Счастье цыганки

Глава 26

С ума сойти! В фойе вошла Кармелита. Вот уж этого Тамара никак не ожидала. А ведь Игорь говорил, что девчонка не собиралась идти в театр. Так, теперь нужно срочно позвонить ему. Но сделать это следует спокойно, чтобы не привлекать внимания окружающих. Тамара достала из сумочки мобильный телефон, набрала номер и стала ждать ответного сигнала с подчеркнутым спокойствием.

Но когда послышалось «Алло» она горячо зашептала:

— Игорь, ты? Кармелита в театре. Да, представь себе. Я не знаю, что она здесь делает… Только что пришла. Нет-нет, пока никуда не уходи, жди. Да. Еще перезвоню.

Тамара спрятала телефон в сумочку. Обернулась и… увидела Антона:

— П-привет, сынок… — голос ее звучал несколько растерянно.

— Привет… Что ты здесь делаешь?

— Как что? Что все, то и я. Смотрю картины…

— Но живопись, насколько я помню, тебя никогда особо не интересовала…

— Ошибаешься. Просто ты меня плохо знаешь…

— Нет, мама. Это ты ошибаешься. Напротив, я тебя слишком хорошо знаю. Скажи честно, зачем ты сюда пришла?

— Я тебе уже объяснила: пришла посмотреть картины.

— Да? Но, по-моему, тебе никогда не нравились Светкины картины и тем более она сама…

— Неправда. И это ты говоришь матери??? Как раз мне Света всегда нравилась. И у нас с ней были неплохие отношения. А вот ты ее не любил. А сейчас, оказывается, жить без нее не можешь. Тебе это странным не кажется?! Нет?

Антон промолчал.

— Зато тебя удивляет, что мать пришла на выставку посмотреть картины?!

— Да, удивляет. Потому, что ты никогда и ничего не делаешь просто так.

— Ладно. А если я скажу, что пришла повидать тебя, ты мне поверишь?

— Конечно, — ответил Антон с иронией.

— Ты даже в это не веришь… сынок…

— Мама, остановись. Хватит.

— Да, что «хватит»? Я ведь действительно соскучилась по тебе, — говоря это, Тамара, в общем-то не врала. — Ты знаешь, мы в последнее время стали… совсем чужими людьми. Мне это больно.

— Мама!!! В то, что ты сюда пришла только ради меня, я… я в это никогда не поверю.

— А… а… зачем я сюда, по-твоему, пришла?

— Не знаю. Вот поэтому и спрашиваю.

— Все! Я устала от этого разговора. До свидания!

Тамара ушла подальше от подозрительного сына и… наткнулась на бывшего мужа.

— Здравствуй! — произнес Астахов с удивлением.

— Привет.

— Что ты здесь делаешь?

Нет, ну это уже слишком. Даже вопрос точно такой же.

— Этот же вопрос, милый, я могу задать и тебе. Тебе же никогда не нравилась «художественная самодеятельность»? Ты ведь, кажется, именно так называл Светины работы.

— Прекрати ерничать. Я просто всегда называю вещи своими именами. Когда это была самодеятельность, я говорил: «самодеятельность». Но она очень выросла после первой выставки. Это во-первых.

— Ну а во-вторых?

— А во-вторых, здесь еще будет цыганское представление.

— Так ты еще и поклонником цыганщины заделался?

— Да. Именно. Благодаря тебе, моя дочь воспитана, как цыганка. И я теперь хочу знать, чем она жила все эти годы. Понятно?!

— Мне-то понятно. Но это ведь ты первый начал меня спрашивать, что я здесь делаю. Коля, неужели ты никогда не простишь меня, за то, что я отдала твою дочь Зарецкому?!

— Я больше не желаю говорить на эту тему.

— А я желаю говорить на эту тему! У тебя сейчас есть дочь, восемнадцать лет ты не подозревал о ее существовании…

— Да! Восемнадцать лет! Благодаря тебе, я был лишен своего ребенка!

