Счастье цыганки

Глава 15

Не без Сониной помощи молодой вожак изложил Баро подробности своего замысла постройки цыганского дома.

— Послушай, Миро, — заговорил наконец Зарецкий, выслушав их очень внимательно, — строить себе дом — это значит точно осесть в городе. На всю жизнь. Бесповоротно. Табор действительно хочет этого?

— Ну ты же знаешь, Баро, — бесповоротных решений люди всегда боятся…

— Знаю. Но поверь мне, как построишь дом, у тебя тут же пропадет всякое желание кочевать.

— Баро, я, конечно, не могу влезть в душу каждому — привычки бывают сильнее здравого смысла. Но строить дом — это решение всего табора.

— Это хорошо. Грустно, конечно, что кончается еще одна наша традиция, но я ведь сам был первым, кто осел в городе уже больше десяти лет назад, — вздохнул Зарецкий.

— И еще, Баро, тут у Сони есть кое-какие соображения.

— Ну что ж, любопытно послушать.

— Да нет, господин Зарецкий, ничего особенного. Просто я думаю, что в этом доме, который мы построим, первые этажи надо сдать в аренду под офисы, под магазины — так все делают. Это поможет нам быстрее окупить строительство.

— То есть… Ребята, я правильно вас понял? Вы собираетесь строить многоквартирный дом?

— Ну да! — ответили Миро и Соня почти хором.

— Да, но… — И Баро задумался. — Цыгане ведь привыкли быть ближе к земле. Смогут ли они жить на верхотуре? Я вот что подумал, ребята, а не лучше ли было бы построить цыганский поселок с частными домами?

Миро восхищенно смотрел на старшего в роде. А Соня тут же подхватила его мысль:

— Правильно! Правда, это потребует больших площадей. Ну и больше затрат, конечно. Хотя, с другой стороны, если строить за городом, то там земля должна быть дешевле. Конечно, нужно будет еще вести коммуникации: газ, там, электричество… Но это все проблемы решаемые. Мне кажется, главное — начать!

— Да, это все, конечно, правильно, — отозвался Баро. — Но еще важен и административный ресурс.

— А что такое административный ресурс? — спросил неискушенный цыганский парень из кочующего табора.

— Ну это связь с теми, от кого зависят решения — с чиновниками всякими, — объяснила Соня. — А они ведь за просто так не работают…

— Ну да, ну да… — внимательно слушал девушку Миро.

А Зарецкий смотрел на него, улыбаясь, и думал про себя о многом… Неужели этот совсем еще вроде бы недавно маленький мальчик — сынишка его друга Бейбута — действительно стал взрослым, возглавил табор, теперь вот затевает большое дело, нашел себе адвоката… И, может быть, не только адвоката.

Потом сказал вслух:

— Мы с Астаховым хотели было взяться за все вопросы, связанные со строительством, но тут произошла эта история с картинами…

— Астахов отказался? — понимающе спросил Миро.

— И да, и нет. По крайней мере, пока не станет ясно, что ты не имеешь к похищению никакого отношения, денег он не даст.

— Ну тогда все в порядке — только что в милиции он пожал мне руку, поздравил с освобождением и извинился за свои подозрения.

Тут у Сони зазвонил мобильный. Она извинилась и взяла трубку. Баро и Миро вежливо замолчали.

— Алло! Мама, ты?.. Да… Хорошо… Да, я сейчас приеду! — говорила Соня в телефон, потом нажала отбой и подняла взгляд на собеседников: — Простите меня, пожалуйста, но я должна уйти.

— Может быть, договорим — и потом пойдешь? — предложил Миро.

— Извините, просто мама в Управск только что приехала — она на вокзале! — Соне и самой было явно неудобно, но она спешила.

— Ну хорошо, — сказал Баро. — Поговорим в другой раз — у нас еще будет время.

Девушка быстро попрощалась и убежала. Миро смотрел ей вслед ласковым взглядом, который не укрылся и от Зарецкого.

— Вижу, какая у тебя защитница! — сказал он. — Умница, красавица, вы теперь везде вместе!

— Знаешь, она и в самом деле очень сильно мне помогла. Мне даже начинает казаться, что я ее вечный должник!

— А ты в нее, часом, не влюблен? — спросил вдруг Баро, глядя на молодого цыгана с легким прищуром.

— О чем ты говоришь?! — вспыхнул тот. — Соня — хорошая девушка, но она не моя.

— Да я так, к слову. А чего ты всполошился-то?

— Просто не хочу, чтобы она вдруг оказалась в неловком положении. Соня — сестра покойного Максима, а он был моим другом, и это нормально, что у нас с ней хорошие отношения. А кроме того, с ней очень легко, ей нравятся наши обычаи. Но это совсем не то, что ты подумал. Никакая это не любовь.

— Ты еще молод, Миро, а любовь — она разная бывает.

Неспроста затеял Зарецкий этот разговор. Очень уж важно ему было знать, что творится на душе у парня.

