Рецепт любви

Глава 21

Роуэн

Я не спускал с нее глаз. Пристально следил.

Она будто истекала кровью. Ее внутренности разрывались на части. Было больно просто смотреть на нее. Видеть боль, пронизывающую каждую ее клеточку. И я ничего не мог с этим поделать. Ни хрена. Она потеряла единственного человека на этой земле, которого любила больше всего, свою кровинушку. Вторую половинку.

И хотя она пару раз накричала на свою мать — я никогда не встречал женщину, которая заслуживала, чтобы на нее кричали в первые дни после смерти сына, — даже заплакала на службе и схватилась за пепел с останками своего брата, как за спасательный круг, — она больше не проронила ни слезинки.

Она чертовски хорошо притворялась, что с ней все в порядке.

Она жила, заботилась о всяком дерьме. Во-первых, похоронные цветы. Затем служба, выполнить желания брата. Потом церемония в парке, та, что была заполнена яркими людьми, которые, очевидно, любили ее брата. Она провела всю службу, утешая их. Потом сразу же вернулась сюда, сразу же приступила к работе. Никакой гребаной паузы.

И она ни за что не послушала меня, когда я пытался сказать ей, что следует сделать перерыв.

Она твердо сказала «нет», хоть и с дрожью в голосе. Она цеплялась за край обрыва, держась изо всех сил. Я не знал, как убедить ее, что смогу ее поймать. Не знал, как ей это доказать. Всю свою гребаную жизнь ей приходилось заботиться о себе самой. О брате. Никогда никого не было рядом с ней, когда она разваливалась на части. Она не знала, как подпустить кого-то к себе. Она была в ужасе.

Так что мне просто оставалось наблюдать. И ждать.

Хотя это убивало меня.

Все остальные тоже волновались. Я видел это по их лицам.

Они любили Нору. Сильно. Фиона, Тиффани и Тина бросились бы ради нее под пули. Но, как и у меня, у них были связаны руки. Мы просто должны были держаться поближе. Быть рядом, когда она развалится на части.

Я приходил в пекарню три раза в день. Как обычно. Первым делом утром, когда она открывалась. Потом трахал ее. Сильно. Тихо. Грубо. Я вытирал слезы с ее щек, когда мы заканчивали, ничего не сказав. Позволял ей готовить мне кофе, а сам сидел на табурете, наблюдая за ее работой.

Ее пекарня была единственным местом, где она не абстрагировалась от мира. Где она была уверена. На это чертовски приятно смотреть.

Приходила Фиона, как всегда, ругаясь. Но она внимательно следила за Норой.

Находясь там, Нора казалась самой собой. Или настолько близка к себе, насколько это возможно с отсутствующей частью. С отсутствующей половиной ее тела. Как, черт возьми, она оправится от такой потери, можно было только догадываться. Но я знал, что она так и сделает. Верил, что она достаточно сильна.

Я все еще готовился к тому, что она упадет, потому что понимал: что-то произойдет. Она не может продолжать в том же духе вечно.

А потом, когда однажды днем я зашел в пекарню, ее там не было. Фиона выглядела обеспокоенной. Очень сильно.

— Она сказала, что хочет кое-что забрать, — сказала Фиона, поздоровавшись. Ее тон и выражение лица насторожили, пустота в моем животе стала еще шире.

— Как давно это было? — рявкнул я громче, чем хотел.

Фиона вздрогнула от моего тона и, вероятно, выражения моего лица. Я не мог сдержиаться. Не сейчас. Не тогда, когда страх вонзил в меня свои когти.

— Около часа назад, — ответила Тина за Фиону, ее собственное лицо выражало беспокойство. — Ее нет дома, мы уже искали.

Я кивнул.

— Я найду ее.

Тина холодно посмотрела на меня, нахмурившись.

— Тебе, блять, лучше сделать это.

В этом была угроза. Невысказанное «иначе».

Но дело в том, что мне не нужна угроза. Потому что не было другого выхода, кроме как найти Нору целой и невредимой.

