Рецепт любви

Глава 18

Хотя это было банально, именно звуки и запах разбудили меня.

Больничный запах. Сильные химикаты, антисептики и какие-то лекарства. Шершавые простыни на коже. Вата во рту. Мой мозг затуманен, а глаза будто полны песка.

Я знаю, что многие люди ненавидят больницы, и хотя я бы никогда не сказала этого вслух, чтобы не показаться еще более эксцентричной и странной, чем была на самом деле, мне они нравились. Тут я чувствовала себя в безопасности. Это целое здание, в котором работали люди, обученные справляться с травмами и болезнями. Если бы моя страховка покрывала такие вещи, я бы сделала магнитно-резонансную томографию всего тела, просто чтобы увидеть, что там нет новообразований, и перестать беспокоиться о них. Я даже думала изучать медицину с единственной целью — научиться ставить себе диагноз и, что более важно, исключать любую болезнь, про которую я читала в Интернете.

Но кровь вызывала у меня отвращение.

Я больше фанатела от сладостей.

Все эти мысли кружились в моем затуманенном сознании, вероятно, из-за каких-то лекарств.

Мне потребовалось много времени, чтобы открыть глаза и собраться с мыслями. Последнее, что я отчетливо помнила — ссора с Роуэном. Или, по крайней мере, конец ссоры.

Я решила поверить ему, простить за инцидент с Кейтлин. Не то что бы тут было что прощать. Я поспешила с выводами и вела себя драматично.

То, что последовало за этим, было несколько сумбурным. Конечно, Роуэн подхватил меня, когда я упала. Это был человек, который ждал пули, чтобы выскочить передо мной всякий раз, когда мы были вместе.

Но пули не было, так что я могла только представить, насколько беспомощным чувствовал себя мой мужчина, когда не от кого было меня защитить.

После этого было много размытых изображений, и я действительно помню, как он кричал. Кричал. На врачей.

Я вспомнила страх в его голосе, отчаяние, смешанное с обжигающей болью в моем теле. Мне хотелось раскрыть ему объятия, утешить его, сказать, что со мной все будет хорошо, что мне это просто почудилось. Вот только даже я не могла представить себя в такой ситуации. Потом была целая куча непонятных вещей: яркий свет, чужие руки. А потом вообще ничего не было.

Моя палата маленькая, одноместная, со всякими больничными штуками. Мониторы, капельницы. В кресле, придвинутом как можно ближе к моей кровати, сидел мужчина. Его рука сжимала мою. Его глаза были сосредоточены на мне, он сидел прямо, как шомпол, на лице отражалось беспокойство.

— Спасибо, черт возьми, — прошипел он, когда попал в фокус.

Роуэн наклонился вперед, сжимая мою руку обеими руками и прижимаясь к ней лбом.

— Ты напугала меня до чертиков, Нора.

Меня удивил страх на его лице. Всеохватывающий.

Он не скрывал, как сильно заботился обо мне за то время, что мы были вместе. Ни капельки.

Но видеть это здесь, когда он сидел рядом со мной на больничной койке, другое. Теперь я не смогу убедить себя, будто мне все почудилось, и что он со мной только из-за секса или чего-то еще. Нет… этот человек заботился обо мне. Сильно.

— Что случилось? — в горле у меня першило и саднило.

— У тебя лопнул аппендикс, — ответил Роуэн, отпуская одну из своих рук, чтобы наклониться, налить воды из кувшина и поднести маленький бумажный стаканчик к моему рту. — Маленькими глотками, — проинструктировал он.

Я с благодарностью выпила, прохладная вода скользнула по пересохшему горлу, прежде чем попасть в мой беспокойный желудок. Когда он поставил воду на стол, я обдумала то, что он сказал.

Очевидно, я знала, что что-то не так. Нельзя проснуться в больнице из-за того, что я придумала себя какую-то травму, но я не ожидала такого.

— У меня лопнул аппендикс? — повторила я, чувствуя тупую боль в животе после того, как слегка поерзала в постели.

— Да, — выдавил Роуэн сквозь зубы. — У тебя лопнул аппендикс. И если бы меня там не было, ты, возможно, потеряла бы сознание и умерла прямо там, в пекарне.

Я словно отрезвела. Сама каждую неделю думала, что умираю. Хотя этот страх был очень реальным, он никогда ничем не подтверждался. Смерть была для меня концепцией, развитой лишь в голове.

Но я и представить себе не могла, что она подберется так близко.

Думаю, никто не догадывается о подобном. Пока не становится слишком поздно.

— Ты, блять, чуть не умерла, — проворчал Роуэн, явно обеспокоенный.

Моя смерть не просто задела этого человека. А потрясла его изнутри.