— Тебе виднее, Баро. А я в своей жизни любил только однажды. Твою дочь.

— Я помню, Миро. Помню, как ты ее увидел, когда табор пришел в Управск, — глаз не мог оторвать.

— И я помню. Это как огонь. Внутри все горит и дышать нечем…

— Знаю. Так бывает, когда женщина становится необходимой для мужчины. Необходимой, как воздух, как свет, как жизнь!..

И вдруг оба замолчали. Оказалось — все, что можно было сказать вслух, они друг другу уже сказали.

В свете фонарика, который держал Леха, Рука все пересчитывал доллары — никак не мог сосчитать.

— Ну? Все верно? — ежесекундно переспрашивал Леха, и от этого Рука уже два раза сбивался со счета.

— Да погоди ты! Сейчас… — И бандит опять зашептал: — Раз, два, три, четыре…

— Ну наконец-то! Теперь точно сможем уехать отсюда на фиг и с полгода где-то ни черта не делать!..

— Сможем, но только если экономить! — наставительно сказал Рука, закончив пересчет.

— Экономить? Что-то не хочется. Слушай, а ту картину с тремя бабами когда продадим?

— Позже. Пусть время пройдет — стремно сейчас.

Рубина заглянула в старый театр. На сцене Степка репетировал со всеми пятью детьми Розауры мал мала меньше. А в зале сидел Рыч и дожидался конца репетиции — свои обязанности телохранителя Васьки с его братишками и сестренками он выполнял честно. Рубина тихо подсела к нему, чтобы не мешать маленьким артистам. Разговорились шепотом.

— Не могу я, Рубина, нахлебником в таборе жить. Там же деньги все общие, а я ничего не зарабатываю!

— А в артисты податься не хочешь? У нас ведь все поют, танцуют…

— Ну что ты! Сама посуди — какой из меня артист? Куда там! Вот, посмотри, как эти мальцы репетируют — закачаешься! Аж самому в пляс захотелось! Но этого ведь, чтобы быть артистом, мало.

— Ну а вот, скажем, в автосервисе у Палыча — там тоже работы много.

— А он меня возьмет?

— Давай я с ним поговорю.

— Спасибо, Рубина. Вот свои долги перед Васькой отработаю, и с удовольствием на автосервис приду — авось на что и сгожусь.

— Ну в добрый час, Богдан, в добрый час!

Послушав, что думает Миро о любви, и проводив его, Баро зашел на конюшню к дочери. На душе, не переставая, скребли кошки.

— Что с тобой, пап? — сразу заметила неладное Кармелита. — Ты прямо сам на себя не похож.

— Значит, постарел.

— Ну уж прямо-таки! Да у тебя ж ни одного седого волоса, кроме бороды, нет!

— Тогда, значит, поглупел.

— Да что случилось-то? Можешь рассказать?

Но Баро только мрачно глядел прямо перед собой.

— Папа, ну расскажи — тебе легче станет.

И он ответил, не глядя на дочь:

— Мне кажется, Земфира полюбила другого…

Кармелита просто опешила:

— У Земфиры другой мужчина? Как ты можешь говорить такое, папа?!

— Я не сказал, что она мне изменила! — бросил он резко и тут же произнес тихо, с болью: — Но мне кажется, она полюбила другого. Что ж, она женщина молодая, красивая…

— Да ты только послушай себя! — перебила его дочка. — С чего ты это взял?

— Земфира больше не хочет жить со мной. Ушла. Объяснять тоже ничего не хочет. Как же еще это понимать? Да и к тому же выяснил я тут кое-что…

— Что выяснил?

— Пока не буду говорить. Ты же знаешь, я просто так болтать языком не привык.

— Ты уж прости меня, папа, но это все глупости. Земфира не такая!

— Да мне и самому в это не верится, — вздохнул Баро. — Но факты — упрямая вещь.

Кармелита внимательно посмотрела отцу в глаза, а потом положила голову ему на плечо.

— Папа, а может быть, это так и надо — без любви жить? — спросила печально. — Ну может, это судьба такая?

— Не говори ерунды дочка, а то что-то совсем уж тоскливо у тебя получается, — постарался он взять себя в руки. — Жизнь — она ведь по-разному складывается. Как ты думаешь, Миро и Соня — они подходят друг другу?

Баро сознательно так резко свернул на эту тему — он хотел застать Кармелиту врасплох и понять, что же на самом деле творится у нее в сердце.

— Не знаю… — отвечала девушка. — Во всяком случае, Миро заслужил свое счастье.

— Да, он хороший парень, — отозвался отец не совсем впопад.

— Хороший, очень хороший! — вторила дочь.

— А ведь он очень любил тебя, — осторожно продолжал Баро. — Может быть, и сейчас любит…

— Нет, Миро нужна такая девушка, которая не просто бы его любила, но и всю себя отдавала бы без остатка. Понимаешь? А я — вдова не вдова…

— Время, дочка, время все расставит по местам.