— Но у тебя был сын! Ты воспитал его, и это не помешало тебе выбросить его на улицу.

— Ты прекрасно знаешь, что тогда он заслуживал этого.

— Допустим. И поэтому Кармелита занимает все твои мысли, так?

— Не так. Кармелита и Антон одинаково мне дороги. Они мои дети.

— И поэтому Антон живет и работает в котельной?!

— Он решил начать новую жизнь. Это нормально. Он очень изменился за это время, чему я безумно рад. И постепенно у нас ним налаживаются отношения. А у тебя, насколько я успел заметить, даже сегодня, окончательно разладились.

Это был очень точный удар, прямо в материнское сердце. Тамара, противно скрипнув каблуком, отвернулась от бывшего мужа.

И они разошлись в разные концы зала.

Для каждого представления нужно особое настроение — запал, кураж. Сегодня Миро и так был хорошо готов к выходу на сцену. Но когда к нему подошли Зарецкий с Астаховым да еще и рассказали о начале строительных работ, Миро вообще готов был взлететь. Он побежал за кулисы, нашел Соню, чтобы поделиться с ней радостью.

— Господин юрист! У меня отличная новость.

— Ну говори, — повернулась к нему девушка.

— Сейчас, только что, я разговаривал с Баро и Астаховым. Они сказали, что уже завтра можно начинать подготовительные работы к постройке дома.

— Ой! Я тебя поздравляю! — Сонины глаза заискрились от радости. — Видишь, как здорово все идет!

— Это я тебя поздравляю. Если бы не ты… ведь все же только благодаря тебе.

— Да перестань. Я ничего такого не сделала. Это Астахов и Зарецкий.

— Ну как же… А смета, а твой этот, бизнес-план, а документы?

— Да, ну так… Я просто немного помогла, а основная идея принадлежит тебе… Ты меня сейчас захвалишь, прямо.

— Сонечка, тебя нельзя перехвалить, потому что ты очень хороший человек и настоящий друг. Спасибо тебе за это.

— Это тебе спасибо, Миро… — сказала она с неожиданной грустью. — Спасибо за добрые слова.

— Соня… ты… ты обиделась на меня?

— За что? За то, что ты делаешь мне комплименты?

— Да я не об этом. Ты же… ты понимаешь, про что я говорю.

— За то, что ты сказал, что не любишь меня.

Миро отвел взгляд в сторону.

— За это, Миро, не обижаются… Насильно мил не будешь… Я, наоборот, тебе благодарна, что ты мне так честно ответил.

— Прости меня, Соня… я очень не хочу терять дружбу такого хорошего человека, как ты.

— Я тоже не хочу терять такого друга.

Они улыбнулись друг другу.

— Ну меня-то ты точно не потеряешь, — сказал Миро. — Если вдруг когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, я всегда приду на выручку.

— Спасибо тебе… Ты тоже всегда можешь рассчитывать на мою поддержку.

— Я знаю. Тем более что ты это уже доказала своими делами. Правда-правда… Кто знает, может быть, я бы до сих пор в тюрьме сидел? А уж со строительством точно бы сам не разобрался.

Соня внимательно посмотрела на него.

— Ты очень похож на моего брата. Он был такой же, как ты… Честный и открытый.

— Мне тоже нравился Максим. Правда, мы не всегда друг друга понимали.

Соня грустно улыбнулась.

— Не понимали… Это еще что! Мы в детстве вообще дрались…

— Он был хорошим человеком, — сказал Миро тихо.

Соня кивнула:

— Здесь все о нем напоминает. Даже тут на выставке. Смотрю на его портрет и понимаю, как мне его не хватает. Его поддержки, советы… и просто улыбки.

— Ты знаешь, я понимаю, что я не Максим и вряд ли смогу тебе его когда-то заменить… Но у меня никогда не было сестры… Если хочешь, можем считать, что мы брат и сестра… Нет, я серьезно. Или ты не хочешь?