— Я не умерла, — сказала я ему шепотом. — Я здесь.

Роуэн открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но в палату вошла врач, дав мне передышку, пока проверяла мои жизненные показатели. Ярость Роуэна не рассеялась; он сидел весь в задумчивости, но в то же время внимательно слушал доктора.

— Операция прошла хорошо, — сказала она, бросив косой взгляд на карту, затем на меня. Она была ненамного старше меня, с добрыми глазами. — У вас лопнул аппендикс, нам пришлось проделать большую работу по удалению инфекции. Нужно, чтобы вы пробыли в больнице по крайней мере три дня, может быть, пять, чтобы наблюдать за вами.

— Я не могу быть здесь три дня, — спорила я с ней, пытаясь приподняться в постели. — Мне нужно заняться бизнесом.

— Ты останешься здесь, даже если мне придется приковать тебя цепью к гребаной кровати, — воскликнул Роуэн, его непреклонные руки легли на мои.

— Хотя больница не может мириться с таким поведением, я согласна с ним, — улыбнулась доктор. — Обычная аппендэктомия — это все еще операция. Нам нужно понаблюдать за вами, чтобы убедиться, что вы можете переваривать пищу и что ваш кишечник работает в обычном режиме, прежде чем я смогу вас выписать. Даже потом, нужно, чтобы вы несколько недель никак не напрягались.

Я уставилась на женщину, разинув рот. Лежать на этой больничной койке? Несколько недель выздоравливать? Я покачала головой.

— Но у меня бизнес, сотрудники… хотите сказать, что я не смогу работать неделями? Так не пойдет.

Она посмотрела на меня с сочувствием.

— В зависимости от вашего выздоровления… да. Но как только вы подлечитесь еще немного, я, возможно, смогу освободить вас от работы на короткие периоды. Прямо сейчас вам нужно сосредоточиться на выздоровлении.

Она одарила меня еще одной улыбкой, рассказала о том, что произойдет в ближайшие несколько дней, а затем оставила меня наедине с моим сердитым, обеспокоенным мужчиной.

К сожалению, он не дал мне никакой передышки.

— Какого хрена, кексик? — спросил Роуэн мягко, но с напряженным выражением лица, как только за ней закрылась дверь. — Медсестры сказали, что ты мучилась несколько часов. Дней, — он крепче сжал мои руки. — Не просто терпимо поболело. Гребаная агония. Они не могли поверить, что ты, черт возьми, была на ногах и работала, когда потеряла сознание.

Беспокойство Роуэна было ощутимым, даже если он пытался замаскировать его обычной мужской заботой.

— У меня высокая переносимость боли. Я регулярно обжигаюсь и режусь. К тому же, я спотыкаюсь обо что угодно, — сказала я, стараясь говорить шутливым тоном, несмотря на мой скрипучий голос.

Выражение лица Роуэна не дрогнуло.

— Ни у кого нет такой гребаной переносимости боли, Нора. Почему, черт возьми, ты не сказала мне, что тебе было так больно?

Я вздохнула, зная, что Роуэн не собирался отпускать это так просто. Казалось, что в тот момент скрыть свое сумасшествие было практически невозможно.

— Потому что я не знаю, как доверять своему телу, и оно говорит мне, что я умираю раз в две недели, — призналась я постыдным голосом.

Роуэн в замешательстве нахмурил брови.

— Я не в порядке, — простонала я. — Не в том смысле, что попала в больницу. Я отлично умела это скрывать. Но я не в порядке, Роуэн, — я прикусила губу. — Ты должен знать. Конечно, это должно было произойти немного раньше, чем сейчас, и это не тот разговор, который мне хочется вести на больничной койке… как бы иронично это не было, — невесело усмехнулась я.

Роуэн не находил ничего смешного, его рот скривился в гримасе, а плечи напряглись.

Мне придется рассказать ему все, чтобы он хоть немного понял.

— У меня было не такое детство, как у тебя, — начала я. — У меня нет матери, которая присылала бы мне посылки.

Я с нежностью подумала о матери Роуэна… то, как он говорил о ней и всей своей семье, так радовало, что такие люди существуют. Что у него есть такие люди.

— Мы родились бедными, — продолжила я. — Я не помню своего отца. Поскольку он умер от передозировки, когда нам с Анселем было по два месяца.

Я не знала, как выглядел этот человек, как его звали. Мама не хранила фотографий, и я никогда не искала их. Мне не хотелось знать, кто он такой. Но Ансель да. Он интересовался нашей родословной, хотел узнать, каким человеком был наш отец и каким он мог бы стать.

