Счастье цыганки

Глава 14

Сидевшая за каким-то шитьем Земфира подняла голову — в дверях ее палатки стоял хмурый Баро.

— Узнаешь? — протянул он ей ожерелье.

— Да… — еле слышно отвечала испуганная женщина.

— Я подарил его тебе, когда ты сказала, что ждешь ребенка. Ты не догадываешься, где я мог его взять?

Но Земфира только виновато опустила глаза.

— Вижу, догадываешься! — Так и не получив никакого ответа, Зарецкий продолжил: — Не молчи, я жду!

— А что говорить? — сказала Земфира уже не с испугом, а с какой-то грустью. — Если ты и так все знаешь… — Она думала, что Баро разыскал Тамару и вместе с ее ожерельем выкупил ее тайну.

— Все, да не все! Это мой подарок тебе. А ты его отдала кому-то. И я хочу знать — кому именно, Земфира! Что, подарила кому-то, кто сильно нуждался в деньгах?

— Кто нуждался? — Она не поняла его язвительной иронии.

— Тот, кто продал ожерелье скупщику. Я хочу знать, Земфира, кто он!

— О ком ты говоришь? — Она никак не могла взять в толк, к чему ведет Рамир.

— Я говорю о том, кому ты отдала и это ожерелье, и свою душу! Скажи мне правду — кто этот мужчина, из-за которого ты ушла от меня?

Земфира не верила своим ушам:

— Ты… Ты считаешь, что я тебе изменяю? — Она с трудом выговорила это слово.

— А разве не так?

— Так вот как ты все понял…

— А как же еще мне понимать твой уход?!

— Не так, Рамир!

— Тогда, может быть, ты мне все наконец объяснишь?

Но Земфира только посмотрела на Баро с нежной грустью и заговорила о другом:

— Ты подарил мне ожерелье, когда я сказала, что жду ребенка. А если б я этого не сказала, ты бы мне его не подарил?

— Я не понимаю…

— Значит, я нужна тебе только для того, чтобы родить наследника?

— Да при чем здесь это?

— А если у меня вообще не будет детей? — Голос ее дрожал, она вот-вот готова была заплакать. — Тогда я тебе буду не нужна?

— Земфира, не пытайся меня разжалобить! Ты не ответила на мой главный вопрос. Ты ушла от меня, потому что у тебя появился другой мужчина? Кто он?

— У меня никого нет, Рамир! И я никогда никого не любила так, как тебя! Даже Мирчу… — вспомнила она своего покойного мужа, за которого вышла, когда в молодости Рамир предпочел ей Раду.

— Земфира, не ври мне. Ты ушла от меня и отдала ожерелье, которое я тебе подарил, другому мужчине. И после этого ты говоришь, что меня любишь?

— Да! — Слезы уже лились по щекам Земфиры.

— Он что, обобрал тебя, бросил и ушел к другой?

— Я не знаю, о ком ты говоришь! — с трудом произнесла она сквозь рыдания.

— Я хочу знать, кому и зачем ты отдала это ожерелье? — И Баро еще раз потряс в воздухе своей родовой реликвией.

— Но я не могу, не могу тебе этого сказать!.. Ты не поверишь, а если и поверишь, то не простишь!

— Значит, ты ничего мне не скажешь?! Ну и не надо — теперь мне это уже неинтересно!

Баро вышел. А Земфире стало нестерпимо обидно — в последних его словах она почувствовала уже даже не гнев, а презрение.

Соня буквально ворвалась на конюшню к Кармелите.

— Поздравь меня! Я доказала, что Миро невиновен!

— Как?! Погоди, ты ведь только три часа назад взялась за это дело?

— Да. И у меня тут же все получилось! Представляешь — первое такое серьезное дело в моей жизни, и я сразу добилась успеха!

— Какого успеха? Ведь Миро еще в тюрьме?

— Он вот-вот оттуда выйдет — они больше не имеют права его задерживать!

— Я рада за тебя, Соня…

— А я как рада! И за Миро рада, и за себя, и за тебя!

— Я-то тут при чем?

— Ну как же — если б не ты, я бы не взялась за это дело!

— Не преувеличивай — ты бы обязательно взялась. Ведь это дело Миро.

— Наверное… Ну а теперь нам остается только ждать — его должны скоро выпустить!

Радость предстоящего освобождения Миро из тюрьмы переплеталась в душе у Кармелиты с тайной ревностью к Соне, хотя… Она не хотела признаваться в этом даже самой себе.

