Редкий цветок для Дикого

Глава 15

Настоящее…

После общения с Русланом мне стало спокойнее. Но удовлетворённости это не принесло. Буквально через пару часов возле моего дома уже стояла машина одного из подручных Ветрова. Я даже узнала в нём Серого, парня, который часто делает всю грязную работу за Семёна.

Люба позвонила к вечеру и предложила переехать к ним, но я не настолько жестока. Они сейчас только начали расслабляться, наслаждаясь жизнью втроём. Глеб и Люба после медового месяца сразу переедут в свою квартиру, так что у Ветровых-старших намечается повторный медовый месяц.

И вот это всё я должна перечеркнуть своим переездом к подруге? Ну нет, я так не могу. Тем более Люба уже спасала меня однажды, вытаскивая с того света, а после выхаживая.

На следующий день Дима остался дома. Он умеет чувствовать моё состояние. И просто решил молча делать так, как будет лучше для меня и Саши. Я чувствую себя неблагодарным потребителем, но мне сложно. Не понимаю, что происходит, и почему опять с появлением Дикоева в моей жизни всё идёт наперекосяк.

— Мы вернулись, — Димка кричит из коридора.

Я не сразу сообразила, сколько времени прошло, но, подняв голову на часы, поняла, что уже обед.

— А я только суп приготовила, — вздохнула тяжело и добавила громче: — Мойте руки и к столу.

Достала творожок для Саши из холодильника, чтобы он стал теплее, и, налив суп в тарелки, начала накрывать на стол.

— Вкусно пахнет, да, моя принцесса? — Димка с доченькой зашли на кухню улыбаясь, и мне стало теплее.

— Садитесь уже, сегодня ваш любимый суп с лапшой, — улыбнулась в ответ. — Как погуляли? — спросила, пока Дима усаживает Сашеньку.

— Отлично, — ответил брат бодро. — С нами сегодня Герман гулял, представляешь? — добавил он, а я замерла посреди кухни.

— Зачем? — прохрипела осипшим голосом.

— Не понял вопроса, — Дима перевёл на меня взгляд. — Мне кажется, что смысла нет скрывать от него родство с Сашей.

— Дима, — выдохнула я, чувствуя, как руки начали холодеть.

— Я ничего не говорил! — сразу добавил он. — Но по тому, как Саша тянется к нему, и как он реагирует на неё, и дураку понятно, что они родные. Тем более наша девочка не пойдёт к кому попало.

— Что он делал с ней?

— Ал, ты слишком бледная, — Дима подошёл ко мне и усадил на стул, поставив на стол хлеб и соль. — И он ничего не делал. Хотя это выглядело интересно: мужик в строгом дорогом костюме играет с маленькой девочкой в песочнице и строит башенки.

Димка хохотнул, а я почувствовала, как у меня земля из-под ног уходит. Почему он пришёл играть с Сашей, а не пришёл ко мне? Ведь он сказал, после того как проводил своего отца из квартиры, что вернётся, и мы поговорим. Что он хочет доказать? Зачем так делать?

— Эй, мамочка, — Дима тронул меня за плечо, а я содрогнулась, — перестань себя накручивать. Мы сидим перед тобой счастливые, довольные и голодные. Ничего не произошло с Сашей.

— Дима, — простонала я, — а если он знает, что Саша его дочь?

— Ты знаешь, такие люди, как твой Дикоев, даже если знают, то доказательства хотят иметь всегда, — ложка застучала по тарелке. — А без твоего согласия он не сможет получить доказательств.

И вроде понимаю, что Дима прав. Но Герман слишком напорист, слишком не пробивной, когда он идёт к своей цели. В нём всего — слишком. Сейчас я это понимаю. Даже тогда, когда видела в нём свою жизнь, он был для меня слишком. На этом я сломалась.

Следующие несколько дней прошли в полном напряжении. Даже когда я выходила гулять с Сашей или забирала её в цветочный магазин, постоянно боялась, что сейчас явится Дикоев и обвинит меня во всех его проблемах.

Но не это самое страшное. Уже вторую ночь подряд я не могу спокойно спать. Мне снятся сны с его участием. Но не простые сны, а самые что ни на есть эротические. От которых я просыпаюсь в поту, и он не всегда холодный. А это плохо. Я не могу испытывать к нему ничего. Он не тот, с кем я смогу жить.

Вот и сегодня, уложив Сашу спать и прогнав все навязчивые образы из головы, я собралась приготовить обед, но звонок в дверь заставил меня содрогнуться. И не зря. Только открыв её, я отскочила назад. Я видела этот взгляд когда-то, и хорошего он мне не принёс.

— Это что, Цветаева? — без каких-либо предисловий Герман, размахивая каким-то конвертом, рычит так, что у меня на столе стаканы подрагивают.

