря на то, что две ночи назад я проклинала другого мужчину за то, что тот хотел владеть мной.

Но Роуэн говорил так, словно будет мне поклоняться.

И все же я давила на него. Потому что откуда мне знать, что он хочет быть моим? Одно дело иметь женщину, но совсем другое — принадлежать ей так же, как и она тебе. Многие мужчины так не думали.

— Кексик, я был твоим в ту секунду, когда мой ботинок ступил в эту гребаную розовую пекарню, — сказал он без колебаний.

Мои легкие сжались, он забрал из них весь кислород.

Роуэн не торопил меня с ответом, я просто уставилась на него, не моргая, изо всех сил пытаясь понять, что он сейчас сказал. И поверить в это.

— У Карлайла в семь, — сказала я наконец, не в силах найти в себе силы сказать что-нибудь еще.

Роуэн не выглядел разочарованным тем, что я не сказала, что я «его», вероятно, потому, что это итак довольно ясно.

— Я позвоню, попрошу забронировать стол.

— Карлайл не бронирует столы, — ответила я. — Даже для Тома Хэнкса, а он национальное достояние.

Это было правдой. Кинозвезда приехал в город, когда услышал, что один из его любимых шеф-поваров снова работает. А когда он появился, столиков не было. Карлайл не делал исключений.

При всем своем добродушии Том воспринял это спокойно и на следующий вечер встал в очередь вместе с остальными посетителями.

Случилось все три года назад, и эта история уже стала городской легендой.

Роуэн наклонился вперед, чтобы поцеловать меня в кончик носа.

— Я заеду за тобой, — было его единственным объяснением.

Потом он вышел из моей пекарни, как будто только что не перевернул мой мир.