Сильверсмит

Глава 12

Ариэлла

Одним из недостатков этих скалистых холмов и обрывистых долин был беспощадный, свирепый ветер — он проносился над редкими деревьями, взлетал выше и, казалось, всерьез грозил сдуть меня к черту. Не раз я спотыкалась.

Но даже этот ветер, рвущийся лишить меня радости, не мог затмить то счастье, что я чувствовала просто от того, что иду среди нагорий Вимары. Пока некоторые из моих спутников — в особенности Джемма и Гэвин — бросали на меня тревожные взгляды каждый раз, когда я вздрагивала от холода, я не могла оторвать взгляда от величественной долины на юге, пересеченной блестящими жилами рек, бегущих кто куда. Тот же ветер, что хлестал мои щеки, струился над живым рельефом внизу, и на миг показалось, будто сама земля дышит.

К полудню мы наткнулись на горный хребет из черной, пепельной породы, совсем не похожий на привычные мягкие холмы, покрытые травой, с редкими пятнами серого и бурого камня. До него было далеко, но даже отсюда я видела, как величественно и безжалостно этот черный массив поднимался над землей, не желая делить пространство ни с чем живым.

— Видишь те скалы? — Каз положил ладонь мне на плечо и указал на восток, туда, куда тянулся хребет. — Они образовались из вулканов.

— Вулканов?

— Под Ниридой есть трещины, — объяснил он, — а под ними раскаленное сердце мира. Расплавленная земля просачивается сквозь эти трещины, застывает на поверхности, и рождаются такие гребни.

— А огонь… не прожжет их? — я поморщилась, прекрасно осознавая, насколько глупо это прозвучало. Придется «поблагодарить» мать за то, что не научила меня даже основам географии.

— Дай лет четыреста, может, и прожжет, — проворчал Гэвин, проходя мимо, и, швырнув на Каза откровенно недовольный взгляд, зашагал вперед. Каз только покачал головой и тихо хмыкнул, глядя ему вслед.

— Кажется, он не слишком тебя любит, — пробормотала я вполголоса, чтобы слышал только он. По крайней мере, Гэвину явно не нравилось то, как между нами завязывалось общение. Иногда я думала, что если бы у меня был старший брат, он бы напоминал Каза, и от одной мысли о встрече с Марин мне становилось радостно. Я уже обожала ее, просто по рассказам.

Каз легко и беззаботно рассмеялся.

— Думаю, он просто самого себя не любит, Ари. — Мягко сжав мое плечо, он пошел вперед.

Мы продолжили путь на юго-восток, оставив позади пепельные утесы.

Однажды, подумала я, однажды я посмотрю прямо в одно из тех кипящих жерл просто чтобы доказать себе, что смогу.

Тем вечером я была настолько вымотана, что даже не заметила, где именно мы остановились. Я клевала носом над ужином и кто-то, должно быть, забрал из моих рук почти пустую миску и уложил на спальник, потому что, проснувшись утром, я чувствовала себя уютно и тепло, словно просто сама легла спать, когда захотела.

Я открыла глаза, дневной свет мягко заливал лагерь. Надо мной нависала серая скала: широкий, но низкий карниз, укрывавший нас сверху и оставлявший место воздуху со всех сторон, кроме той, где порода срасталась с землей. Удачное убежище от дождя. Неудивительно, что я спала так долго, звук дождя всегда меня убаюкивал.

— Доброе утро, красавица, — Джемма улыбнулась, заглянув сверху. В вытянутой руке она держала мой привычный утренний зеленый чай с медом. — Похоже, ты выспалась.

Я села и приняла кружку.

— Спасибо.

Каз и Эзра смеялись у костра, что-то оживленно обсуждая. Финн, заметив, что я проснулась, подошел ближе.

— Где Смит?

— На охоте, — ответил Финн, садясь рядом и разворачивая карту. — Проявил великодушие и настоял, чтобы мы остались в укрытии от дождя.

Джемма закатила глаза.

— О да, что за прелестный человек.

Финн толкнул ее ногой и метнул в сторону предостерегающий взгляд. Я едва удержалась, чтобы не рассмеяться.

Вместе они смотрелись гармонично. Финн Синклер был на редкость рассудительным, спокойным человеком. Джемма — напротив. Они уравновешивали друг друга, как, по рассказам, спокойная и рассудительная Марин уравновешивала Каза с его вечным стремлением проверять границы.