— Понятия не имею! — отвечаю, стараясь держать себя в руках, но злость и страх — страшный коктейль.

— Ты сейчас дуру из себя строишь? — он делает быстрый шаг ко мне, а я замираю.

Этого я так и не смогла преодолеть. Как бы ни работала над собой, но, когда вижу или чувствую опасность, застываю на месте. Гера видит это и сам останавливается в полушаге от меня.

— Боишься? — спрашивает со злостью.

— Ты сделал всё для этого, и уже давно, — шепчу я, заставляя дышать себя ровно.

— И это твоя месть?! — выкрикивает он, а я пугаюсь уже не его, а того, что проснётся Саша.

— Замолчи, — стараюсь говорить уверенно. — Разбудишь Сашу.

— Так вот как зовут мою дочь, — и каждое слово как выстрел.

— Что за бред? — делаю шаг назад и понимаю, что если не найду опоры, то просто упаду.

— Алла, ты сейчас загоняешь себя в ещё большую яму, — Гера всё-таки делает последний разделяющий шаг ко мне и прижимает к стене.

— Отойди, — шепчу, чувствуя, что начинаю задыхаться.

— О нет! Теперь я с тебя не слезу!

Герман обхватывает моё лицо ладонью и разворачивает так, чтобы смотреть мне в глаза. А у меня мысленно всплывают картины прошлого, как вот точно так же он держал меня, только намного грубее, и наказывал за то, чего я никогда не делала.

— От-тойди, — заикаясь, повторяю я.

Воздуха не хватает. В груди застрял ком, что не даёт сделать полноценный вдох. Не знаю, что Гера видит на моём лице, но его выражение меняется со злого на тревожное. Или мне так только кажется?

— Ал, — хрипит он, поглаживая меня по щеке, а мне не по себе от его ласки. — Господи, да что с тобой?!

— Отойди от меня, — снова прошу его, с трудом выталкивая каждое слово.

— Да мать твою! — Гера бьёт рукой о стену, а я сжимаюсь в комок. — Прости, — тут же произносит он, но я не хочу его извинений.

— Я тебя ещё раз прошу, уходи.

— Да как я уйду?! Как, Алла? Ты скрыла от меня мою дочь!

— Она только моя, — поднимаю на него взгляд. — Только моя!

— А вот этот тест говорит обратное, — Дикоев протягивает мне конверт, на котором написано название областной лаборатории.

— И что? — стараюсь говорить безразлично, но голос дрожит. — Ты женишься, Дикоев. Я не твоего поля ягода. И из-за твоих хотелок я не собираюсь страдать. Тем более подвергать опасности своего ребёнка! — на последних словах я уже стою ровно. Моя девочка всегда придавала мне сил.

— Ты знаешь, что когда говоришь о нашей дочери, то у тебя глаза загораются диким огнём? — вопрос до того неожиданный, что я теряюсь.

А дальше происходит то, что начинает рушить все выстроенные мною стены. Он впивается в мои губы. Я жду боли, ненависти, хоть чего-то, что придаст мне сил сопротивляться, но ничего не чувствую. Боюсь даже пошевелиться, а вот Герман — наоборот.

Дикоев прижимает меня к себе аккуратно, что совершенно не вяжется с его грохочущим сердцем в груди. Или это моё? Поглаживает руками лицо, шею, тело. Трогает так, что я начинаю дрожать. Только совершенно не понимаю, от чего.

— Не надо, — шепчу, отворачивая голову в сторону, чувствуя, как его губы проходятся по шее.

— Поздно, Цветочек. Слишком поздно, — его голос низкий, совсем не похож на его обычный. А ещё Дикоев нюхает меня после каждого поцелуя.

— Уходи, — прошу его.

— Только с вами, — звучит в ответ. — На коленях буду вымаливать прощение, только не гони.

В его голосе столько боли. И мне бы чувствовать себя удовлетворённой, но что-то не получается.

Герман поднимает голову и смотрит мне в глаза, удерживая так, чтобы я не могла отвернуться. И только он открывает рот, чтобы что-то сказать, как из комнаты раздаётся плач.

Отталкиваю его и бегу к дочери. Саша сидит на кровати и плачет. Поднимаю её, начиная целовать и успокаивать. Дочь льнёт ко мне так, будто чего-то испугалась, но вдруг резко дёргается и с радостью в голосе издаёт своё коронное:

— Дя!

Разворачиваюсь и вижу Дикоева, стоящего на пороге комнаты. На губах улыбка, а в глазах огонь горит.

— Привет, принцесса, — говорит он, но голос его дрожит.

Саша же, не обращая уже внимания на меня, пытается сползти с моих рук, лишь бы добраться до него.