— Хочу. Мне очень нравится такой брат. — Соня поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его по-сестрински.

Вот только Кармелита, увидевшая этот поцелуй, растолковала все совершенно иначе.

В гримерной Вася с братьями и сестрами примеряли костюмы.

Да уж, Земфира расстаралась на славу. Костюмы, сшитые чуть ли не за одну ночь, были великолепны — яркие, веселые, лихие!

— Я теперь всегда только в этом буду выступать, — сказала старшая сестра с недетской серьезностью.

— Я тоже… — подтвердил Васька с мужской весомостью. — Только сегодня почему-то даже мне страшновато идти на сцену. Прям, хуже, чем с бандитами драться…

— И мне. А знаешь почему?

Васька вопросительно посмотрел на сестру.

— Потому что мы знаем, что мамы сегодня не будет.

Вася понурил голову.

Раздался стук в дверь. Вошла Кармелита.

— Можно?

Тяжелая атмосфера, сгущавшаяся в комнате, мигом развеялась.

— Кармелита! Кармелита!

Кармелита обхватила своими тонкими руками всех:

— Привет, мои хорошие. Ой, какие вы у меня сегодня красивые.

— Это нам…

— …Земфира сшила.

— Представляешь, за одну ночь!

— Да вы что?! Вот мастерица! — изумилась Кармелита. — Такой костюм и я бы надела, если б влезла в него.

Дети рассмеялись. И посреди этого смеха послышались грустные Васькины слова:

— Как хорошо, что ты пришла. Нам сегодня так страшно выступать.

Все замолчали. Кармелита поняла, что Васька сказал то, о чем думали все ребятишки, да сказать стеснялись.

— Страшно?! Почему? Не надо бояться. Разве вы, когда в прошлый раз выступали, боялись?

— Нет. Не боялись.

— Ну и сейчас не надо. В прошлый раз вы стояли на сцене впервые в жизни. А сегодня вы уже настоящие артисты. Так что бояться нечего.

— Не то что бы мы боялись. Мы волнуемся.

— Ну волнение, это понятно… все артисты волнуются перед выходом.

— Даже самые известные?

— Даже самые известные! Такие, как Сличенко!

— Понимаешь, Кармелита. — Васька на правах старшего увел ее в угол и там признался: — Нам тяжело оттого, что мамы в зале не будет.

— Ах вот оно что. Послушай, Вася. Я договорюсь и сделаю так, что место, на котором раньше сидела ваша мама, будет свободным. Как будто она вышла на минутку из зала и скоро вернется. Вот с такой мыслью вы и выступайте. Тогда страшно не будет!

Говоря театральными терминами, мизансцена затянулась. Алла и Форс стояли друг против друга. В руке у Орловой был пистолет, направленный в голову адвоката. Форс сделал несколько шагов в ее сторону. Алла нажала на курок, но выстрел не прозвучал.

Леонид Вячеславович про себя улыбнулся: «Неужели осечка? Как говорится, кому суждено загнуться на каторге, не помрет от пули». Он сделал еще шаг, выхватил пистолет из ее рук, спрятал его в карман.

В первое мгновение Алла растерялась. Но потом быстро взяла себя в руки и зло сказала:

— Убили сына, убейте и мать.

Форс устало посмотрел на нее.

— Дорогая Алла. Я вас понимаю. Но и вы поймите меня. Когда вы нажимали курок, я смотрел прямо в дуло и ждал, что оттуда вылетит пуля. Поверьте, ощущение очень неприятное.

— Ну и что? — спросила она мертвенным голосом.

— Да ничего. Просто предлагаю… Давайте успокоимся, сядем и поговорим.

Оба присели. Форс — на диван. Алла же устроилась в кресле.

— Значит, Алла Борисовна, вы намерены меня убить?

— Да. Таким людям, как вы, вообще не стоит жить.

— Угу, хм, понятно, — хмыкнул Форс. — Концепция мстительницы. Зорро в юбке. Хорошо, допустим, вы меня убьете. Но если даже так, то ведь вы тоже станете убийцей. Так чем вы тогда будете лучше меня? Ничем. Вы тоже станете человеком, преступившим закон.