За последние дни, после множества моих настойчивых расспросов, которыми я гордилась, Джемма наконец рассказала о своих чувствах к Финну. О чувствах, которые росли уже больше десяти лет.

Ее родители умерли, когда она была еще ребенком, и она выросла в пещерах Уинтерсона, так же, как и он. Они дружили с детства, но Финн был на три года старше и, по сути, благородным человеком, так как отказался предпринимать что-либо, пока Джемме не исполнится восемнадцать.

Но потом она прошла Начало, и Симеон с Уинтерсонами назначил ее моим проводником и тайным эмиссаром¹⁴. С тех пор, как она была со мной в Уорриче, она плавно перемещалась из деревни в деревню в Авендреле и Вимаре, занимаясь различными разведывательными и наблюдательными заданиями для армии Элиаса. Отношения Джеммы и Финна все еще не складывались, но она хотела его. Она даже говорила, что, возможно, любит его, хотя между ними еще не было никакой физической близости. Я знала, что это лишь вопрос времени, и от мысли об их счастье мне самой становилось теплее.

— До Товика осталось два дня, — голос Джеммы вернул меня в реальность. Она и Финн склонились над картой. — Никогда там не была, но говорят, город больше Фрейберна. С чарами Симеона он должен быть в безопасности от теней Молохая.

— Маловероятно, что Молохай вообще знает о существовании Товика, — добавил Финн, заметив мое беспокойство. — Симеон знал, что делает, скрывая тебя все это время.

Джемма кивнула, бросив на меня виноватый взгляд — в нем читалось понимание того, какой ценой далась мне эта жизнь в тени.

— Но все равно стоит быть осторожными. Большинство в Нириде слышали пророчество Кристабель. Возможно, Молохай тоже. Любые подозрения о тебе могут быть опасны. Главное — не привлекать внимания, — Джемма вздохнула. — Поэтому и лошадей использовать нельзя, если только по крайней необходимости. Их сложно спрятать, да и следы остаются. Жаль, конечно, а то бы уже добрались до Бриннеи, и моя задница не горела бы огнем.

Финн тихо фыркнул, сложил карту и убрал ее в карман потертой коричневой куртки.

Я и не думала о лошадях. Видела их только на рисунках. Добавила их к списку вещей, которые хочу однажды увидеть, потрогать, может, даже оседлать, прежде чем отправиться в пещеры Уинтерсона. Представь только, как неловко будет, если я, их королева, не умею ездить верхом.

— Черт.

Мы все услышали голос Каза и повернули туда, куда он смотрел. Из-за камней доносился топот — уверенные, тяжелые шаги. Это был Гэвин, вернувшийся с охоты. Промокший до нитки, рубашка плотно обтягивала его широкие, могучие плечи и руки. При виде его у меня на миг перехватило дыхание — или перехватило бы, если бы не отвратительно завораживающее зрелище: через плечо он нес огромного мертвого зверя.

Благородного оленя. С рогами.

Он убил взрослого самца и тащил тушу на себе неизвестно, сколько часов и миль.

Я мысленно выругала себя за то, что мне это… понравилось.

Он поднял оленя над головой и с легкостью, будто тот ничего не весил, швырнул тушу на землю. Глухой, отвратительный шлепок прокатился эхом. Потом Гэвин посмотрел прямо на меня — только на меня — и сказал:

— Этого должно хватить тебе на несколько приемов пищи.

Он опустился на одно колено рядом с тушей и вынул из ножен длинный, опасно блестящий нож.

— О, черт! — зашипела Джемма. — Клянусь всеми сыновьями и дочерьми Суссеро, если ты сделаешь это прямо здесь и сейчас, я тебя убью и…

Гэвин с нечеловеческой точностью рассек брюхо оленя. Джемма и Эзра застонали в ужасе, когда он начал вынимать внутренности и отбрасывать их подальше, прочь от лагеря.

— Похоже, Суссеро сам с тобой разберется, если ты и его не убьешь, — Каз хмыкнул, подталкивая Джемму ближе к Гэвину.

Она закатила глаза и зажала рот ладонью, сдерживая тошноту. Вряд ли одному из двенадцати древних богов будет до него дело, даже если бы он смог добраться до кого-то из его, как говорили, многочисленных отпрысков.

