Счастье цыганки

Глава 33

Как можно быстрее хотел добраться Антон к себе в котельную. Как же неудачно все получилось! Получается, что он угрохал столько времени, но ничего полезного так и не сделал. Кассету, которая могла бы стать защитой против матери вкупе с ее дружком, не нашел. В милицию попал — хорошо хоть выбрался. А то ведь могли и на двое суток задержать.

А Кармелита все это время лежит там одна, больная. Вдруг ей хуже стало — так даже помочь некому. Вот ведь горе от ума. Не нужно было хитрить — просто позвонил бы Зарецкому. Пусть бы он дальше спрятал свою дочку от его, Антоновой злодейки-мамы. Так нет же, опять намудрил…

По дороге встретил Соню.

Та рассказывала ему последние новости: о пожаре, о поиске пропавших картин… Антон к месту кивал, хмыкал и порой даже задавал «на автомате» уточняющие вопросы, но сам только торопился поскорее добраться до котельной. Он даже представлял, как изумится Соня увидев живую (пусть и не вполне здоровую) Кармелиту. Как они потом обе станут хвалить его. А он просто так скажет: «Ладно, пустяки… Если есть возможность, отчего ж не помочь человеку?»

И вот они переступили заветный порог. Но котельная оказалась пуста. Совершенно пуста! Антон не поверил глазам своим. Он осмотрел буквально каждый закоулочек помещения, за год ставшего ему родным. Но нигде ничего не говорило о недавнем присутствии здесь Кармелиты.

— Ее здесь нет, — сказал Антон, ни к кому не обращаясь.

— Кого нет?

— Кармелиты.

— О чем ты говоришь? — удивилась Соня. — Ты что, не знаешь? Про пожар и все прочее? Я же тебе всю дорогу рассказывала. Не слушал, что ли?

Взрослый солидный адвокат в мгновение ока превратился в обиженную девочку.

Антон прошел в глубь котельной, сел на стул. Уронил голову на руки:

— Нет, Соня, нет. Все не так. Я знаю больше, чем ты. Я был на этом пожаре и вытащил Кармелиту из огня. Так что она жива.

Соня от неожиданности опустилась на стул и ошарашенно посмотрела на Антона.

— Господи, она жива. Но это же счастье какое. Ты спас Кармелиту! Она жива. Хотя… почему ты привел ее сюда, а не домой?

Антон про себя усмехнулся, увидев столь же мгновенный переход от маленькой девочки к серьезному юристу.

— Соня, не нужно подозревать меня в чем-то плохом. Хватит. Я уже хороший. Я просто хотел ее спрятать…

— Зачем?

— А ты думаешь, это был просто пожар? — задал он встречный вопрос. — От непогашенного окурка, от короткого замыкания?

— Ну я не знаю. Но там сейчас работают разные эксперты…

— Пусть себе работают. На здоровье. Но я точно знаю… Конюшню подожгли специально, чтобы убить Кармелиту! Вот поэтому я и прятал ее здесь, чтобы преступники не знали, что она жива. И не добили ее.

— Но откуда ты все это знаешь? Ты что как-то связан с этими людьми?

Антон встал со стула, прошелся вдоль да поперек котельной. Потом сказал громко, с отчаянием в голосе:

— Еще как связан! Это моя мамочка и ее верный оруженосец Игорь!

— Да ты что? Как это? Мне трудно поверить…

— А придется. Моя мать хотела убить Кармелиту, чтобы получить наследство Астахова.

— Ты знал, что готовится поджог и убийство, и не предупредил Кармелиту? — в голосе зазвучало то ли недоверие, то ли осуждение.

— Соня, ну что это такое. Я только из милиции. Так ты мне дома устраиваешь еще второе СИЗО! Не нужно меня ни в чем подозревать! Понимаешь? Не нужно! Не знал я ничего. Когда Кармелита ушла из театра, я совершенно случайно подслушал телефонный разговор матери. Сопоставил некоторые слова и факты. Вот и заподозрил неладное. Побежал на конюшню. Задержись я на несколько минут, было бы уже поздно…

— Боже мой! — Соня всплеснула руками. — Как ты думаешь, твоя мать уже знает, что Кармелита жива?

— Я ж говорю… Надеюсь, что нет.

— Тогда опасность угрожает и Астахову.

— Не понял. Почему?

— Антон, Антон, только что в своем рассказе ты был таким умным, все понимающим. А тут таких очевидных вещей не ловишь. Ты же сам сказал, что твоя мать хочет получить наследство. Но ведь Кармелита — всего лишь наследница. Получается, что все дело в Николае Андреевиче. Пока Астахов жив, получение наследства невозможно…

— Да нет. Вряд ли моя мать задумала убить Астахова. Все же они столько лет прожили вместе.

