Счастье цыганки

Глава 13

Дотошно расспрашивая Миро обо всех подробностях, Соня сразу же мысленно нащупывала слабые места в линии следствия. Кое-что было для нее непонятно, а значит, могло оказаться полезно. При этом она заставила себя забыть о том, что перед ней сидит ее любимый Миро. Для нее он сейчас был просто подзащитным.

И после разговора с Миро она была полностью готова к беседе со следователем. Ей было что у него спросить. Для начала Соня потребовала у Солодовникова протокол первого допроса Миро, внимательно его прочла.

— Ну? — спросил, не скрывая скепсиса, молодую девочку тертый следователь.

— Вам не показалось странным, что человек, совершивший кражу таких ценностей, принес картину к себе домой? — задала непростой вопрос Соня.

— А что вас в этом смущает?

— Миро — вожак табора, далеко не глупый человек. И вы считаете, что он мог запросто совершить такую глупость?

— Уважаемая адвокат! Оценивать все это будет суд. А мое следовательское дело — собрать улики. И у меня их более чем достаточно!

Но, не получив ответа на свой вопрос, Соня только улыбнулась. Солодовников завелся:

— Ну хорошо, я вам отвечу. С этой картиной он просто не успел ничего сделать. Наверняка решение украсть картины возникло у него спонтанно, после того как астаховский бухгалтер отказала ему в деньгах. Вы же сами при этом присутствовали! Он не готовился к этой краже специально.

— Но если так, то откуда у него оказался тубус? Ведь картина была в нем?

Ефрем Сергеевич открыл было рот, но понял, что на сей раз возразить этой девочке нечего.

— Кстати, могу я взглянуть на картину? — продолжала наступление Соня.

— Можете! — буркнул Солодовников. — Сейчас я за ней схожу. Подождите меня в коридоре.

Идя коридорами Угрозыска в специально охраняемую часть за картиной и обратно, Ефрем Сергеевич старался взять себя в руки и понять, как же ему вести себя дальше с адвокатским цыпленком, только что вылупившимся, но уже таким резким и своенравным. «Ладно, пусть себе копает, — решил он, — Милехин-то действительно вряд ли выкрал эти астаховские шедевры. Просто выпускать его в мои планы пока не входит. А так — пусть уж эта девчонка повоображает себя большим адвокатом».

Солодовников вернулся с тубусом, вновь пригласил Соню в кабинет и положил черную пластмассовую трубку перед ней.

— А отпечатки пальцев с картин сняли? — спросила девушка, аккуратно доставая старинное полотно.

— Сняли-сняли, — усмехнулся следователь. — Не переживайте!

— Ефрем Сергеевич, а у вас лупы не найдется? — спросила Соня, не отрывая цепкого взгляда от лежавшего перед ней холста.

— Найдется. — И Солодовников вынул из ящика стола большую лупу с массивной рукояткой. — В комиссара Мегрэ играете? Или в Шерлока Холмса? — резвился следователь. — А может быть, вы еще и трубку курите?

— Нет, не курю, — отвечала Соня, тщательно рассматривая картину через линзу лупы и особое внимание уделяя ее обрезанным краям. — А не могли бы вы дать мне эту лупу на некоторое время?

— Считайте, что я вам ее уже подарил. На память о вашем первом деле!

…Был целый ряд вопросов, ответов на которые у Сони не было. Но больше всего ее занимал один. Адвокат Орлова не сомневалась в том, что картину Миро подбросили. Но как же преступники, прекрасно понимавшие огромную ценность старинных полотен великого мастера, так легко расстались с одним из них? Так просто Дюрером не разбрасываются!

Оставшись одна, Олеся погрузилась в невеселые раздумья. Отношения с Астаховым зашли в тупик. Он не понимал ее. Больше того, не хотел понимать. Она слишком долго уговаривала себя не замечать этого. Слишком долго мирилась, возвращалась, прощала, старалась забыть, не думать. Но ничего не менялось. И никакого выхода она не видела. Вернее, видела только один.

И Олеся собрала вещи.

…Возвращаясь в свой дом после тяжелого разговора с Кармелитой, на пороге Астахов столкнулся с любимой. В руках у нее была большая дорожная сумка.

— Ты куда-то уходишь? — спросил он, не чувствуя опасности. — А что это за сумка?

— Здесь мои вещи.