— Он должен был присматривать за нами, — я представила двух темноволосых младенцев в кроватке. — Моя мама гуляла со своим парнем. Тот, ради кого она планировала бросить моего отца. Она вернулась домой только на следующий день. Я знаю это из полицейских протоколов. Сосед вызвал полицию, когда они услышали младенцев, которые не переставали плакать. Приехали копы. Нас отвезли в больницу из-за недоедания, ничего серьезного.

— Господи Иисусе, — в ужасе пробормотал Роуэн.

— Да, начало нашей жизни в значительной степени определило, что будет дальше, — я пожала плечами. — Я понятия не имею, как нас не забрали у матери. Но в ней есть что-то особенное. Харизма, которую она включает, способна одурачить любого. Очаровать кого угодно.

Я много раз видела это обаяние в действии. С копами. Со арендодателями. Мужчинами. С любыми, у кого она могла бы что-то получить.

Это было впечатляюще.

— Однако все это очарование оставалось для чужих. У нее ничего не было для нас, — воспоминания пронеслись у меня в голове, но я отогнала их. — Я, честно говоря, не знаю, почему она тогда боролась за нас. Мы ей не нравились. Мы были всего лишь обузой. За исключением чеков на пособие, которые ей выписывали, — я пожала плечами или, по крайней мере, попыталась это сделать. В дополнение к боли от места раны, все мое тело ощущало слабость и ломоту. — В любом случае, я не собираюсь утомлять тебя подробностями нашего воспитания. Достаточно сказать, что ее почти не было рядом, — свободной рукой я теребила больничные простыни. — Большую часть мы были предоставлены сами себе. Я не помню времени, когда чувствовала безмятежность. Когда у нас была нормальная еда. Когда наша одежда была чистой, и пор размеру. Когда дома было тепло. Когда наш следующий отчим любил нас. Такого не было.

Роуэн резко выпрямился на стуле, выражение его лица было грозным. Я чувствовала его ярость, витающую в воздухе.

— Так далеко это никогда не заходило, — поспешила я заверить его. — Во всяком случае, не со мной, — мой желудок скрутило, и боль пронзила мой живот, боль, которая не имела ничего общего с моими травмами, а была связана со шрамами, с которыми жил мой брат. — Единственное, что сделала моя мать, чтобы показать, что мы ей хоть немного небезразличны, — это выстрелила тому мужчине в член, когда узнала, что он делал с моим братом, — я вспомнила выстрел, и каким громким он был. Звуки его криков. Запах крови. — Конечно, против нее не было выдвинуто никаких обвинений, — сказала я Роуэну, глядя на него, но на самом деле не видя его. — И, возможно, после этого она стала немного осторожнее в связях с мужчинами. Но они всегда были. Потому что мама не хотела жить в нищете. И она не хотела работать, — я с отвращением покачала головой, думая о женщине, которая родила меня.

Вот почему я так усердно работала всю свою жизнь, вот почему я никогда бы не позволила мужчине заботиться обо мне: чтобы не быть похожей на нее.

— Однако у нее все сработало, — продолжил я. — Она вышла замуж. Получила все, что хотела. Дом. Машину. Но к тому времени, когда мы получили такие вещи, как медицинская страховка, мы уже стали подростками и почти заканчивали среднюю школу. Тогда во мне укоренилось стремление беспокоиться о каждой мелочи. И это дерьмо проявилось таким образом… — я протянула руку к больничной койке. — Я постоянно думала, что со мной что-то не так. Это началось, когда все становилось хорошо. Когда я сбежала из дома своей матери и больше никогда ее не видела. Я всегда думаю, что что-то не так. Итак, я всегда чувствую боль. Но только здесь, — я постучала себя по виску. — Я научилась справляться с этим, поскольку не хотела, чтобы эта тревожность определяла меня как личность. Не хотела, чтобы люди думали, будто я слабачка.

Я вцепилась в одеяло, пристыженно потупившись. Вот оно, то, что я скрывала от Роуэна. Чего он, вероятно, не понял бы, потому что этот мужчина всегда был сильным и держал себя в руках.

Роуэн наклонился вперед, чтобы взять меня за подбородок и приподнять его, чтобы я не могла ускользнуть от его проницательного взгляда.

— Ты не слабая, — прорычал он. — Черт возьми, Нора. Ты самый сильный человек из всех, кого я знаю. То дерьмо, через которое ты прошла? — он покачал головой, — Ненавижу, что тебе пришлось пережить это, детка. Этой твоей матери придется за многое ответить, — при упоминании мамы его глаза стали убийственными. — И в конце концов она ответит за эти грехи, потому что карма реальна. Жизнь, которую ты себе подарила, доказывает это. Это не какая-то невидимая сущность создала ее. Ты сама ее построила. Буквально. Ты построила жизнь своими гребаными руками, — он поднес наши переплетенные руки к своему рту и поцеловал мои пальцы. — Ты излучаешь любовь, Нора. Тепло. Ты не видишь этого из-за того, что сделала та женщина, но внутри тебя есть свет. Ты привлекаешь людей. Твоя пекарня так успешна сейчас только потому, что ты знаешь, как готовить чертовски вкусные штуки. Это все благодаря тому, кто ты есть. Люди в этом городе любят тебя, малышка. Я люблю тебя.