— Приятно, конечно, что ты, как сын, и тут пытаешься оправдывать мать. Но посмотри на все ситуацию спокойно, отстраненно. Зачем Тамаре было покушаться на Кармелиту без покушения на Астахова? Ведь от смерти только Кармелиты она ничего не выигрывает. Или у нее была другая причина?

— Да нет! — сказал Антон, снова понурив голову. — По-моему, никакой другой причины у нее не было… Да… Ты, пожалуй, права. Нет, ты точно права.

Антон заметался по котельной. Потом остановился, посмотрел на Соню.

— Я должен ее остановить!

— Если твоя мать так опасна, может, стоит пойти в милицию.

И снова вся активность Антона сменилась растерянностью.

— Но я… Я не могу донести на собственную мать.

— Пойми, она стала убийцей.

— Но ведь Кармелита жива.

— Антон, это все отговорки. Ты же сам говоришь, что так получилось случайно. К тому же в конюшне нашли останки.

— Что?!

— Да-да. Вот все-таки ты меня совсем не слушал по дороге. Я же тебе об этом говорила… Значит, кто-то все же погиб из-за пожара. В огне человек сгорел. Понимаешь, сгорел! И это на совести твоей матери. Пойми, ее надо остановить.

Антон подошел к Соне, сел рядом с ней.

— Понимаю… Ты совершенно права. Я все понимаю, но сам придумываю для матери разные оправдания. Потому что я не могу пойти в милицию, никак не могу. В конце концов, у меня нет ни доказательств, ни улик. В милиции никто не будет со мной разговаривать. Тем более после сегодняшнего ареста…

Казалось, что Антон был счастлив найти столь весомые аргументы для того, чтобы не обращаться в милицию.

— Что же ты будешь делать? Так и станешь просиживать тут в котельной?

— Я пойду к Астахову и предупрежу его.

— Антон, а можно задать тебе вопрос, не относящийся к делу?

— Да, — напрягся он.

— Почему ты все время говоришь «Астахов», вместо того, чтобы сказать «отец», «папа»…

Антон заколебался: может, сказать ей правду. Потом решил, что не стоит. Пускай Астахов для всех будет его отцом. Тем более что так оно, по сути, и есть.

— Даже не знаю. Как-то так привык с детства.

— Ладно, извини, что спросила… Хочешь, я пойду с тобой к Николаю Андреевичу?

— Нет. Я лучше один.

— Хорошо, но если понадобится помощь, звони. — И чтобы поддержать Антона, она улыбнулась. — Квалифицированная юридическая помощь всегда к твоим услугам!

Ира Полякова снова пробежалась по обновленным спискам пропавших без вести. Начала сравнивать параметры этих людей с останками, найденными на конюшне. И решила, что это дело безнадежное. Изначальный посыл неверный. Кто это придумал, что нужно идти от безымянных пропавших? Нет, все не так. Лучше поискать в ближнем круге двух больших планет. Нет, по меркам Управска, пожалуй, даже двух солнц: Астахова и Зарецкого.

Ирина взяла большой лист бумаги. И начала рисовать схему. Получилось некое подобие звездной системы, в центре которой двойная звезда Астахов-Зарецкий. Постепенно лист заполнялся все новыми планетами-спутниками.

Все, ближний круг очерчен. Теперь можно приступать к анализу. Одного за другим Полякова помечала людей, не подходящих по полу, телосложению. Иногда звонила в регистратуру больницы, уточняя какие-нибудь данные. И после ряда вычеркиваний очень быстро внимание на себя обратила одна небольшая светлая планета — Олеся Платонова.

Действительно, что-то давно о ней ничего не слышно? Говорят, она поссорилась с Астаховым и перешла жить в гостиницу. Ирина позвонила в отель. Там подтвердили: да, Олеся снимает номер. Но ее сейчас нету, ключ на вахте. Причем висит давненько. Нет-нет, сказать, сколько именно, невозможно, но давно. Сердце тревожно забилось. Полякова позвонила в офис астаховской конторы. Там Олесю тоже давно не видели, решили, что она уехала в какую-нибудь срочную командировку…

Тогда Ирина позвонила Николаю Андреевичу. Он, как настоящий мужик, вообще не захотел говорить об Олесе. Сказал, что у них особые отношения. Пройдет время — и они во всем разберутся… А видеть?.. Нет, он тоже довольно давно ее не видел. Самое удивительное, что Астахов ничего не заподозрил, хотя прекрасно знал о том, что в результате пожара на конюшне один человек погиб…

Полякова поехала к экспертам, забрала у них денто-карту погибшей, потом поехала в больницу, чтобы показать ее стоматологу, всегда лечившему Олесю. Тот сравнил карту экспертизы со своей стоматологической картой. Они совпали. На все сто процентов!