Тем временем воодушевленная Соня тараторила без умолку:

— …Понимаешь, когда я увидела картину в милиции, мне сразу бросилось в глаза, что края у нее обрезаны очень ровно, будто по линейке. Тогда я сразу отправилась к Астахову, чтобы проверить рамы. Ну а дальше, как говорится, дело техники… — Она говорила как прожженный профессионал.

— Ты молодец! — спокойно похвалила ее Кармелита.

— Спасибо. Ой, ну мне прямо не верится, что все получилось так быстро! Когда ты меня нашла, я не знала даже как мне к этому подойти! — Соня поймала чуть-чуть завистливый взгляд Кармелиты, но не придала ему значения. — А потом, когда я увидела Миро в тюрьме, мне очень захотелось ему помочь!

— Я тебя понимаю.

— А он, представляешь, он не хотел брать меня в адвокаты! Я так разозлилась!

— Может быть, тебе именно эта злость и помогла.

— Может быть… Знаешь, так приятно, что Миро защищала именно я! Что бы я делала, если б не встретила его, не узнала?!

Но Кармелита отвлекла ее от радужных мыслей:

— Мне вот что неясно, Соня, — как эта картина оказалась у Миро в шатре? Зачем ему ее подбросили?

— Не знаю. Может быть, кто-то решил ему отомстить.

— Да за что Миро мстить? Он никогда никому зла не делал!

— Мстят ведь не только за зло, Кармелита…

Солодовников пообещал Соне, выполнив все формальности, поступить с задержанным Милехиным в полном соответствии с законодательством. И с этими словами выпроводил ее из милиции. Очень уж не хотел он отпускать Миро в ее присутствии, чтобы торжество этой девчонки над ним выглядело совсем уж полным и окончательным.

Но вот выпроводить так же просто Астахова ему уже не удалось — пострадавший требовал отчета о ходе следствия по розыску своей коллекции. И ссориться с одним из крупнейших управских бизнесменов в планы Ефрема Сергеевича никак не входило.

Но и Астахов настаивал на том, что прежде всего следует отпустить невиновного. Следователь вызвал к себе задержанного Милехина с вещами.

В кабинет ввели Миро.

— Гражданин Милехин, — обратился к нему Солодовников, — найденная у вас картина не является одной из тех, что украли у присутствующего здесь господина Астахова. Поэтому вы свободны. Но отпускаем мы вас под подписку о невыезде. Распишитесь вот здесь…

Миро заполнял подписку и пытался справиться с переполнявшими его мыслями и чувствами. Наконец-то он свободен! И хотя не все еще разъяснилось с этой проклятой картиной, но уже ясно, что она — не астаховская. А значит, перед Николаем Андреевичем он чист!

— Вот ваш пропуск. — Следователь протянул Миро бумажку. — И помните, пожалуйста, о бумаге, которую вы только что подписали, — вызвать мы вас можем в любой момент. Можете идти, всего доброго.

— Спасибо!

— Ну что вы. Это не мне спасибо… Благодарите лучше вашего адвоката!

Миро собрался было идти, но тут к нему подошел Астахов. Он поздравил парня, пожал руку и извинился за то, что позволил себе усомниться в его честности. Миро внимательно посмотрел ему в глаза — Николай Андреевич говорил искренно.

Когда цыган ушел, Астахов вновь обратился к Солодовникову:

— Ну а мне что вы скажете? Эта молоденькая девушка оказалась очень профессиональной и сообразительной, я даже не ожидал. А вы?

— Уверяю вас, мы и сами бы в этом разобрались — просто не хватило времени. У меня, между прочим, кроме вашего дела, в расследовании находится еще дюжина нераскрытых краж!

— Я вам, конечно, очень сочувствую, — едко иронизировал Астахов. — Но неужели хоть одна из этой дюжины краж на такую же сумму, как похищенные из моего дома шедевры живописи?! Так что я хотел бы услышать, когда мои картины окажутся у меня.

— Николай Андреевич, поверьте, меня это тоже очень интересует! Поэтому давайте продолжим работать. Вспомните, пожалуйста, кто мог знать о цели вашей поездки в Лондон и, главное, о ее результатах? — спросив это, следователь положил перед собой чистый лист бумаги.

Выйдя из массивного серого здания управского уголовного розыска, что на улице Чечельницкого, Миро первым делом позвонил Соне.

