— Я думаю, тебе пора уходить, — стараюсь говорить спокойно, и самое удивительное, что у меня это получается.
— А я думаю, что нам нужно поговорить, — в тон мне отвечает Герман, покачивая на руках засыпающую Сашу.
Полчаса назад Димка ушёл прогуляться, как он сказал, а я осталась одна с Дикоевым и Сашенькой.
Герман уже несколько дней постоянно появляется на пороге моей квартиры, как будто так и нужно. Обедает или ужинает с нами, играет с Сашей и уезжает. После того как он принёс мне готовый ДНК-тест, я не знаю, как себя вести с ним. Одно радует: он больше не трогает меня, не допытывается, не пытается выяснить отношения.
Что происходит — я не понимаю, но чувствую, что его может накрыть в любой момент. Стараюсь занять руки, чтобы не так заметна была дрожь. А ещё я постоянно вспоминаю его губы, их вкус, и ловлю себя на мысли, что не было противно, когда он меня целовал.
— Герман, мне кажется, ты перегибаешь, — останавливаюсь посреди гостиной.
— Ошибаешься, цветик мой. Я только начинаю навёрстывать, — вижу, как дёргаются его скулы при разговоре со мной.
Вся его расслабленность полностью напускная. Он напряжён, но держит себя в руках, и это радует. Рядом моя малышка. Я не хочу, чтобы она видела всё то, на что может быть способен Герман.
— Гер, — срывается с губ, и я замираю. Я ведь даже в мыслях не называла его так.
— Продолжай, — говорит он, и я слышу, как его голос садится.
— Тебе пора уходить, — отвечаю и ухожу в нашу с Сашей комнату, чтобы поправить её кроватку.
Я не хочу его разговоров. Не хочу объяснений. Хочу, чтобы всё осталось как раньше. Я его боюсь и ненавижу. Он — только прошлое, которое несёт в себе самое светлое и самое ужасное воспоминание.
— Отойди, пожалуйста, я уложу принцессу, — раздаётся сзади тихое, а мне кажется, что он крикнул.
Как я не закричала, не представляю, но, пытаясь унять бешено грохочущее сердце, выхожу из спальни.
Самое удивительное, что я совершенно не боюсь его оставлять с Сашенькой. Я боялась братьям оставить дочь на полчаса, а чужому мне человеку не боюсь.
«Алла, не ври себе. Он не чужой тебе», — меня скоро доконает этот голос совести, но что поделаешь, если он прав.
Интересно, так люди и сходят с ума? Возможно, но я рада, что этот голос частенько, особенно последнее время, выписывает мне наставления как по рецепту моего психолога.
— Ну и где можно так долго гулять? — начиная мыть посуду, бурчу себе под нос, но резко замираю.
— Отстань от брата. Ты ему не мать, — хрипловатый голос Германа раздаётся так близко, что я боюсь даже развернуться. — У него, может, жизнь начинает налаживаться, а тут неугомонная сестра.
— Саша спит? — спрашиваю, но голос сиплый.
— Да, — слышу улыбку в голосе Германа. — Она просто невероятная.
— Я знаю!
— А я только начинаю узнавать, — быстро отвечает Герман и кладёт руки на столешницу по обе стороны от меня. Не дотрагивается, но давит своей энергетикой.
— Тебе пора, — голос уже дрожит, но я стараюсь говорить уверенно.
— Я хочу, чтобы вы переехали ко мне, — звучит уверенное рядом с ухом.
— Я не хочу, — отвечаю и разворачиваюсь в капкане его рук. Стараюсь не соприкасаться с ним, но выходит плохо. — И ты, кажется, забыл, у тебя скоро свадьба.
— Никакой свадьбы у меня не намечается, — хмыкает Гера. — Единственная женщина, которая всю жизнь заставляет моё сердце биться из-за самых разных эмоций, ненавидит и боится меня. Но самое невероятное то, что она смогла осуществить моё самое заветное желание — подарить мне дочь.
— Дикоев, уходи, — шепчу, а горло стягивает спазмом так, что больно даже вдохнуть.
— Я не могу, цветик, да и не хочу. Я и так дал много времени, чтобы ты приняла всё, но вот совершенно забыл твою невероятную способность забывать всё, когда в тебя влито энное количество алкоголя, — в его голосе слышны смешинки, а я, на удивление, краснею.
В квартире полумрак. Только небольшие ночники горят по комнатам да подсветка на кухне. Саша спит, и сон её всегда радует меня. Чувствую пальцы Германа на подбородке.
Мой мозг вопит о том, что нужно убегать, но тело будто не моё. Поднимаю взгляд и вижу огонь в его глазах. Страшно до тёмных мошек перед глазами, но продолжаю наблюдать, как он склоняется ко мне. Медленно, не торопясь, будто спрашивая, можно или нет.
Пальцы сводит судорогой, а губы уже покалывает, хотя их ещё даже не коснулись губы Германа. Зато я начинаю жадно ловить его дыхание.
За окном раздаётся громкий визг тормозов машины, отборный мат и стоны. Я дёргаюсь, так как в этом стоне узнаю своего брата.
— Дима, — шепчу испуганно.
А дальше не успеваю заметить, как Герман исчезает из квартиры, и через десять минут появляется на её пороге с избитым братом.
— О боже, — пищу и быстро бегу за телефоном и аптечкой. — Димочка.
— Так, только без слёз, — пытается выдавить из себя Димка. — Со мной… почти всё в порядке, — хрипит он.
— Что случилось? — спрашиваю, но ответ не успеваю получить, как в дверь звонят.
Герман дёргается открыть, а через полминуты возле брата уже сидит рыдающая Маша.
— Идиот. Дурак. Да как ты только додумался? Аллочка, кто-то хотел поджечь теплицы, — разворачивается ко мне Маша, симпатичная скромная девушка, которая работала всё это время в моём магазине.
— Как поджечь? — чувствую, что начинаю терять связь с реальностью, но быстро попадаю в крепкие руки того, кого должна гнать от себя.
— Не знаю, — всхлипывает Маша, выхватывая у меня ватку и антисептик. — Но этот герой кинулся в драку, а его скрутили и увезли.
— Я думал, там ты, — хрипит Димка, покашливая, а над головой раздаётся спокойный голос Геры, который уже вызывает скорую.
— А как ты попал сюда? — ничего не понимаю.
— Это послание, Ал, — вот теперь Гера говорит так, что я боюсь.
— Я не понимаю, — шепчу.
Вот только мои слова совершенно не вяжутся с моими мыслями. Я прекрасно осознаю, что это всё адресовано мне. Мне и моей девочке.