Каз остался рядом со мной, и мы вместе наблюдали, как Гэвин потрошит, снимает шкуру и, наконец, подвешивает тушу на веревке к длинной острой глыбе, торчащей из скальной стены. Я смотрела, понимая, что должна бы уметь делать все это сама — добывать, разделывать, готовить мясо. Все же это зрелище было… жестоким, но в его движениях было что-то обыденное — рутинное, будто он сотни, может, тысячи раз делал это ради выживания.

Я следила, как кровь вытекает из туши, вспоминая, как Филипп когда-то говорил о необходимости «очистить» добычу. Думала, что при виде крови у меня перехватит дыхание, но нет. Это было другое. Да, мясо, кровь, смерть — все это было жестоко, но сейчас это значило выживание. Может, потому, что он был рядом, или просто потому, что я больше не была одна.

Я не боялась крови, не могла себе этого позволить, не теперь.

И, наверное, именно поэтому он делал все это у меня на глазах. Он знал, что я должна это увидеть.

Но все же одно зрелище не давало покоя — глубокий разрез на шее оленя. Последний удар. Там, где Гэвин положил конец его мучениям.

Я вздрогнула, когда Каз обнял меня за плечи. Он слегка сжал, подмигнул и прошептал мне на ухо:

— Всегда любопытно наблюдать, как самцы метят территорию.

Я раскрыла рот, чтобы спросить, что он имел в виду, но он уже отошел.

— Останемся здесь на день, — объявил Гэвин, не обращаясь ни к кому конкретно. — Похоже, дождь скоро кончится.

Он повернулся ко мне с руками все еще в крови.

— Когда прояснится, выйдешь на улицу. Будем тренироваться. Возьми нож.

И действительно, через двадцать минут дождь стих. Я торопливо проглотила завтрак — остатки хлеба и вяленого мяса из Фрейберна — и, проходя мимо подвешенной туши, задержала на ней взгляд.

Гэвин все еще был влажным, когда я его нашла. Темные, чуть волнистые волосы, доходившие до плеч, были стянуты в узел на затылке и открывали новые, едва заметные шрамы, на которых мой взгляд задержался дольше, чем следовало. Он был чист — ни следа оленьей крови ни на руках, ни на одежде. Сколько же нужно умения, чтобы убить, донести и разделать зверя, запачкав при этом только ладони…

Меня пробрала дрожь.

— Я принесла нож, — сообщила я. — Как ты и просил.

Он поднял глаза и одарил меня своей любимой полуулыбкой.

— Хорошая девочка.

Мое тело сжалось, будто в кулак. Я сглотнула и постаралась направить это напряжение куда-то… в злость. Ненужную, но полезную.

— Значит, мы остаемся здесь только для того, чтобы ты мог весь день гонять меня до изнеможения?

— Не весь день, — усмехнулся он. — Утро уже прошло, ты его проспала.

— Ну, значит, весь оставшийся день.

Он пересек расстояние между нами в четыре спокойных, длинных шага и уставился на меня сверху вниз.

— Что? — огрызнулась я, выпрямляясь.

— Я убил для тебя разъяренного оленя, а получаю вот это? — его губы дернулись.

Сволочь. Он специально меня заводил.

— Я тебя об этом не просила, — парировала я. — И ты сделал это для всех нас, а не только для меня.

— Правда? — тихо, с усмешкой, протянул он.

Мои ноздри вздрогнули. В голове отозвались слова Каза. Самцы метят территорию. Вот значит, кем я для него была?

— Почему ты так не переносишь Каза? — выдохнула я.

Он приподнял бровь, молча ожидая продолжения.

— Он мой друг, и тебе это не нравится.

— Каз — бабник, который только и мечтает залезть мне под кожу.

— Он женат, и у него скоро будет ребенок.

Гэвин коротко, без капли тепла рассмеялся.

— Жаль, что ты наивна до такой степени, что думаешь, будто это кого-то останавливает.

— Это у тебя проблемы, не у Каза, — бросила я, сжимая кулаки. — К тому же он гораздо старше меня.

Мышца на его крепкой челюсти дернулась — верный знак ярости. Я поняла, что попала в цель.

— Я старше Каза, — процедил он.

— И что с того? — парировала я.