— Сомневаюсь. Вот посмотри на Миро: он же как огонь — всех вокруг себя энергией зажигает, какие-то планы строит на будущее! А что я могу ему дать?

…Два самых близких друг другу несчастных человека сидели на конюшне и молчали.

Миро собрался было в табор, но, проходя мимо старого театра, решил заглянуть. У входа висели две афиши: одна — о посмертной выставке художницы Светланы Форс, другая — о новом цыганском спектакле. Миро не ошибся: на сцене у Степки полным ходом шла репетиция со всем выводком покойной Розауры.

Конечно, репетиция тут же остановилась; все кинулись к Миро поздравлять с освобождением, обнимать, жать руку — и Степка, и дожидавшийся Ваську с остальными детьми Рыч. Ну а дети, так те вовсе повисли у Миро на руках и на шее с отчаянными визгами радости. В конце концов Степка объявил перерыв. Рыч повел детей покупать мороженое, а Миро со Степкой разговорились.

— Хорошо милиция сработала — быстро разобрались! — радовался Степан.

— Да не милиция это, а мой адвокат — Соня Орлова. Это она меня из тюрьмы вытащила.

— Ну молодец. Но главное, Миро, — ты снова с нами!

— Ладно, Степ. Расскажи лучше, как там в таборе? Что нового?

— Да все нормально, все слава Богу. А нового ничего. Все живы-здоровы. Вот еще Рыч бы жил где-то в другом месте — так и совсем было бы замечательно…

— Что ж ты так на него взъелся-то? Ну живет в таборе — и пускай себе живет.

— Как это «пускай живет»? Кто виноват, что тебя арестовали? Он! Это ж из-за него милиция в табор пришла!

— Не перегибай палку, Степа! Сам же прекрасно понимаешь, что Богдан тут совершенно ни при чем. Не он же хотел цыган ворами выставить.

— Он не он… Жил бы лучше где-нибудь в другом месте — и все!

— Степан! — Миро сильными руками развернул паренька к себе лицом. — Скажи мне честно, ты ведь из-за Люциты на Богдана зуб точишь? Так?

Весь Степкин пыл моментально куда-то улетучился, он смутился и замолчал.

— Ревнуешь? — Миро легонько надавил на Степкино плечо, усадил его и сам сел рядом. — Не надо, братишка. Она ведь теперь ему жена. Так что смириться тебе придется — не твоя Люцита…

— Не могу. — Комок подступил к Степкиному горлу. — Не могу! И как ты мог смириться — не понимаю. Ну, что Кармелита с Максимом… А ты ведь смирился. Вы с ним даже друзьями были.

— Да, Максим и в самом деле был мне настоящим другом.

— Вот. А я так не могу!

Но Миро уже ушел в свои мысли:

— То, что Кармелита была с Максимом, — говорил он, — это ее выбор. И достойный выбор. Да, я смирился с тем, что она — не моя.

— Но сейчас ведь Кармелита одна и… — Степка сам испугался своих слов и робко посмотрел на вожака, боясь, что тот осерчает.

Но Миро отвечал, казалось, совершенно спокойно:

— То, что Кармелита свободна, Степ, — это только другим так кажется. А между нами всегда будет стоять Максим. И поэтому я даже думать о ней не могу себе позволить.

— Ты, конечно, прости меня, Миро, но, по-моему, глупо это… — осмелел Степан.

— Ну глупо или не глупо, а я так решил! И давай больше об этом не будем.

— Ладно… Кстати, а почему Кармелита в нашем спектакле не участвует? Она ведь раньше прямо-таки мечтала в театре играть. И получалось у нее хорошо!

— Да, но после гибели Максима она и слышать об этом не хочет.

— А я так думаю, что вовсе не из-за Максима она в театре не появляется. А из-за тебя…

— Так, Степ, давай лучше о спектакле! — раздраженно перебил его Миро.

— Со спектаклем все нормально — сейчас сам посмотришь. Надо бы сегодня еще свет театральный проверить…

Помолчали. Баро попробовал было завести старую песню:

— Кармелита, переселяйся-ка домой, а? Ну хватит уже тебе на конюшне жить!

— Папа, не надо. Не упрашивай меня, пожалуйста! Я здесь останусь…

— Ох дочка, сердце разрывается, как подумаю, что ты здесь днюешь и ночуешь, только б меня поменьше видеть!

— Что ты, папа? Что ты! Вовсе это не из-за тебя! Ну как же тебе объяснить, что хорошо мне здесь, среди лошадей?

— Что ж, неволить тебя я не стану. Только знаешь слишком велик оказался наш дом для меня одного. Я его любил, когда в нем жила ты, потом и Земфира, а потом еще и дети Розауры…

— Я понимаю…

— Раньше, когда ты была маленькая, — продолжал Баро с нежностью, — все было по-другому. Да и сам я был помоложе.

Они смотрели друг другу в глаза, и при этом глаза их наполнялись светом и теплом.