Я уставилась на него, ошеломленная всем, что он сказал, но особенно последними тремя словами.

— Что? — прошептала я.

— Я люблю тебя, — повторил он без колебаний. — Я полюбил тебя с того самого момента, как впервые увидел. И любил только сильнее с тех пор, как смог прикоснуться к тебе, поцеловать тебя, сделать тебя своей. Все новое, что я узнаю о тебе, — это еще одна причина, по которой я становлюсь твоим на всю жизнь. Ненавижу, что ты имеешь дело с этим дерьмом, чертовски ненавижу это. Но все эти годы ты справлялась в одиночку. Даю тебе обещание прямо здесь, прямо сейчас… с этого момента ты больше ни с чем не будешь разбираться в одиночку.

К этому моменту по моим щекам уже текли слезы. Слезы радости, неверия. Хотя, может быть, мне не следовало быть шокированной. Роуэн не скрывал от меня своих чувств. Неоднократно давал понять, как много я для него значу, говорил, как давно я ему нравлюсь. Но услышав это вслух… Вдобавок к лекарствам, боли и общему драматизму ситуации, я не могла остановить водопад слез.

Роуэн вытер их большим пальцем, не дожидаясь, пока я произнесу эти три слова в ответ.

— Но мне нужно, чтобы ты дала обещание.

— Все, что угодно.

— Пообещай не скрывать от меня боль. Даже если будешь думать, что это не реально.

Я прикусила губу. Это трудное обещание. Не только потому, что так откроется уязвимая, мягкая часть меня перед самым сильным мужчиной, которого я знала, но и потому, что это привело бы меня к опасности.

Я никогда ни от кого не искала сочувствия, сопереживания или внимания. Даже от друзей. Даже от Ансель. Потому что, когда я обычно говорила о том, что чувствую себя больной, встревоженной или слабой, мама стыдила меня. Она заставляла меня чувствовать себя маленькой и жалкой, и я больше не хотела это испытывать.

— Вижу, как вращаются эти колесики в твоей голове, — пробормотал Роуэн, нахмурившись. — Я догадываюсь, что ты всю свою жизнь хлопотала за домашнее хозяйство, заботилась обо всех.

Я поджала губы, не в силах с ним спорить. Я была единственной, кто научилась готовить, стирать одежду, зашивать джинсы брата, как лечить простуду.

— Да, — вздохнул Роуэн, приняв мое молчание за согласие, которым оно и было. — Даже сейчас ты заботишься обо всех окружающих. Ты всегда готовишь для них, кормишь их. Останавливаешься на парковке и буквально подвергаешь себя опасности, — его челюсть дернулась от того момента с Ронни. — Ты заботишься обо всех, но о тебе никто не заботился. — его губы снова коснулись моих пальцев. — Теперь, кексик, я приготовлюсь к тираде о феминизме после того, как скажу это, но я все равно это скажу. У тебя есть я. Ты моя женщина. Я позабочусь о тебе. Ты можешь ослабить хватку на поводьях, малышка. Ты можешь быть уверена, что я не позволю тебе сбиться с курса.

Он был прав… Часть меня действительно хотела поспорить с ним. Но не в феминистской части. Другая часть, та, которая всегда полагалась только на одного человека: моего брата, несмотря на демонов, с которыми он все еще боролся по сей день. Та часть, которая была в секрете. Этой части было трудно доверять Роуэну. Даже несмотря на то что Роуэн меня не подвел. Ни разу.

— Ты пугаешь меня, — призналась я.

Его глаза слегка блеснули, а губы дрогнули. Я подумала, что он не сможет должным образом улыбнуться, пока я не встану с этой больничной койки.

— Хорошо, — пробормотал он. — Потому что ты тоже пугаешь меня до чертиков.

Мое выздоровление было болезненным. Не столько в физическом смысле — хотя это тоже, — а потому, что пришлось изменить мой рацион и привычки. Пока я выздоравливала, от меня требовали есть только безвкусные блюда маленькими порциями. Для меня это было шокирующим и пугающим. То, с чем я определяла свою идентичность — моя способность печь — оказалось под угрозой из-за того, что я игнорировала свое тело.

Я любила поесть, мне нужно пробовать все, что я пекла, когда экспериментировала. И я чуть не украла эту способность у самой себя. Я чуть не умерла. Это противостоящая реальность, и нечто такое, что вселило в меня здоровую дозу страха.