Больше не оставалось никаких сомнений. Имя погибшей — Олеся Платонова.

Практикант Полякова в очередной раз доказала, что ей пора браться за самостоятельную работу.

Груша приехала в гости к Рубине и застала ее в плохом состоянии.

— Рубинушка, что с тобой? Успокойся, хорошая наша. Давай я тебе помогу. Скажи мне, что нужно сделать. А сама присядь, отдохни…

— Не могу сидеть.

Неожиданно Груша разревелась.

— Вот и я так же. Ничего не могу. Ни работать, ни стоять, ни лежать, ни сидеть… Одна мысль, как клещ, в голове сидит: «Где Кармелита?» Ну так я хоть помоложе. А ты… Рубина, скажи, что я могу тебе сделать? Чем помочь?

— Ты уже помогла тем, что пришла.

И вдруг Рубина разревелась вслед за Грушей.

— Не могу… Не могу поверить, что Кармелиты больше нет. Не могу, и все!

— Может быть, тебе лучше в табор вернуться?

— Нет, вот уж теперь-то точно я останусь здесь. В таборе мне все будет напоминать о Кармелите, а я не хочу чтобы кто-нибудь видел мои слезы. А ты… Просто ты приходи ко мне почаще. Хорошо?

— Конечно.

— Не забывай меня.

— Как же я могу тебя забыть? Ты же нас всех растила. Учила. Жаль только, виделись мы с тобой не так часто, как хотелось бы… Для нас всех, что таборных цыган, что зубчановских, ты, как родная мама. Или бабушка…

— А вы и есть мои дети. Или внуки. Моя большая семья…

— Все, все, Рубинушка. Давай больше плакать не будем. Нужно успокоиться. А то иначе просто сердце надорвать можно. Береги себя. Ты, главное, помни — ты нам нужна. Кто же еще нам даст правильный совет?

— Какой там совет? — сказала Рубина, утирая последние слезы. — Я же теперь не шувани, я теперь ничего не вижу. И советчик теперь из меня плохой.

— Рубиночка… — Груша поцеловала ей щеку и руку. — Ты мудрая женщина, а шувани ты или не шувани — для нас не имеет никакого значения. Мы все тебя очень-очень любим. Ты…

Груша снова чуть не расплакалась, но сдержалась.

— Ты просто держись…

Время шло, а Миро с Кармелитой все не появлялись. Тут уж и у Баро оптимизма оставалось все меньше и меньше. А Астахов вообще сидел как на иголках, с ужасом ожидая какой-нибудь нехорошей новости. Наверное, из-за нервной, напряженной обстановки телефонный звонок астаховского мобильника показался каким-то необычным, особенным, зловещим.

— Алло, — сказал Николай Андреевич, нажав кнопку вызова.

— Господин Астахов? — по голосу и деловому тону можно было сразу угадать, что это Ефрем Сергеевич Солодовников.

— Да. Вы выяснили? Что-то новое?

— Есть новости.

— Может, по телефону скажете.

— Нет-нет, давайте лично.

— Это только меня касается? Или как? Может быть, мне стоит взять с собой господина Зарецкого? Или еще кого-то?

— Пожалуй, не стоит. Приезжайте один. Ждем. — Показалось, что Солодовников устал выслушивать многочисленные вопросы и предложения Николая Андреевича.

Астахов повернулся к Баро, беспомощно развел руками:

— Ну вот, Рамир, даже не представляю, о чем это? А подробнее этот, Ефрем, елки-палки, Сергеевич говорить не хочет.

— Может, что-то о твоих картинах.

— Возможно. Только что мне сейчас эти пропавшие картины, когда Кармелита пропала!

— Ну ладно-ладно, Коля, не нервничай. С Солодовниковым всегда так. Что-то крутит, мутит. Видно, кое-что наварить хочет. Поезжай, а там видно будет, что к чему.

Астахов решительно рванул ручку на двери, ведущей в солодовниковский кабинет. Чуть с корнем ее не вырвал. Так же порывисто вошел в кабинет. Крепко пожал руку Ефрема Сергеевича. Обратил внимание, что тот почему-то смотрит с жалостью. Из-за этого начала вскипать внутренняя злость: «Интересно, чего это он меня жалеет?..»

— Николай Андреевич! Присаживайтесь, — голос у следователя был какой-то неестественно мягкий.