Нора

Я не очень хорошо разбиралась в том, как заглушать свои печали. Конечно, я могла бы немного затопить горе бутылкой вина — или даже двумя — при смягчающих обстоятельствах, но я не из тех, кто выпивает бесчисленное количество алкоголя. Я бы не стала отхлебывать из бутылки водки, отмокая в ванне, хотя в фильмах мне нравилось такое. Мне никогда не нравился вкус крепких напитков. И я всегда помнила о том, как пагубная привычка овладела моим братом.

Я всегда думала, что если буду держать себя в руках, если не буду давать чему-либо слишком много власти над собой, то мой брат сможет вернуть свою силу. В конце концов, мы же связаны.

Но это, очевидно, было полной чушью.

Я не знала, насколько это хреново — напиваться ради того, чтобы попытаться справиться с тем, что мой брат-близнец умер от передозировки. В тот момент меня это особо не волновало.

Таков был чудесный эффект от виски. Первые два глотка были дерьмовыми на вкус, но после, я почти ничего не замечала. Я пришла, чтобы ощутить жжение в горле.

Я сидела, ссутулившись, у стойки бара, уставившись в никуда, ни о чем не думая. Это было приятно.

Но время от времени на меня наваливались воспоминания. Служба в парке. Друзья Анселя. Их слезы, их смех, истории о моем брате. Они любили его. Они знали его. Но никто не мог сказать мне, что произошло. Что заставило его вернуться к тому, что его убило.

— Иногда ответа нет, милая, — мягко сказал мне Ганнер. — Ни одного. Ансель забрал его с собой. Просто знай, что он не хотел уходить. Он просто не знал, как остаться, чувствуя невидимую боль.

Его слова были мудрыми и утешающими, но они не помогли мне уснуть, и не ломать голову в поисках причины, по которой мой брат снова взялся за иглу.

В моем животе образовалась пустота, которая подсказала мне, что Ансель унес эту причину с собой в могилу.

Вот почему я пыталась заполнить эту пропасть виски.

Наступила ночь. Я ушла из пекарни днем. Никому не сказала, куда. Что было не очень на меня похоже. Они будут беспокоиться.

Обычно я не люблю беспокоить людей. Не причиняю им какой-либо вред.

Но мне было все равно. У меня нет на это сил.

— Ты раньше сюда не заходила, — запах одеколона и пота атаковал мои чувства.

Я оторвала взгляд от своего стакана и увидела мужчину, примостившегося на барном стуле рядом со мной. Он сидел близко. Слишком близко. Его рука коснулась моей.

Мне это не понравилось. Нисколько. Но у меня не было сил отодвинуться.

— Я бы запомнил тебя, — продолжил он.

Мужчина, о котором шла речь, был моложе меня. Может быть, чуть за двадцать. Мы жили в маленьком городке, и я, возможно, не знала каждого жителя, но пекарню посещали почти все в нашем городе, так что я, по крайней мере, знала некоторых людей в лицо.

Он был не из города. Со своей бронзовой кожей, свитером от Ральф Лорен, темно-синими брюками и мокасинами от Гуччи он слишком сильно напоминал мне Нейтана.

— Ну, теперь можешь забыть, — сказала я ему. — Не хочу, чтобы меня вспоминали сегодня вечером, да и вообще никогда, если уж на то пошло, — я снова переключила внимание на свой напиток, разозлившись, когда увидела, что он закончился.

Я оглядела бар, который стал явно более оживленным с тех пор, как я пришла. Бармен был на другом конце, обслуживая три разные группы людей. Громкая музыка заглушала гул разговоров, даже меня не было слышно там, где я выбрала место, вдалеке ото всех. Я хотела побыть одна.

Теперь это казалось плохой идеей. Никто меня не заметит. Никто не заметит, как ко мне пристают.

Мужчина, который, очевидно, не был согласен с отказом, провел пальцем по моей руке.

— Хочешь, угощу тебя выпивкой?

Моя кожа казалась грязной от прикосновения. Чужой мужчина, прикоснувшийся к коже без моего разрешения, вывел меня из задумчивости.

— Отвали! — закричала я ему в лицо.

Музыка в заведении была достаточно громкой, некоторые услышали меня, но были достаточно пьяны, и не обратили на меня особого внимания.

Мужчина, в лицо которому я кричала, заметил злость, оказался достаточно трезв, чтобы в шоке отшатнуться.