Пекарня не взорвалась за время моего отсутствия… к счастью, прошло всего около недели. Тина, как никто другой, взяла на себя большую часть выпечки, когда у нас закончились запасы замороженного на скорую руку.

И хотя я не могла сама поесть отзывы были отличными. Она помогала мне и была со мной с самого начала, так что знала все основные продукты и стала экспертом в моих хаотичных рецептах.

Фиона управляла фасадом пекарни с такой же точностью и компетентностью. Она проработала там почти столько же, сколько и Тина, и знала, как все работает.

Тиффани тоже приходила помогать.

Неудивительно, что мои друзья беспокоились. Они все были у моей постели в ту секунду, когда узнали, что я в больнице.

Глаза Фионы были покрасневшими, когда она ворвалась в больничную палату.

— Черт возьми! Не смей больше так со мной поступать. Ты напугала меня до полусмерти.

— Согласна, — нахмурилась Тина, наклоняясь, чтобы сжать мою руку.

Тиффани разрыдалась, прислонившись к своей жене в поисках поддержки примерно на пять секунд, прежде чем прочистить глаза и приступить к делу.

— Эти простыни не подойдут, — заявила она. — И эта сорочка, — она сморщила носик. — Мне нужно пройтись по магазинам. Нам нужен уход за кожей, свечи, халат, пижама… просто для начала.

Никто не пытался спорить с ней, потому что ни у кого не хватало смелости сделать это. Итак, к тому вечеру в маленькой ванной в палате оказались простыни, шелковая пижама, ароматические свечи и все мои любимые средства по уходу за кожей.

— Ты хочешь, чтобы я позвонила Анселю? — спросила Фиона со своего места в кресле, пока мы все смотрели на ноутбуке, как в Йеллоустоуне Бет и Рип танцуют на ранчо.

Я почувствовала, как вся кровь отхлынула от моего лица, а тело напряглось. Поскольку я наполовину лежала на Роуэне, он почувствовал перемену и повернулся ко мне.

Я сосредоточилась на Фионе, думая о своем брате. Он был бы уже здесь, если бы почувствовал что-нибудь от нашей причудливой связи. Поскольку его здесь не было, он не чувствовал. И хотя я бы хотела, чтобы он был рядом со мной, я была рада, что его здесь нет. Это будет для него шоком. Больничная обстановка… Нет.

— Я думаю, будет лучше, если мы подождем, он приедет через несколько недель. Тогда и скажем. Не хочу, чтобы ему приходилось иметь дело со всем этим, — я намеренно выражалась расплывчато, потому что Роуэн вслушивался в каждое слово, но Фиона поняла, что я имела в виду.

Она поморщилась.

— Он будет плеваться гвоздями, как только узнает.

— Еще бы, — согласилась я. — Но лучше пусть тогда злится чем… другое.

— Поняла.

После этого никто больше не говорил об Анселе, хотя я знала, что Роуэн заметил напряженное взаимодействие. Он всегда замечал. К счастью, он не стал настаивать. Я еще недостаточно сильна, чтобы пойти по этому пути. Когда-нибудь расскажу, но не сейчас.

В конце концов, все ушли после того, как заверили меня, что справятся с пекарней.

Ну, все, кроме Роуэна.

Он оставался.

Практически все время, что я там была. Он ходил домой, чтобы принять душ, переодеться, проведать Мэгги, которая тусовалась с Кипом. Но в любое другое мгновение он был рядом со мной, всегда прикасаясь ко мне, как будто напоминал себе, что я все еще здесь.

А потом, когда меня выписали, ухаживал за мной. Он даже оставлял Мэгги присматривать за мной в его отсутствие. Она не сдвигалась со своего места в изножье моей кровати. Я бесчисленное количество раз заверяла его, что не собираюсь умирать в его отсутствие. Он не находил это забавным.

Роуэн тоже всегда был тут. Дом был завален цветами и едой от моих друзей. Но о присутствии Роуэна говорило не это.

А оранжерея рядом с моей кухней.

В последний раз я вообще ее толком не видела, так как был натянут брезент. Мне до смерти хотелось подглядеть, но Роуэн ворчал насчет сюрприза, а я не хотела навлекать на себя его гнев. Кроме того, я хотела, чтобы меня удивили.

Когда я увидела оранжерею — ту, которая выглядела почти идентично оранжерее из «Практической магии», из белого дерева, светильников, рядами трав и выдвижными ящиками в старинном стиле, идущими вдоль края конструкции, — я попятилась и, вероятно, рухнула бы, если бы не руки Роуэна, обнимавшие меня.