— Какие вещи? Ты что, уезжаешь?

— Я ухожу, Коля.

По лицу Астахова пробежала тень.

— Та-а-ак, ну это больше похоже не на уход, а на бегство…

— Я так решила, — тихо сказала Олеся в ответ.

— Подожди, ты не можешь уйти просто так, не объяснившись со мной!

— А что тут объяснять? Вспомни все наши ссоры, обиды, недомолвки… Я устала. Я ухожу.

«Тоже мне Ельцин в Новогоднюю ночь!» — чуть не сорвалось с языка у Астахова, но он сдержался и вслух сказал:

— Подожди! Я думаю, нам надо поговорить. Присядь, пожалуйста.

Олеся села на край дивана, Астахов — на стул.

— Коля, — Олеся начала сама, без предисловий, — просто я понимаю, что мне не место в твоем доме… И в твоей жизни.

— Это неправда, Олеся. Неправда! Да я… Я просто не могу жить без тебя! Без тебя я не справился бы со всеми теми несчастьями, что навалились на меня за эти полтора года!

— Но теперь-то все неприятности уже позади. Жизнь налаживается. И я стала тебе не нужна.

— Но почему ты так решила?! — Астахов уже кричал. — Почему?! Объясни!

— Потому что в твоей жизни, Коля, всегда есть кто-то или что-то важнее меня. Я все время прошу твоего внимания, как милостыни!

— Олесь, но я же бизнесмен! Да, у меня куча дел, куча проблем. Ты же понимаешь, с кем связала свою жизнь!

— Ты — бизнесмен, Коля. А я — женщина. Любящая женщина. И в ответ я тоже хочу твоей любви.

Последние слова Олеся сказала тихо, но всем сердцем, всей душой. И что-то в Астахове дрогнуло. В эту секунду он действительно ее понял.

— Ну что ж, может быть, ты и права. То есть, конечно же, ты права. Но я люблю тебя! Я не могу без тебя! Прости меня, Олеся!.. Ну скажи, что я должен сделать, чтобы все это исправить?

…Уже через десять минут они обнялись. А еще через десять Астахов принес с кухни дымящийся кофе и поставил его перед любимой. Олеся с благодарностью сделала глоток.

— Вкусно? — нетерпеливо спрашивал мужчина.

— Вкусно… — томно отвечала женщина.

— Вот и хорошо! И вообще, все у нас с тобой будет хорошо! Ты мне веришь, Олеся?

— Верю… — И, не сдержавшись, улыбнулась.

— И правильно! Вот всегда смотри на меня так и улыбайся!

Их обоих разобрал смех.

— Коля, — сказала Олеся, отсмеявшись, — давай никогда больше не будем выяснять отношения. Никогда!

— Давай!

В дверь позвонили.

— Сиди, сиди, я открою, — сорвался с места Астахов.

Видно, не хотели в этот день люди оставить Кармелиту в покое. Только ушли от нее Баро и Астахов, как через четверть часа на конюшню заглянула Рубина. Правда, это была та гостья, которой девушка искренне обрадовалась.

— Как хорошо, что ты пришла! — бросилась внучка навстречу бабушке.

— Пришла? Нет, дорогая моя. Не пришла, а приехала! На машине!

— Что, за рулем?

— Ну да!

— Ух ты! Вот это бабушка! А меня научишь?

— Ну пока я еще сама ученица. Без Палыча и метра не проеду, — засмеялась веселая старушка.

— Я смотрю, у тебя прямо новая жизнь началась!

— Да. А ты почему такая грустная?

— Знаешь, моя жизнь — она как-то остановилась.

— И ты говоришь это мне? Семидесятилетней старухе молодая девятнадцатилетняя девочка?

— Не кокетничай, бабушка, ты еще не семидесятилетняя… А если серьезно… Понимаешь, бабуль, у меня есть только прошлое. А ни настоящего, ни будущего нет…

— Почему же нет, Кармелита?

— Потому что мне нравится Миро!.. — сказала это и заплакала.

— Так это же хорошо, внученька! Ты — молодая, жизнь продолжается! Да и Миро тебя любит…

— Нет, бабушка, это все в прошлом — мы с ним разошлись в жизни и во времени!

— Не говори глупостей! — Рубина даже повысила голос. — Если суждено вам любить друг друга, то, значит, так и будет!