— Сонь? Это я, Миро! Меня только что выпустили! Где ты? Где ты сейчас?

— Я? Я была у Кармелиты, вот только что вышла, иду по улице…

— Стой там! Стой и никуда не уходи — я сейчас буду!

— Ой, Миро! Хорошо…

А он уже несся по улицам Управска, радуясь свободе, жизни и ветру в лицо.

Соня послушно встала на тротуаре. Миро подбежал к ней с сияющими от счастья глазами и вдруг поцеловал ей руку, чего никогда раньше в жизни не делал. Девушка моментально залилась краской. А Миро говорил и говорил:

— Соня, я даже не знаю, как тебя благодарить! Если бы не ты… Спасибо! Большое, огромное тебе спасибо!

— Не стоит… — лепетала она, не сводя с него влюбленных глаз. — Это моя работа…

— И ты прекрасно с ней справляешься!

— Скажи, а следователь хотя бы извинился за то, что тебя задержали по ошибке?

— Нет. Но зато он сказал, что я должен поблагодарить своего адвоката!

Соня смущенно улыбнулась, а Миро сказал, что нужно возвращаться к их идее — строительству большого дома для табора.

— Но ведь у меня нет опыта в сфере строительства, — засмущалась вдруг Соня. — А в таких масштабных проектах нужен очень опытный юрист. Могу не справиться.

— Здрасьте! Ты ли это? Я не узнаю свою Соню! Ты же сама хотела в этом участвовать! Вспомни, наши переговоры по дому начинались не так уж плохо. А уж теперь… Ты же вытащила меня из тюрьмы за один день! При том, что это — первое твое уголовное дело!

— Не знаю, Миро, страшновато как-то…

— Опыт — дело наживное. Главное — я могу тебе доверять.

Соня была счастлива. Никогда еще крылья любви не поднимали ее так высоко. И, конечно же, она согласилась.

— Вот и замечательно! — не уставал радоваться Миро. — Только давай на этот раз пойдем не к Астахову. Хоть я ничего и не крал, но, боюсь, осадок у него все равно, как говорится, остался. Надо поговорить с Зарецким. Причем я приду к Баро с собственным юристом!

И он уговорил ее идти к Баро прямо сейчас, тем более что отойти далеко от дома Зарецкого Соня не успела.

Увидев Миро, Зарецкий просветлел и встретил их с распростертыми объятиями.

— Господи, мальчик мой, как же я рад тебя видеть! Я знал, я верил, что тебя освободят! — Баро все не хотел выпускать парня из своих рук.

— Это все — мой адвокат! — вставил наконец Миро, кивнув на девушку.

— Соня? — удивился Зарецкий.

— Да.

Миро рассказал ему, как адвокат Орлова добилась его освобождения.

— Ну я вижу, Соня, что ты не только красавица, но и умница! — улыбался Баро.

— Такая умница, — подхватил Миро, — …что я решил пригласить ее для обсуждения с тобой одного моего проекта. Не возражаешь?

— Ну конечно же, нет. Тем более что об этом проекте я уже слышал. Правда, не от тебя, а от Астахова.

— Извини меня, так вышло…

— Я хочу, чтобы ты знал, сынок, — ко мне ты можешь обращаться в любом случае!

— Спасибо. Ну… Вот я и обращаюсь.

— Вместе с Соней? Теперь без адвоката никуда? — пошутил Баро.

— Миро думает, что я могу быть полезной в юридических вопросах… — окончательно смутилась Соня.

Но Баро рассмеялся очень добродушно:

— Ну что ж, давайте поговорим!

Тамара накрыла на стол прямо в гостиничном номере и даже достала откуда-то бутылку шампанского. Стали закусывать.

— Тамар, — спросил ее Игорь, — вот, допустим, все у нас уже вышло благополучно, и мы получили астаховское наследство. Антон — свою часть, мы — свою. Что дальше?

— А дальше я хочу уехать отсюда к чертовой бабушке! С тобой и с Антоном.

— А если Антон скажет: «К тебе, мамочка, я присоединяюсь. А вот к тебе, папочка, нет!» Кого из нас ты выберешь?

— Ну зачем же ставить меня перед таким выбором, Игорь?!

— И все-таки?..

— Знаешь что? Давай решать проблемы по мере их поступления! Сейчас главное — Кармелита! Где канистры с бензином?

— В багажнике твоей машины.