— Сегодня ты дерзкая, — в уголках губ мелькнула ухмылка, не веселая, а злая. — С какой ноги встала, Ваше Высочество?

— Ни с какой! — рявкнула я и, не выдержав, метнула кулак прямо в его самодовольное, слишком красивое лицо. Он легко уклонился. — Ты просто меня бесишь!

Я ударила снова, но он поймал мой кулак в ладонь.

— Отлично, — проворковал он низко, опасно, почти ласково. — Вот это и используй.

Спиной я больно, но не сильно, ударилась о камень, прежде чем мозг успел осознать, что произошло. Одним движением он перевернул меня и швырнул на землю.

Ублюдок.

Я лежала, не дыша, на холодной земле, но когда его рука сомкнулась на моем предплечье, сработал инстинкт. Потому что с того самого момента, как он начал меня учить, я запоминала каждое движение, представляла их мысленно снова и снова: на ходу, за едой, перед сном. Чтобы, если это когда-нибудь произойдет, я была готова.

Собравшись с силой, я резко рванулась вверх, встала на ноги и, используя инерцию, прыгнула, перекинув руку через его шею и обвив ноги вокруг бедер. Сжала, чтобы дезориентировать, как он учил, и повалила его на землю.

И пошла дальше.

Одним рывком я переместилась к его груди, оседлала его, прижала кончик ножа к его плечу и отпустила рукоять, давая понять, что победила.

— Черт, — прошипел Гэвин сквозь зубы, а потом хрипло рассмеялся, осторожно смещая меня в сторону. — Вот теперь и расскажи, что ты на самом деле чувствуешь, Ваше Высочество.

Я моргнула, глядя вниз на нож. Он пропал из моей руки, как я и хотела, только вот… не полностью.

Потому что был вонзен в его тело.

Я не бросила нож. Не слышала звона металла о камень.

Я воткнула его.

Воздух вышибло из легких. На шее и рубашке Гэвина расползалось темное, влажное пятно крови. Я собиралась просто прижать лезвие к его плечу и отдернуть руку, не ранить, но ткань была разодрана, а под пальцами я чувствовала горячую кожу, липкую от крови.

Я упала к нему, потянулась, навалилась сверху…

— Нет! — мои руки на его груди казались крошечными, бессильными. — Я не… я не хотела!

— Хороший удар, — произнес он, опираясь на здоровую руку, чтобы подняться. — Думаю, на сегодня с тренировкой покончено. По крайней мере, если жить хочу, — он усмехнулся.

— Я не понимаю, как… — я не могла дышать, грудь сжало от паники. — О боги, я ведь могла тебя убить!

— Это не убьет меня, Элла, — он спокойно и даже чуть насмешливо улыбнулся. — Хотя, не буду врать, видеть, как тебя колотит от одной мысли, что я мог сдохнуть, — не лучшая новость для моего эго.

— Как я… что я сделала?

— Подсознательное желание прикончить меня, полагаю, — поморщился он, чуть двигая левым плечом.

— Нет! — вскрикнула я. — Нет, я бы никогда!..

— Элла, — он поймал мою руку здоровой ладонью и сжал. Он утешал меня. Он, которого я только что ранила. — Ты задела мышцу, вот и все. Если бы хотела убить, убила бы.

— Что мне делать? — выдохнула я, едва не рыдая, касаясь его лица кончиками пальцев так осторожно, как только могла. Проверяла, не холодеет ли кожа, не бледнеет ли. В горле стоял ком. Его взгляд скользнул к моим пальцам, почти касающимся его губ. — Как я могу помочь?

— Ну, во-первых, — его глаза медленно скользнули по мне сверху вниз, начиная от шеи, на губах появилась хищно-игривая улыбка. — Как бы ни жалел об этих словах, тебе все-таки придется слезть с меня.

— Ох… — я опустила взгляд. В тревоге я успела оседлать его левую ногу, а ладонь, не державшая его за лицо, упиралась ему прямо в живот, фактически прижимая к земле. Сердце стучало, будто грозило проломить ребра. — Прости.

Кажется, он пробормотал «Не за что», но слишком тихо, чтобы быть уверенной.

Его низкий стон и влажный «хлюп», когда нож вышел из плоти, — всего этого было слишком, но я заставила себя смотреть. Заставила себя терпеть. Так было справедливо, я ведь сама сделала это.