— Это не о-оранжерея, — заикаясь, пробормотала я, в изумлении уставившись в пространство. — Это пристройка к дому. Ты буквально добавил еще одну комнату в мой дом, — я повернулась к Роуэну. — Как я могла этого не заметить?

Он ухмылялся.

— Ты отвлекалась.

— Никто не отвлекается настолько, чтобы не заметить, что в их доме пристраивается еще одна комната, — парировала я, мои глаза метались по сторонам, я была ошеломлена тем, что видела.

— Фиона помогла с растениями, — сказал Роуэн, потирая затылок.

Я должна был догадаться, что Фиона замешана в этом. Я была удивлена, что ей удалось держать рот на замке; обычно она плохо умела хранить секреты. Кроме того, ей не терпелось прибрать к рукам комнату в моем доме, поскольку я была слишком помешана на контроле, чтобы позволить ей принимать какие-либо решения по моему декору.

И все же я бы позволила Роуэну сделать это без вопросов.

Конечно, он не оставил мне особого выбора. Он просто… взял и сделал это.

— Работал всю ночь. Хотел, чтобы ты вернулась домой, и все было готово, — продолжил Роуэн, подбирая базилик кончиком пальца.

Его аромат витал в воздухе среди других трав, произрастающих в оранжерее.

— Не хотел, чтобы ты жила в зоне строительства, пока выздоравливаешь. И я хотел сделать это к приезду Анселя. Судя по тому, что ты мне о нем рассказала, он, кажется, увлекается травами, магией и всем прочим.

Мое сердце сжалось, не в силах вынести всей этой доброты. Этой вдумчивости.

— Тебе лучше выставить мне счет за все это, — сказала я ему строгим тоном. Суровость — это все, на что я был способна. Слезы и так подступали к моим глазам.

Кстати, о суровости… это именно то, что я увидела на лице Роуэна.

— Если ты дашь мне за это хоть цент, у нас будут проблемы.

Я сглотнула от его грубого тона.

— Это подарок.

Я разинула рот. Закрыла его. Ждала чего-то, хотя Роуэн был не из тех, кто шутит.

— Подарок? — пискнула я. — Ты не можешь сделать пристройку к моему дому в качестве подарка! — тогда мой голос повысился. — Я имею в виду, мы встречаемся… месяц. А это тысячи долларов материала, рабочей силы…

Роуэн рванулся вперед, чтобы обхватить меня за плечи. Не сильно. Его прикосновение было легким, как перышко, как будто я была сделана из стекла.

— Во-первых, не накручивай себя, — нахмурился он. — Ты пойдешь и сядешь на диван.

— Нет! — запротестовала я, удерживаясь на месте, хотя в животе у меня пульсировало, и стоять так долго было утомительно.

На челюсти Роуэна дрогнул мускул.

— Ты не можешь преподнести мне это как подарок, — прошептала я. — Ты не можешь дать мне всего, о чем я мечтала, — я опустила глаза, чтобы мои слезы капали на пол.

Роуэну это не понравилось. Его палец приподнял нижнюю часть моего подбородка, так что я посмотрела вверх, в его глаза.

— Кексик, это моя работа, — Оон кивнул в сторону оранжереи. — Я заключаю сделки на всякое дерьмо, плачу Кипу пивом и получаю приличную оплату тем, что ты для меня готовишь. Твоими улыбками по утрам. Твоими словами, когда ты кончаешь.

Я все еще плакала, но внутри меня проснулось желание. Странное сопоставление.

Роуэн погладил меня по щеке большим пальцем.

— Ты даришь мне подарки каждый гребаный день, Нора, которые абсолютно бесценны. Позволь мне сделать все, что в моих силах, чтобы дать тебе все, о чем ты когда-либо мечтала.

Слезы потекли быстрее, беспорядочнее, и теперь вместе с ними у меня появилась маленькая безобразная икота. Я не была хорошенькой плаксой, как в романтичных фильмах.

Казалось, это не беспокоило Роуэна. Его не беспокоило ни то, что я делала, ни то, кем я была.

Этот мужчина был влюблен в меня.

И я была влюблена в него.

Я чуть не сказала это прямо тогда. Чуть не открыла рот и свое сердце.

Но в последнюю минуту у меня сдали нервы.

Произнесу это вслух, и вдруг все исчезнет? Возможно, это разрушит магию между нами. А я не переживу расставание с ним.

Мой «дом выздоравливающей» был худшим видом ада. Не из-за боли, а из-за мускулистого мужчины, который орал на меня каждый раз, когда я что-то поднимала, слишком долго стояла на ногах или пыталась достать миксер из кладовки. Что я и сделала примерно через неделю.

— Мне нужно печь, — рявкнула я на него.

— Тебе нужно вылечиться, — утверждал он, сжимая миксер.