— Но он в тюрьме… Когда же я снова его увижу?

— Скоро. Миро — не вор, и там в этом быстро разберутся!

— Господи, хоть бы его поскорей уже отпустили…

— Отпустят!

— Да, но вряд ли он мне простит… — Кармелита не договорила.

— Что простит? Что ты была невестой Максима?

— Да… — сказала чуть слышно. — Ты только не думай — я ни о чем не жалею, я любила Максима! И если сейчас можно было бы все повторить сначала, я сделала бы все точно так же. А теперь… теперь я не знаю, что мне делать.

— Я больше не шувани, Кармелита, я теперь не вижу будущего — оно для меня закрыто. Но одно я могу сказать тебе твердо: если Миро тебя любит, то он найдет в себе силы принять тебя такой, какая ты есть!

Николай Андреевич пошел открыть дверь. На пороге стояла Соня.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте… — поздоровались с гостьей хозяева.

— Может, кофе? — спросил слегка растерявшийся Астахов.

— Нет, спасибо, если можно, я сразу перейду к делу. А дело в том, что я — адвокат Миро. И поэтому меня очень интересуют все детали, связанные с этой злополучной кражей. Николай Андреевич, Олеся, вы позволите мне осмотреть рамы, из которых были вырезаны похищенные картины?

Получив разрешение, Соня аккуратно сняла пустые рамы со стен и, вооружившись следовательской лупой, стала рассматривать торчавшие из них кусочки вырезанных полотен. Астахов и Олеся сидели на диване, прижавшись друг к другу, и следили за действиями молодого обаятельного адвоката… Хотя нет, в данном случае, скорее, частного детектива, как будто сошедшего к ним в дом с экрана телевизора из какого-нибудь сериала.

— Вы знаете, Соня, — заговорил наконец хозяин дома, — я все-таки думаю, что Миро вряд ли ко всему этому причастен…

— Да, я тоже так думаю. Николай Андреевич, вы позволите мне забрать эти рамы с собой? Я обязательно вам их верну.

— Пожалуйста, сколько угодно. Теперь, когда в этих рамах нет холстов великого мастера — какая в них ценность?

— Скажите, Соня, а вы повезете их в милицию? — полюбопытствовала Олеся.

— Да. Хочу сделать экспертизу.

— А почему же сами милицейские следопыты до этого не додумались?

— Не знаю… — И, собрав семь больших рам вместе, Соня еле оторвала их от пола.

— Вы на машине? — спросил ее Астахов.

— Нет.

— Давайте тогда я вас подвезу! — И он сам поднял собранные Соней пустые рамы.

— Спасибо… — Девушке стало даже как-то неловко.

— Я скоро вернусь! — бросил на прощание Олесе Николай Андреевич и вышел с Соней из дома.

И Олеся опять осталась одна. Опять одна, хотя не прошло и получаса с тех пор, как они с трудом помирились.

Вся эта история с ожерельем жгла душу Баро. Он уже согласен был по совету Кармелиты и Люциты пойти да поговорить с Земфирой. Но прежде сам хотел выяснить все, что возможно, от других людей. Зарецкий опять разыскал того самого скупщика золота, чтобы расспросить его во всех подробностях, как продавала ему ожерелье Земфира.

— Откуда у тебя взялось это ожерелье? Кто тебе его продал? — говоря русским языком XXI века, наезжал на ни в чем не повинного гаджо цыганский барон.

Но и скупщик был, как говаривал в знаменитом фильме Глеб Жеглов, «не зеленый пацан». Уж сколько раз наезжали на него мелкие и крупные рэкетиры, милиция — а он всегда как-то отбрехивался.

— Не помню, — отвечал скупщик. — Мало ли кто перед глазами мелькает!

Тогда Зарецкий зашел с другой стороны:

— А ты вспомни. — И он протянул ему двадцатидолларовую купюру.

— Ну да, что-то припоминаю… Это был какой-то мужик, — с готовностью взял деньги скупщик.

— Мужик? — удивился Баро. — Может, женщина?

— Что ж я, женщину от мужика не отличу? Мужик это был.

— А что за мужик? Как он выглядел?

— Не помню.

— А ты напрягись, припомни. — И Зарецкий положил перед ним еще двадцать долларов.

— Ну как он выглядел? Брюнет, средних лет…

— Цыган? — напрягся Баро.