Но шок на его лице быстро сменился гневом, эмоцией по умолчанию для отвергнутых мужчин.

— Сумасшедшая гребаная сука, — пробормотал он, прежде чем уйти.

Девушка даже не может спокойно выпить. Я вздохнула и, спотыкаясь, встала со своего места, чтобы сходить в туалет.

Пол под моими ногами покачивался, но, к счастью, стены давали прекрасную возможность удержать равновесие.

Так было до тех пор, пока меня не прижали к стене.

— Ты гребаная сука, — прорычал Ронни, хватая меня за шею.

— Второй раз за две минуты меня так называют, — пробормотала я. — Пластинку заело, видимо.

— Ты, блять, разрушила мою жизнь, — прошипел он, наклоняясь прямо к моему лицу.

От него пахло выпивкой. Или, может быть, это от меня. Как бы то ни было, его глаза были налиты кровью, он вспотел и точно нуждался в душе.

А еще он сошел с ума. Настолько, чтобы схватить меня за горло в оживленном баре.

К сожалению, коридор, ведущий к туалетам, был пуст. Где длинная очередь в туалет, когда она так нужна?

Может быть, потому, что я была пьяна, или потому, что мне сейчас плевать на все, но я не боялась. Что этот парень мог со мной сделать?

Ронни ударил меня по голове так, что она больно ударилась о стену.

Перед моим взором заплясали черные точки, а во рту появился медный привкус от впившихся в язык зубов.

— Придурок, — заорала я, но мой голос прозвучал приглушенно и невнятно. К счастью, насилие вывело меня из какого-то транса, и внезапно я очень разозлилась.

Этот мужик причинил мне боль только по той причине, что сам слабак. Потому что он не мог посмотреть в гребаное зеркало и увидеть, что это он разрушает свою собственную жизнь.

Мое колено оказалось у него между ног, и я почувствовала огромное удовлетворение от того, как он вскрикнул от боли.

Я никогда не ходила на занятия по самообороне, но удар коленом в половые органы всегда был хорошим подспорьем.

У меня не было шанса еще раз выплеснуть свою ярость на того, кто действительно этого заслуживал, так как мимо промелькнуло размытое движение, а затем Ронни оказался на полу.

Роуэн оказался над ним и ударил Ронни кулаком в лицо.

Мгновение я в шоке смотрела на него, затем подождала, пока он прекратит бить, поскольку было ясно, что он поступил как герой и спас меня… в очередной раз.

В конце концов, стало заметно, что он не в режиме героя.

Звук, с которым его кулаки ударялись о плоть и кости, был ужасающим.

— Роуэн, — прошептала я.

Эти влажные, хрустящие звуки продолжались.

— Роуэн, — позвала я, на этот раз громче.

Он продолжал бить кулаком.

— Роуэн! — я закричала.

Он внезапно остановился, занеся кулак в воздух. С него капала кровь.

Роуэн остановился как вкопанный, словно застыл во времени. Звуки, доносившиеся из бара, казались такими далекими.

Он медленно встал и подошел ко мне. Я бы, возможно, вздрогнула, если бы все еще не была пьяна, не была такой измученной и оцепенелой. Его глаза были дикими и мертвыми одновременно. Он не был похож на того человека, который обращался со мной так деликатно и по-доброму с тех пор, как мы встретились.

Это был убийца.

Глаза Роуэна оглядели меня, остановившись на моей шее, которая была горячей. Я догадалась, что она покраснела, потому что его взгляд вспыхнул яростью.

— У тебя еще где-нибудь болит? — спросил он, холод в его голосе поразил, когда он неуверенно шагнул вперед, как будто ожидал, что я убегу или съежусь.

Хотя это была довольно пугающая версия Роуэна, я его не боялась. По крайней мере, не то, что он сделал бы со мной.

Я медленно покачала головой, решив не упоминать о пульсирующей боли в затылке.

Мы долго молчали. Или, по крайней мере, мне показалось, что прошло много времени, прежде чем он осторожно притянул меня в свои объятия.

Я не расслабилась.

Роуэн открыл рот, чтобы что-то сказать, но кто-то вошел в коридор. Кип, который выглядел обеспокоенным, скорее всего из-за меня.