Я держалась крепко, хотя даже в моих лучших проявлениях моя сила не шла ни в какое сравнение с его.

— Исцеление для меня — это выпечка, — процедила я сквозь стиснутые зубы.

Взгляд Роуэна был стальным и решительным.

Я отказалась от всего остального с тех пор, как меня выписали, позволила ему обращаться со мной как с инвалидом, уступила ему, когда он нес меня вверх по лестнице, хотя мне это нравилось. Я смилостивилась над тем, что не пойду на работу еще два дня… и это убивало меня.

Но поскольку я не вернулась на работу, я не пекла. А поскольку я не пекла, то быстро выходила из себя. В тот день я почувствовала себя лучше и подумала, что Роуэн слишком увлечен своими хлопотами в оранжерее, чтобы заметить это.

— Для меня выпечка — это как медитация, — выдавила я, предпринимая еще одну безуспешную попытку выхватить миксер из его рук. — Я знаю, это звучит глупо, и вы, скорее всего, не поймете, но запахи, звуки делают нечто… за последние годы я не пропустила ни одного такого дня.

Я вспомнила, как впервые пекла, собрав скудные ингредиенты на нашей маленькой, сырой кухне. Как из-за меня в доме пахло чем-то другим, а не плесенью. Как я набила живот своему брату и заставила его улыбнуться.

— Я знаю, что могу показаться немного напряженной из-за своей странности, и сейчас я очень сильно волнуюсь, но ты бы видел меня до того, как я начала выпекать, — умоляла я, глядя на решительного Роуэна. — Мне это нужно.

Лицо Роуэна немного смягчилось, но в нем по-прежнему была решимость. И он не ослабил хватку на миксере.

— Ладно, пеки, — уступил он.

Я вздохнула с облегчением, уже чувствуя себя менее нервозной.

Роуэн поставил миксер на кухонный островок, а не на то место, куда я ставила его, когда готовила.

У меня защипало в глазах от необходимости поставить его обратно перед книгами рецептов, под шкафчиком со специями для более легкого доступа. Проблема заключалась в том, что крупная фигура Роуэна стояла у меня на пути, и я подозревала, что он не даст даже сдвинуть миксер.

Он указал на барные стулья.

— Садись.

Я скрестила руки на груди, сдерживая дрожь от тупой пульсации в моем, к счастью, быстро заживающем животе.

— Я знаю, что ты у нас строитель, и ничего не смыслишь в выпечке, но мне нужно быть в этой части кухни, чтобы начать готовить, — я указала на пол.

— Я сделаю тяжелую работу, а ты будешь говорить мне, что делать, — сказал он.

Я в шоке уставилась на него.

— Во-первых, я не думаю, что банка муки будет считаться тяжелой работой, а во-вторых… что?

Он громко вздохнул.

— Ты посидишь, отдохнешь и скажешь мне, что делать. Я займусь микшированием или как там. Так ты будто сама творишь, но не слишком напрягаешь себя, — тон Роуэна не допускал возражений.

На самом деле, я не в том состоянии, чтобы ссориться с ним, потому что, да, я устала, и мне больно в животе, и я чертовски шокирована таким поворотом событий.

— Сядь, — приказал он.

Все еще потрясенная, я обогнула островок, чтобы сделать именно это.

— Итак, — он подошел к раковине, чтобы вымыть руки. — Что готовим?

Я прикусила губу, размышляя, буду ли я с ним помягче, приказав выпечь печенье или брауни, или правда заставить его работать.

— Лимонный пирог с меренгой, — решила я с усмешкой. — Давай посмотрим, смогут ли эти мышцы быть нежными с воздушным безе.

Его глаза вспыхнули.

— О, кексик, я могу быть нежным, когда мне нужно.

Мой рот наполнился слюной, когда я вспомнила, сколько времени прошло с тех пор, как Роуэн был внутри меня.

Слишком, блять, долго.

— На стул, живо, — рявкнул он.

Я подпрыгнула, подчиняясь его команде. Затем приготовилась к шоу.

Я не думала, что мужчина, занимающийся выпечкой, может быть сексуальным. С другой стороны, я никогда не видела, чтобы мужчина пек. Я никогда не видела, чтобы Роуэн пек. Я инструктировала его, как отделять яйца, когда добавлять муку и в каком количестве.

Его мышцы напряглись, когда он размешивал смесь деревянной ложкой, между бровями появилась очаровательная морщинка, когда он сосредоточился.

На протяжении всего этого процесса я все больше и больше очаровывалась Роуэном и его движениями. Он был детальным. Осторожным. Совсем не такой хаотичный, как я. Он сразу же убирал все крошки, проверял чашку с мукой, чтобы она была чистой. На ходу мыл посуду.