— Вот и хорошо. Давай выпьем за то, чтобы все прошло без сучка, без задоринки!

— Прекрасный тост!

Чокнулись, выпили. А потом решили скрепить будущее злодейство любовью.

Вечерело. Где-то у обочины дороги, километрах в шестидесяти от Управска, стоял Рука. Неподалеку, в кустах, сидел Леха с двумя черными пластмассовыми тубусами. Рука то и дело посматривал на часы и заметно нервничал. Мимо проезжали редкие автомобили. Наконец один из них притормозил и остановился. Открылась дверца, но из машины никто не вышел. Рука тихонько свистнул. Подбежал Леха с тубусами и сунул их в машину. В ответ Рука получил из машины пачку денег и стал их пересчитывать.

— Не боись — у нас все точно! — сказали из машины, дверца захлопнулась, и картины Дюрера уехали восвояси.

А Рука все пытался пересчитать стодолларовые бумажки в наступившей темноте.

К кому было идти Земфире? Только к дочери. И она прибежала к Люците. Та, по счастью, была в палатке одна. Рыч весь день пропадал с Васькой на репетициях, охранял мальца.

Земфира была в слезах.

— Мамочка, что случилось? — бросилась к ней дочка.

— Я потеряла его… — отвечала Земфира сквозь рыдания. — Он никогда меня не простит!

Люците не надо было долго объяснять, что случилось, — она теперь и сама видела гораздо больше других.

— Мама… Я все время чего боюсь… А вдруг Баро подумает, что ты ему изменила?

Удивленная Земфира посмотрела ей в глаза:

— Именно так он и подумал…

— О Господи!..

— Это Божье наказание мне, Люцита. Я все потеряла — дар шувани, уважение, любовь. Это расплата за мои грехи! Если бы я не обманула Баро, всего этого бы не случилось… Рамир не простит мне лжи! Но он так мечтал о сыне…

— Мама, ты должна сказать ему правду.

— Нет, никогда!

— Но почему?

— Я не смогу… — плакала в отчаянии Земфира. — Нет! Лучше уж умереть!

— Что ты такое говоришь?! — испугалась последних ее слов Люцита.

— Не бойся, не наложу я на себя руки, — перестала плакать Земфира и продолжила с горечью: — Тебя оставить боюсь. И его слишком люблю.

— И он тебя любит — я знаю, я же слышала, как он говорил о тебе! Он тоже страдает. Мам, ты знаешь, что он выкупил твое ожерелье?

— Знаю…

— Ну так расскажи ему все — он поймет, он должен понять!

— Да не могу я рассказать ему, что обманула, что притворилась беременной, что разыграла выкидыш! Как он сможет доверять мне после этого? И как я смогу смотреть ему в глаза? Я недостойна быть его женой… — И вновь из глаз Земфиры полились слезы.

Люцита, услышав подтверждение всего того, что она и так уже видела как шувани, стала гладить мать по голове и приговаривать:

— Мамочка-мамочка, что же ты наделала! Не плачь, родненькая. Ну не плачь! Послушай меня, мам… Ну посмотри на меня! — Люците даже пришлось потрясти ее за плечи.

Земфира, подчиняясь дочери, подняла глаза и утерла слезы.

— Ты должна обо всем ему рассказать, — говорила ей Люцита, глядя прямо в глаза и медленно, четко произнося каждое слово.

— Да, я должна, — согласно кивала Земфира, как под гипнозом. — Конечно, я должна все ему рассказать… Но я не могу — боюсь!

— Лучше один раз пройти через страх, мама, чем всю жизнь жить во лжи! По крайней мере, Баро не будет думать, что ты ему изменила. Ты должна, обязана сказать ему правду, понимаешь? Ведь измена — это самое страшное, это намного хуже, чем история с твоей беременностью.

— Но он не простит меня…

— Зато совесть твоя будет, наконец, чиста. И потом, ты ведь любишь его?

— Люблю…

— Тогда ты должна сделать это не только для себя, но и для него, для его спокойствия.

Земфира перестала рыдать и глубоко-глубоко задумалась. Люцита старалась ей не мешать. Так прошло несколько минут. Наконец мать встала и молча пошла к выходу.

— Мама, ты расскажешь ему правду? — тихо спросила дочь.

— Теперь я знаю, что должна это сделать, — отвечала, обернувшись, Земфира. — Но не уверена, что смогу… Мне надо подумать.