— Твою мать, — пробормотал Кип, уставившись на меня, потом на Роуэна, затем на Ронни на полу.

На секунду я испугалась, что Ронни мертв, но потом он перевернулся, застонав от боли, и я с облегчением откинулась на стену.

Роуэн ничуть не почувствовал облегчения, прижав меня крепче.

— Позаботься об этом, — сказал он Кипу, кивнув в сторону Ронни. — Я забираю Нору домой.

— Понял, — на этот раз без тени юмора ответил Кип, уставившись на Ронни жестким, опасным взглядом.

— Когда ты говоришь «позаботиться», ты же не имеешь в виду убийство, верно? — уточнила я, когда Роуэн попытался оттащить меня.

Рот Роуэна сжался в мрачную линию, и это совсем не обнадеживало.

— Тебе нужно вернуться домой.

Я остановилась.

— Ты же не имеешь в виду убийство, верно? — переспросила я, скрипя зубами.

— Нет, — процедил Роуэн сквозь зубы, в его голосе звучало некоторое раздражение. В этом не было никакого смысла, поскольку я не думала, что просьба моего парня не убивать кого-либо была раздражающей просьбой.

Как только я получила его обещание, позволила ему вывести меня из бара, несколько ошеломленная и все еще сильно пьяная.

Воздух на улице был пронизывающим, и я вспомнила, что где-то оставил свою куртку. Роуэн, не колеблясь, накинул мне на плечи свою. Она пахла им.

Только когда мы подошли к грузовику Роуэна, такому знакомому, с его рукой на моей спине, я вспомнила о своем плане, вспомнила, что собиралась самоликвидироваться.

Я перестала двигать ногами. Роуэн тоже остановился.

— Иди сам, — решительно сказала я ему, глядя на его лицо, но видя только общие очертания. Я старалась не фокусироваться на его глазах. — Ты снова спас положение; мне не причинят вреда. Фиона за мной заедет.

— Какого хрена, Нора? — прорычал он. — Тебе не причинят вреда? — он протянул руку к моей шее. — Вред, блять, тебе уже причинили.

Я пожала плечами.

— Это синяк. Я не мертва.

«Мертва» — тяжелое слово, и оно имело кисловатый привкус на моем языке, смешиваясь с остатками выпитого спиртного.

— Нора, мы сейчас же едем в полицейский участок, черт возьми, — выпалил Роуэн, кровь стекала с его костяшек на бетон.

Я рассеянно отметила это, как и его поведение на произошедшее насилие. Ронни был зол. И он причинил мне боль. По-настоящему.

Кто знает, что бы случилось, если бы не появился Роуэн.

Это должно было напугать меня еще больше.

— Почему ты здесь? — спросила я его.

Роуэн уставился на меня, все еще тяжело дыша. Я удивлялась, почему он остановился. Если бы он не остановился, может, он убил бы Ронни.

— Почему я здесь? — повторил он низким и опасным тоном.

Я кивнула, и в результате мир закружился еще сильнее.

— Почему ты всегда здесь? — теперь я уже кричала. Я не совсем понимала почему, но я знала, что сдерживала крик так долго, с тех пор как мама вошла в дверь пекарни. Я была физически не в состоянии больше сдерживаться. — Зачем ты приходишь сюда, спасаешь меня сейчас? — взвизгнула я, указывая на бар и расхаживая по парковке. — Ты наблюдаешь за мной, спасаешь меня, пачкаешь свои руки кровью из-за меня, — я протянула руку к его кулакам. — Как будто ждешь, когда я сломаюсь, чтобы ты мог собрать все кусочки воедино.

Я развернулась, раскинув руки, нетвердо стоя на ногах.

— Ну, вот я! — взревела я. — Но я не сломаюсь. Осколки не разбросаны по бетону, чтобы ты мог собрать их своими мускулистыми руками, — я впилась взглядом в место, о котором шла речь. — Нет, эти осколки были уничтожены, превратились в гребаный пепел в ту же секунду, когда душа моего брата покинула этот мир. Здесь меня не спасти, приятель. Здесь не будет бесконечных придурков, которых ты будешь избивать. Я не смогу с этим справиться. Я не смогу допустить, чтобы ты сидел тут, идеальный и красивый и просто был рядом. Я не могу.