Не то что бы это должно было вызывать удивление. Роуэн был размеренным, контролирующим и уверенным во всем, что делал.

— Ты такой внимательный, — признала я, подпирая подбородок руками.

Он взглянул на меня снизу вверх.

— Ну, считай это побочным эффектом работы. В армии нужно быть точным, иначе тебя убьют. В строительстве должна быть точность, иначе дом разрушится.

— Хорошо, — выдохнула я, когда он наклонился, чтобы поставить противень в духовку.

Его задница великолепно смотрелась в этих джинсах. Более чем великолепно.

У нас не было секса с тех пор, как я попала в больницу. Очевидно.

Теперь, когда я в основном исцелилась — если не считать нескольких болевых ощущений, — я осознала, насколько сексуально неудовлетворена. Что ж, я знала об этом уже несколько дней, с тех пор как жила в одном доме с богом секса и не могла действовать в соответствии со своими чувствами к вышеупомянутому богу секса.

— Как долго оно выпекается? — спросил Роуэн, вытирая руки кухонным полотенцем.

— Около пятнадцати минут, — я спрыгнула с барного стула. — На это обычно не там мало времени уходит, но давай попробуем.

Он наморщил лоб в замешательстве.

— Времени для чего?

— Чтобы ты трахнул меня, — я обогнула кухонный островок. Тот факт, что мне достаточно комфортно, чтобы вести себя так нагло с Роуэном, был свидетельством того, насколько я выросла за то короткое время, что мы вместе. И все же жар подступил к моему горлу.

Я увидела, как неприкрытый голод промелькнул на его лице. Потребность. Роуэн был в режиме альфа-заботы, но я все равно видела его желание, когда он принимал душ, когда его руки задерживались на моих грудях еще долго после того, как с них смывал мыло.

И его член становился твердым всякий раз, когда он мыл меня.

Но теперь этот голод длился всего мгновение.

— Ни за что, блять.

— Мне лучше, — сказала я ему, стараясь, чтобы мой голос звучал страстно.

К сожалению, решимость на его лице не дрогнула.

Чтобы не падать духом, я направилась к нему. Он отступил.

— Нора, — предупредил он.

Меня возбудила такая смена ролей. Не часто мне удавалось прижать своего широкогрудого, доминирующего мужчину спиной к стене. На самом деле, я никогда не прижимала его к стене.

— Мне лучше, — повторила я, кладя руки на его широкую грудь, чтобы подняться на цыпочки и приблизиться к его губам.

Его тело напряглось еще больше, но я знала, что на этот раз не от разочарования из-за того, что я набросилась на него, а от того, что он боролся со своим голодом по мне.

— Нора, ни хрена тебе не лучше, — выдавил он.

Я прищурилась, глядя на него, и вцепилась ногтями в ткань его футболки, пока они не впились в его кожу.

Он зашипел, и я знала, что не от дискомфорта.

— Я сама решаю, лучше мне или нет, — сообщила я ему. — И это так. Даже несмотря на то что ты по-прежнему проявляешь сверхзащиту, перегибаешь палку и отказываешься это видеть, мне лучше. Хочу, чтобы мой мужчина отнес меня наверх и позволил мне поблагодарить его за то, что он создал для меня.

Рот Роуэна сжался в линию.

— Здесь нет никакой системы показателей, Нора. Я делаю что-то для тебя, потому что сам кайфую от этого. И не жду от тебя что-то взамен.

Мне хотелось закатить глаза, но он был слишком серьезен. Поэтому вместо этого я погладила его по щеке.

— Я знаю, — сказала я ему торжественно. — Я хочу отсосать тебе, потому что хочу.

Роуэн издал стон, вены на его шее вздулись.

Мой коварный план сработал.

— И технически, это считается заботой обо мне, поскольку с медицинской точки зрения я нуждаюсь в оргазме.

Глаза Роуэна полуприкрылись.

— Ты, блять, убиваешь меня, Нора.

Моя улыбка растянулась в удовлетворении.

— Или… — я отступила назад, опустив глаза. — Я могу просто приготовить тебе ужин в знак благодарности, а потом поднимусь в свою комнату, чтобы удовлетворить себя.

Едва я успела вымолвить эти слова, как Роуэн оттолкнулся от стены и поднял меня на руки.

Моя кровь закипела, и желание пронзило меня.

— Ты не будешь пользоваться этим гребаным вибратором без меня, — прорычал он.

Я издала восхищенный визг.

— И мой член уже несколько недель не чувствовал этой сладкой пизды, так что именно он заставит тебя кончить, — добавил он, когда мы поднимались по лестнице.

Можно с уверенностью сказать, что вибратор остался в ящике, а я была очень удовлетворена.

Но к сожалению, у нас подгорел лимонный пирог с меренгой.