— Нет. Я буду человеком, который не просто преступил закон, но отомстил за гибель ни в чем не повинного человека. Сына. Вы вообще знаете, каким был мой сын?

— Знаю. В свое время я даже защищал его в суде. И спас, между прочим, от большого срока. Он был прекрасным человеком. В чем-то даже прекраснодушным…

— Да. Максим был не приспособлен к этому миру. Я хотела заставить его жить так, как живу сама… и тогда он ушел от меня. И вот что получилось…

Форс понимающе кивнул головой:

— Знаете, у меня с дочерью были те же проблемы… Она занималась живописью, а я ей твердил, что ее удел — исключительно удачное замужество… И вот теперь я… один… Ждать некого. Вот разве что вы пришли. И то неудачно. Повторяю, очень легко отдать приказ убить человека. Но убить самому — это намного труднее…

— А я все равно убила бы вас. И скажите спасибо, что пистолет не выстрелил.

Форс достал пистолет из кармана. Осмотрел его, удовлетворенно хмыкнул, щелкнул какой-то железкой и протянул оружие обратно Алле:

— Возьмите. Берите-берите. Это была не осечка. Вы просто забыли снять его с предохранителя. Но теперь можете не сомневаться. Он точно выстрелит…

Алла взяла пистолет, поднялась с кресла, недоверчиво посмотрела на собеседника.

— Нет-нет, — поспешил успокоить ее Леонид Вячеславович. — Не ждите от меня какой-нибудь каверзы. Оружие в полном порядке. Если вы так уверены, что сможете убить, пожалуйста, стреляйте. Может быть, так будет правильней. И легче. Для нас обоих.

Алла поудобнее обхватила рукоять оружия и подняла его, правда, не вполне решительно.

— Нет уж, так не пойдет, — возмутился адвокат. — Прицельтесь хорошенько. Стрелять так насмерть. Я не хочу быть калекой.

Алла направила пистолет на Форса, прицелилась. И тогда он вновь увидел холодное, но уютное дупло дула.

— Вот, теперь хорошо. Прекрасно! Стреляйте.

У Аллы затряслась рука.

— Ну давайте же. Смелее… Пожалуйста, не тяните. Извините, но у меня тоже есть нервы!

Алла опустила оружие. Глухо произнесла:

— Да, вы правы. Убить намного трудней, чем отдать приказ на убийство.

— То есть вы не будете стрелять?

Орлова ничего не ответила, просто спрятала оружие в сумочку и молча ушла.

Форс понял, что ему суждено еще какое-то время пожить в этом постылом мире.

Выйдя из детской гримерки, Кармелита забилась в какой-то уголок и там всплакнула. Перед глазами у нее стояла одна картина: Соня целует молодого цыгана, а тот довольно улыбается. Но потом она успокоилась: что ж, значит, судьба такая. Просто нужно навсегда забыть о Миро. Вот и все.

Кармелита пошла к своим, предупредила, чтобы никто ни в коем случае не занял место, на котором когда-то сидела Розаура. И после этого собралась домой. Но Баро ее остановил:

— Кармелита! Куда ты, дочка? Скоро представление начнется.

— Да я пойду… мне надо…

Тут и Астахов подоспел:

— А что, тебе неинтересно?

— Почему же? Интересно. Мне просто лошадей надо кормить, поить.

— На конюшне Сашка… Он всегда с этим сам справлялся. Справится и сегодня.

— Не сомневаюсь. Но все-таки будет лучше, если я ему помогу. Главное я уже сделала — сходила к детям Розауры, поговорила с ними… у них все будет хорошо. Я уверена.

— Кармелита, ну пожалуйста, не уходи, побудь с нами, — чуть не взмолился Зарецкий.

— Не могу. Извините меня.

— Дочь, ну останься, хоть ненадолго. Тебе необходимо развеяться, — перешел на тот же тон и Астахов.