— Прямо над артерией, но ты промахнулась, — его пальцы скользнули по порезу. Кровь сочилась, но не сильно, не опасно. Он разорвал рукав рубашки и вытер кожу обратной стороной ткани. Такое, почти веселое спокойствие перед лицом ножа в плече казалось… пугающим. Восхитительным, но гораздо больше пугающим.

— Почему ты ведешь себя так, будто с тобой подобное происходит постоянно? — сорвалось с языка.

Он мягко взял меня за подбородок чистыми пальцами, приподнял и улыбнулся, будто все само собой разумеется.

— Это далеко не первое мое ножевое ранение, Элла.

— Мне не нравится эта мысль.

Он пожал плечами, поморщившись.

— Тогда просто не думай об этом.

— Звучит очень по-мужски, — раздраженно пробормотала я.

Он рассмеялся.

— Я горжусь тобой.

— Гордишься?

— Да. Ты легко прижала ко мне нож… а потом воткнула. Не задумываясь. Этот инстинкт тебе и нужен для выживания.

— Я даже не помню, как его вогнала, это было на автомате, а я не хочу быть тем, кто убивает без раздумий. Монстром, — он едва коснулся пальцем моего подбородка. — Не то чтобы ты… не то чтобы ты монстр, я просто… — он смотрел мягко, пальцы легли на мою челюсть. Я склонилась к его руке. — Ты гордишься тем, что я воткнула нож в нескольких дюймах от твоего сердца? Как будто убивать должно быть просто?

— Да, Элла, горжусь, — сказал он тихо. — Ты становишься сильнее, — ладонью, не запятнанной кровью, он обхватил мое лицо. — А если бы убивать тебе и правда было легко, ты бы ударила ниже. Значит, ненавидишь ты меня совсем чуть-чуть.

— Думаю, я вообще не смогу тебя ненавидеть, — призналась я. Но ведь я именно так себя вела — пошла против него, готовая к драке. И дралась. Плечи бессильно опустились. — Просто… я злилась. Ты меня злишь.

— Взаимно.

Но он улыбался, пока подходил к тонкому ручью — вода в нем была такой прозрачной, какой я не видела никогда. На его шее висел шнурок с двумя кольцами, они были в крови. Я смотрела, как он снимает их, опускается на одно колено и полощет серебро в воде. Кольца лежали в изуродованных шрамами ладонях и казались такими нежными на их фоне…

— Зачем ты носишь эти кольца? — спросила я. — Обычно ты прячешь их, будто не хочешь, чтобы кто-то видел. Они оба твои?

Теперь, когда я стояла ближе, видела ясно: крупное кольцо точно мужское, потемневшее от времени; второе тонкое, женское, украшенное крошечными цветами и переплетенными лианами. Изящная, драгоценная работа.

Когда он повернулся ко мне, губы были сжаты в тонкую линию, лицо побледнело.

— Большое мое.

— А маленькое? — спросила я. — Женское?

В животе сжалось, как от удара. Я безмолвно молила, чтобы ответ был любым, только не тем, которого я боялась. Пусть это кольцо принадлежит сестре, матери… или никому вовсе.

Наконец он резко выдохнул, провел влажной рукой по волосам и выдавил:

— Оно принадлежит… — он поморщился. — Принадлежало моей жене.

Жене.

Это слово отозвалось во мне, как пустой стон в темной комнате без окон и дверей. Чужой и тревожный холодок пополз по груди и попытался обвиться вокруг шеи в удушающем захвате.

Я никогда не представляла Гэвина женатым, он не казался тем, кто способен на это. Но он ведь жил много лет до того, как встретил меня, он был взрослым мужчиной, за плечами у которого любовь, приключения, радость и тысячи других вещей, которых я никогда не знала. От этой мысли в животе разверзлась пустота, что-то кололо в позвоночник. Конечно, у него был опыт, прошлое. Он был мужчиной, а я едва выросла.

— Где твоя жена? — спросила я тихо.

— Потеряна.

Вот он, тот самый взгляд — болезненная тоска, та самая тень, что я видела в его глазах утром, когда он нашел меня, изломанную, раненую волком. Я отвела взгляд, не в силах выдержать ту немую просьбу, тот бездонный океан горя. Его внимание, жесткое и неотвратимое, будто сдирало с меня кожу заживо.

— Потеряна как?