Я сдулась в конце своей маленькой тирады, внезапно почувствовав усталость. Чертовски измотанная, понятия не имею, как я еще держусь на ногах.

— Мы не можем быть вместе, — решила я, внезапно став более трезвой. Решительной.

Губы Роуэн сжались.

— Как будто, черт возьми, я соглашусь с этим. Ты не оттолкнешь меня.

— Я не отталкиваю тебя, — я закатила глаза. — Ты меня не знаешь, — я ткнула пальцем ему в грудь. — Ты не можешь называть меня своей. Ты не знаешь меня всю. И никогда не узнаешь. Потому что ты не узнал его.

Хотя большая часть его ощутимой ярости отступила, упрямое, непоколебимое выражение лица осталось прежним.

— Позволь мне отвезти тебя домой, Нора, — сказал он мягко, но твердо.

— Нет, — я усилила свою позицию, упершись ногами в бетон, как будто могла врасти прямо туда. — Я не та, за кого ты меня принимаешь, — я скрестила руки на груди, избегая зрительного контакта. Зрительный контакт ослабил бы мою решимость.

Роуэн, будучи Роуэном, не допустил этого. Его пальцы схватили меня за подбородок, поднимая вверх.

— Ты не знаешь, за кого я тебя принимаю, — проворчал он.

Я планировала вести себя несколько по-детски и трусливо, зажмурив глаза, когда он заставил меня поднять взгляд, но потом разозлилась. Итак, я посмотрела прямо в его гипнотизирующие глаза.

— О, да, я знаю, — огрызнулась я. — Я знаю, ты думаешь, что, несмотря на мои причуды, я вся такая желанная. Стану твоей, — я вырвалась из его хватки. — Стану попроще, — я мерила шагами пространство, гнев переполнял меня, заставляя двигаться. — Потому что, хотя мужчинам, безусловно, нравится, когда бросают вызов, — я сделала паузу, положив руку на бедро. — Нас учат играть в недотрогу, — я махнула рукой. — Я была интересна тебе только потому, что бросала вызов. Но как только вызов был брошен, как только я победила, ты больше не захочешь трудных проблем. Знаешь что, Роуэн? Со мной трудно. На самом деле, я в полном беспорядке. Особенно сейчас, — я резко вдохнула, и мне стало больно. Но я погрузилась в боль.

— Я убивал людей, — категорично заявил Роуэн.

Это вырвало меня из тирады.

Его лицо ничего не выражало. Его глаза не мигали. Они не были темными и яростными. Черты его лица не были ни мягкими, ни жесткими. Он был просто… пустым. Как будто он оставил позади человека, которого я знала, чтобы передать эту информацию.

— Когда меня направили на войну, — продолжил он своим ужасно пустым голосом. — Я видел разное дерьмо. Раздутые трупы, которые запеклись на солнце. Я видел, как людям отрывало конечности. Моим друзьям. Наблюдал, как женщина несла по улице своего мертвого ребенка. Я убивал чьих-то детей. Чьих-то братьев. Отцов.

Роуэн смотрел на меня, но не видел. Он смотрел сквозь моей головы. Как будто он не мог смотреть мне в глаза, когда говорил это. Как будто боялся того, что мог увидеть на моем лице.

— Восстанавливался долгое время. Испортил себе жизнь, — продолжил он, все еще глядя поверх моей головы. — Я справлялся с этим настолько, насколько человек может справиться с таким дерьмом. Но это изменило меня на всю жизнь, Нора. Я никогда не буду цельным. Никогда не буду правильным. Не полностью. Вот почему я так чертовски долго держался от тебя подальше. Не из-за кольца на твоем пальце. Знал, что ты не принадлежишь этому ублюдку, ты принадлежала мне еще до того, как я осознал это.

Несмотря на ужасающий сюжет, мое сердце подпрыгнуло от этой маленькой жемчужины информации. Что Роуэн считал меня своей еще до того, как я подумала, что он знает о моем существовании.