— Нет, не цыган. Волосы у него, правда, темные, длинные, но не цыган — точно.

— Ты, я вижу, хорошо его запомнил.

— Ну хорошо — не хорошо… Но если увижу, то, может, и узнаю.

— Если увидишь, сразу позвони мне вот по этому телефону. Понял? — Зарецкий протянул ему свою визитную карточку вместе с третьей двадцатидолларовой бумажкой.

От одной мысли о том, что в их с Земфирой отношениях мог появиться какой-то мужчина, у цыганского барона по лицу заходили желваки. Скупщик, приняв это на свой счет, слегка испугался, но решил не показывать этого и с любопытством стал изучать визитку. Тогда Баро достал еще пятьдесят долларов. Торговец золотом уже протянул было за ними руку, но Зарецкий спрятал деньги обратно.

— Как только позвонишь, так сразу же и получишь, — ответил он на недоуменный взгляд собеседника.

— Понял. Можете не сомневаться!

— Если я начну сомневаться, тебе будет очень плохо, — проговорил Баро тихо, а оттого еще более страшно.

И с этими словами ушел, оставив напуганного скупщика под впечатлением от разговора.

Приехав с Астаховым к следователю, Соня разложила рамы от картин по всему кабинету.

— Ну и зачем вы все это сюда притащили? — Активность девочки начинала Ефрема Сергеевича раздражать.

— Это рамы от похищенных картин. Я бы хотела провести следственный эксперимент.

— Это вас в университете таким умным словам научили?

Соня проигнорировала ехидный вопрос.

— Вас не затруднит еще раз принести картину?

— Вы сегодня ее уже смотрели, девушка! — процедил Солодовников сквозь зубы.

Но тут в разговор вмешался Астахов:

— Я не вижу причин, почему не сделать то, о чем просит адвокат.

— Зачем?

— Я хотела бы сравнить срез на полотне со срезами в рамах, — четко ответила Соня, и добавила: — Если вы сами до сих пор этого не сделали!

Только тут Ефрем Сергеевич осознал свой следовательский прокол. «Ну и девочка!» — подумал он, глядя на Соню. А вслух сказал:

— Ну хорошо. Раз вы так настаиваете, то почему бы и нет.

Чертыхаясь про себя, Солодовников принес тубус и вынул старинный холст.

— Скажите, это та самая картина, которую вы изъяли у гражданина Милехина? — спросила Соня, взяв ее в руки.

— Естественно, — с трудом сдерживаясь, отвечал следователь. — Другой у нас нет.

Тогда молоденький адвокат просто приложила развернутую картину к раме. Потом к другой, к третьей — и так ко всем семи Астаховским рамам, из которых были вырезаны полотна. Ни в одну из них картина просто не помещалась. Солодовников засопел.

— Скажите, Ефрем Сергеевич, — спрашивала тем временем Соня, — как вы объясните тот факт, что картина намного больше, чем любая рама, из которой ее могли вырезать?

Следователь молчал.

— А как это объясните вы? — задал тогда очень простой вопрос Соне Астахов.

— Я предпочитаю опираться только на факты, — отвечала адвокат. — Судя по всему, эта картина, изъятая в таборе, не является подлинной картиной Дюрера. Очевидно, это копия. Неплохая, но копия.

— Ну давайте заключение о подлинности картин доверим нашим экспертам! — старался сохранить лицо Солодовников.

— Именно об экспертизе я и хотела вас попросить, — гнула свою линию Соня. — Видимо, кража картин готовилась очень тщательно. Специально была изготовлена копия одного из полотен, да такая, что и вы, Николай Андреевич, не отличили. И изготовлена она была только затем, дабы выставить Миро Милехина вором. Вероятно, для того, чтобы навести правоохранительные органы на ложный след…

— Ну в таком случае это им удалось, — вставил Астахов.

— …Но, возможно, и потому, что Миро кому-то в чем-то сильно мешал, — закончила свою мысль адвокат.

— Да, но где же в таком случае мои картины? — повернулся Николай Андреевич к Ефрему Сергеевичу.

— Следствие еще не закончено… — отвечал Солодовников не очень уверенно.

— Следствие изначально шло по ложному пути! — констатировала Соня. — Во всяком случае, моей задачей было доказать невиновность моего подзащитного.