— Спасибо. Ну что? Рассказывайте, что там у вас за новости. Я, как видите, уже даже присел, так что готов выслушать что угодно. — Последняя фраза была произнесена шутливым тоном, однако Солодовников не спешил смеяться.

— Знаете, Николай Андреевич, у нас тут работает одна девочка, практикантка. Толковая — невероятно. Ну просто Настя Каменская!..

— Ефрем Сергеевич, я, конечно, рад за ваших замечательных практиканток. Но… извините, у меня сейчас столько разных забот и проблем…

— Увы-увы. После мини-следствия, проведенного Поляковой, боюсь, проблем, у вас прибавится…

— Что вы имеете в виду?

— Вот стоматологическая карта девушки погибшей на пожаре. А вот — другая карта. Возьмите. Посмотрите их, сравните…

Еще не понимая, в чем дело, Астахов сравнил две карты. Конечно, дантистом он никогда не работал. Но и обычного опыта человека, бывающего иногда у стоматолога, было достаточно, чтобы понять: карты абсолютно идентичны.

— Ну одинаковые. И что?

Солодовникову уже начало казаться, что гость просто издевается над ним, изображая из себя полного тупицу.

— Николай Андреевич. Вторая карта — это бумага из поликлиники. Можете взглянуть, там на обороте фамилия написана.

Астахов посмотрел на обложку: «Олеся Платонова». Хотел было возмущенно сказать: «Все равно не понимаю… И что это значит?..» Но вдруг в один момент он все понял. Все! Так вот почему следователь так долго юлил и тянул резину. Он хочет сказать, что на пожаре сгорела Олеся? Олесенька???

— Нет. Этого не может быть, — сказал Николай Андреевич шепотом.

Следователь посмотрел на него с непритворным сочувствием.

— Может, это ошибка? — спросил Астахов уже чуть погромче.

— Нет. Если только у вашей гражданской жены нет в этом городе абсолютного, если так можно выразиться, стоматологического двойника. Но это маловероятно. Мы проведем еще экспертизу. Сверим другие антропометрические показатели. Но, думаю, это мало что изменит. К тому же мы позвонили в гостиницу, и там подтвердили, что Олеся не ночевала в номере.

— Но зачем она пошла в конюшню?

— Мы постараемся это выяснить… Николай Андреевич, я вам сочувствую. И вижу, какое это горе для вас. И все же должен вам задать несколько вопросов.

— Да…

— Извините за суконные фразы, но… Скажите, какие отношения были у вас с Олесей Платоновой в последнее время?

— Ефрем Сергеевич, я сам себе не могу ответить на вопрос, что вы поставили. «Какие отношения». Честно говоря, мне сейчас вообще говорить не хочется…

— Я понимаю, вам больно. Но, может, как раз наоборот, если выговориться, станет полегче.

— Угу… Психотерапевт в милицейских погонах…

— Ну-у-у. Если хотите, да.

— Какие отношения? Мы любили друг друга. Да-а-а. И теперь я лучше, чем когда бы то ни было, понимаю, что это была настоящая любовь. Только понимаете, легко любить в семнадцать лет, когда нет ничего позади. Никаких хвостов, опыта, ошибок, разочарований… А потом ты, как корабль ракушками, обрастаешь всем этим. И уже очень трудно.

Солодовников тактично помолчал. И мягко спросил:

— Вы ссорились?

— Когда я впервые понял, что люблю ее, то был уверен, что нас ничто не сможет поссорить. А потом, как-то странно, по мелочам начали накапливаться какие-то обиды из-за непонимания, ревности. Это была не мужская или женская ревность а-ля Кармен. Нет, совсем другая ревность — к близким людям, к работе. И вдруг оказалось, что два любящих человека беззащитны перед этой напастью… Мы с Олесей сто раз ссорились и сто раз мирились. Вот даже если вы сейчас спросите, какой у нас с ней был последний разговор — ссора или перемирие?.. Или горячая страсть?.. Я даже не смогу вспомнить. Знаете, такое состояние стало для нас обычным. И все это, конечно, должно было со временем закончиться тем… — Астахов замолчал глубоко задумавшись. — Два, в общем-то, выхода у нас было. Либо мы окончательно притерлись бы друг к другу. Либо расстались бы. Но теперь, получается, вообще никакого выхода нет. Я ответил на ваши вопросы?

— Да, пожалуй. Причем даже полней, чем я ожидал.

— Я пойду…

Астахов вышел из кабинета, едва волоча ноги. Следователь посмотрел ему вслед и пришел к выводу, что за эти несколько минут Николай Андреевич постарел лет на двадцать.