— Это… — он прочистил горло и снова накинул на шею черный шнур с кольцами. — Это неважно. Что было, то прошло.

Он пытался выглядеть равнодушным. Встряхнуться, сменить тему, будто все сказанное ничего не значило, но зависть уже вползла в меня, как яд. Неужели я и правда ревновала к женщине, которую он любил когда-то? Которой уже, возможно, нет в живых? У меня не было на это права. Особенно учитывая, что я сама была обручена с Элиасом.

Но этот взгляд…

Ему было больно. Больно так, будто его любовь была чем-то огромным, а потеря чем-то, что разорвалo его изнутри, выплеснув боль наружу и ударив ею прямо в меня.

Я боялась такой боли.

И жаждала ее.

Почувствовать страдание настолько глубокое… наверное, только такая любовь могла его породить.

— Какой она была? — прошептала я. В груди защемило. Я представила ее: прекрасную, сильную, уверенную, с тем взглядом, от которого мужчины теряют голову. Конечно, задавая этот вопрос, я просто защищалась. Хотела напомнить себе, что все это — не то, что я воображаю. Что между нами ничего не может быть.

— Она была совершенством, — сказал он, проведя рукой по губам и избегая моего взгляда. — Родом из знатной, богатой семьи. Ее отец был военным генералом, а мать… — челюсть напряглась, он покачал головой. Я нахмурилась, не понимая, но он все же продолжил. — Мою жену обожали. Ее оберегали, но… задушили заботой, — на слове «задушили» по лицу скользнула странная гримаса. — А я был никем. Простолюдином. Чудо, что она вообще на меня посмотрела. Семья не позволяла ей выходить одной, но она была бунтаркой. Упрямой. Однажды она сбежала из дома и появилась в моей кузнице, — теплая, ностальгическая улыбка осветила его грубые черты. — Тот день был самым счастливым в моей жизни. Она была самым прекрасным созданием, что я когда-либо видел.

Когда он вновь посмотрел на меня, в его взгляде было столько нежности, что мне вдруг стало жарко. И неловко. Я сглотнула, чувствуя, как ком подступает к горлу.

— Она сказала, что ей нужно оружие, — продолжил Гэвин. — И что я должен научить ее владеть им. Я, наверное, выглядел идиотом. Стоял, ошарашенный, весь в копоти, с грязью на руках и на лице, но я бы сделал все, что она попросила.

— Что с ней случилось? — прошептала я.

— Ее у меня забрали, — произнес он медленно, словно издалека. Потом будто стряхнул с себя воспоминание. — Но я же сказал, что было, то прошло.

Я с трудом сглотнула.

— Женщина, которую ты любишь… должно быть, была особенной.

Он посмотрел на меня, и свет в ореховых глазах погас, растворившись в печали. Может, он пожалел о том, что рассказал мне, может, понял, что я слишком молода, чтобы понять, но все равно протянул руку и большим пальцем приподнял мой подбородок, заставляя встретиться с ним глазами. Лицо его было полным сожаления.

— Забудь, — тихо сказал он. — Хорошо?

Я натянуто улыбнулась, хотя знала, забыть это невозможно. Как невозможно было забыть жену Казa. Или то, что Финн и Джемма до сих пор не вместе из-за того, через что проходят наши люди. Я не могла позволить себе забывать. Не имела права.

Он откашлялся, покачал головой и пошел в сторону лагеря. Словно на миг позволил себе утонуть в ее призраке, а я вытащила его обратно.

Я ненавидела то, что само мое присутствие здесь делало его несчастным.

— Гэвин? — позвала я и услышала хруст камней под его ногами, когда он остановился и повернулся ко мне. Я едва сдержала всхлип от той страшной, безысходной надежды, что мелькнула в его глазах. — Мне так жаль, что ее у тебя забрали.

Его плечи поникли. Покрасневшие от эмоций глаза потемнели и пронзили меня, и его боль стала моей болью.

— Мне тоже жаль, — выдохнул он глухо, сиплым голосом.

Простая фраза. Та, которую можно услышать от любого человека, потерявшего любимого, но, как и все, что говорил он, это прозвучало… иначе.

Это разорвало меня на части.

В эту ночь я глупо, по-детски, беззвучно плакала в свой плед, лежа под серыми камнями, которые была бы счастлива никогда больше не видеть.