— Возможно, — ответила Кармелита, неожиданно жестко. — Но только не здесь, — и добавила, уже мягче: — Вы только не обижайтесь на меня. Ну все, я побежала.

На прощание поцеловала в щечку и Баро, и Астахова.

— До свидания, папашки!

— До свидания, — ответили они дуэтом и проводили дочь взглядом.

Но был и еще один взгляд, который провожал Кармелиту. Тамара! Как только девушка ушла, она достала мобильный телефон.

— Алло! Возвращается, встречай. Нет, повторяю: меня там не будет. Давай делай все и живо сюда. Разговор окончен.

И снова ее взгляд уперся в глаза Антона.

— Мамочка, а что эти твои слова означают?

Этим вечером не только дети Розауры терзались сомнениями в своей гримерке. Груша с Марго тоже места себе не находили. Грушу, впервые собравшуюся выйти на сцену, просто колотило от страха. Казалось бы: вот деревянный пол за кулисами, а вот деревянный пол сцены — никакой разницы. А поди ж ты, никак не настроиться, не взять себя в руки.

Пока Груша тряслась на стуле, Марго измеряла комнату шагами.

— Ты чего, Маргоша? Тоже боишься?

Та наконец-то плюхнулась на диван.

— А?!

— Я говорю, ты чего? Боишься, как и я?

— А… нет. После моей кафешки я ничего не боюсь… У меня другое. Груша, миленькая ты моя, ты Сашку, случаем, не видела?

— Нет. Не видела.

— Точно? Ой. Ну все…

— Что «все»? Он просто остался на конюшне.

— Да?! Вот стервец. Это он мне назло. Вот ведь упрямый какой! Ну ты посмотри, решил мне праздник испортить! И испортил! Таки не пришел…

Груша повернулась к подруге. Казалось, чужая проблема ее саму немного успокоила:

— Да ты подожди, не кипятись. Придет твой Сашка, никуда не денется.

Марго чуть не расплакалась:

— Нет. Он не придет. Я точно знаю. Ну вот… зачем это все, а? Вот! Вырядилась, как дура. Ради кого?

— Красиво…

— Красиво?! Я говорю, а для кого это все? Не придет он! Все напрасно! Не нужна я ему!

— Нужна.

— Не-а. — Маргоша расплакалась по-настоящему.

— Поверь мне. Я Сашку давно знаю. Сколько баб за ним ухлестывало… ни одна долго не задержалась. А вот ты — другое дело.

— Я?

— Да. Поверь мне. Уж я-то знаю.

— Правда? Ну хорошо, а если ты… если ты, вот сказала сейчас, что… ты его, это… ну, хорошо знаешь. Вот тогда ответь мне на один вопрос. Почему он… предложение мне не делает? А?

Груша немного растерялась. Вот так вопрос, как на него ответить, чтобы не обидеть.

— Ну что ж ты молчишь, Грунь! Или я все ж таки недостаточно хороша для него, а? Чего? Чего ему надо то, окаянному, еще?!

Груша посмотрела на нее с полуулыбкой.

— Ты чего на меня так смотришь? Как будто первый раз в жизни увидела.

— Думаю.

— Чего думаешь?

— Ой… думаю я, что ты для нашего Сашки слишком хороша. Да и молода тоже.

— Это как? А?

— Боится он твоей красоты. Понимаешь? Это он сейчас такой прыткий, а как чуть состарится, что тогда?

— Так… все мы когда-нибудь состаримся. Я ж его любого любить буду.

— А вот он думает, что ты его бросишь. А кому старики нужны?

— Ну дурак, а?! Это же надо такую глупость придумать! Ну только приди… Гад любимый!

— А знаешь, Маргоша. — Груша вдруг улыбнулась с какой-то чисто цыганской лукавинкой. — Чудится, может, конечно, я и ошибаюсь… В общем, чудится, что предложение он тебе сделает даже быстрее, чем ты ожидаешь…