— Я держался подальше, потому что думал, что погублю тебя, — он посмотрел на свои алые костяшки пальцев. — Я думал, что моя грязь передастся и тебе. И ты такая чертовски чистая. Черт возьми, от тебя пахнет гребаным сахаром. Ты милая, ты хороша, и такому мужчине, как я, абсолютно нечего делать рядом с такой женщиной, как ты.

Я изо всех сил старалась сдержать слезы, наполнившие мои глаза.

— Хочу солгать нам обоим и сказать, что, возможно, я бы довольствовался тем, что просто смотрел на тебя, разговаривал с тобой по минуте в день о гребаном «Йеллоустоуне» или о чем-то еще, блять, — он потер подбородок. — Но я не смог. Как бы сильно я ни хотел им не быть, я плохой человек. У меня есть свои правила. По которым я живу, потому что это в основном помогает мне оставаться в здравом уме, и потому что без этого кодекса я боюсь того, кем могу стать.

У меня задрожали колени.

— Но теперь ты моя, — сказал он, и его голос больше не был ровным и безжизненным. — И я тебя не отпущу. Я тоже твой, Нора. И я думал, ты понимаешь меня, и знаешь, что я не из тех, кто захочет чего-то попроще. Будто я захочу кого угодно, только не тебя. Я думал, что доказал тебе обратное. Очевидно, нет. Так что… мне, блять, нравится, что ты немного сломлена. Я хотел бы сказать, что исправлю тебя, но не буду, потому что это будешь не ты. Мне нужен жесткий секс, Нора. Я хочу жестокой, уродливой любви. Потому что это все, на что я способен.

Земля задрожала у меня под ногами.

Роуэн создал дистанцию между нами, чтобы отдать мне ту часть себя, которую он скрывал, ту часть, на которую сподвигла моя вспышка гнева. Он открылся мне, рванулся вперед, схватив меня за шею, так что наши рты оказались в нескольких дюймах друг от друга.

Он был теплым. Твердым. Утешительным.

— Если бы я мог вернуть твоего брата, я бы это сделал, — пробормотал он. — Я бы сделал все, что угодно, лишь бы не видеть тебя в такой боли. Я бы продал свою гребаную душу дьяволу, — он прижался своим лбом к моему. — Но я не могу. Ты тоже не можешь. И ты не можешь усыпить эти чувства, — он погладил меня по подбородку большим пальцем. — Но если хочешь продолжать попытки, я буду на твоей стороне, и ты уж точно не окажешься в забегаловке одна.

Я прикусила губу, у меня не было сил пытаться оттолкнуть Роуэна дальше. Во-первых, это тщетная попытка. Какой будет моя жизнь без этого мужчины?

— У тебя будут неприятности? — спросила я, оглядываясь на стойку, а затем на окровавленные костяшки пальцев Роуэна. Он применил много насилия к этому человеку, и тот это заслужил. Но не за счет свободы Роуэна. У меня пересохло в горле от панической мысли, что его посадят.

Челюсти Роуэна сжались.

— Нет. У меня не будет неприятностей из-за этого дерьма. Финн, наверное, поблагодарит меня. Я сделал то, что он не может.

Мой интерес возрос.

— Ты знаешь, что Финне влюблен в Лори?

Глаза Роуэна расширились.

— Ты серьезно пытаешься свести их прямо сейчас, посреди всего этого?

Хотя несколько минут назад я бы и не подумала, что это возможно, я улыбнулась.

— Ну, я должна где-то найти луч надежды, и осчастливить двух людей, которые этого заслуживают. Хочу, чтобы они жили долго и счастливо.

Губы Роуэна растянулись в улыбке, когда он покачал головой, целуя меня в нос.

— Ты и я — два человека, у которых будет «долго и счастливо», — он притянул меня ближе, прижимая к изгибу своей шеи. — И с тобой все будет хорошо, кексик. А теперь позволь мне отвезти тебя домой.

Дом.

Мой дом всегда был просто местом для меня. Конечно, я создала симпатичную картину. Но домом всегда был Ансель. Вот почему я вообще оказалась в баре. Потому что я дрейфовала без якоря. Бездомная. Но, глядя на Роуэна, я поняла, что у меня есть дом.

Я сейчас смотрю на него.