Сильверсмит

Глава 31

Гэвин Смит

24 Флориса, 402 года назад

Я работал с самого рассвета над парой железных подсвечников и детализированным серебряным украшением, усеянным тонкими металлическими лозами и листьями. Это был чей-то подарок в последний момент — мужчине кто-то напомнил о двадцать пятой годовщине, и теперь тот требовал чудо за один день. Обычно я не тратил бы силы на срочные хотелки какого-то придурка, но платили в тройном размере, вот и пришлось.

Так вот я и сидел, раб грошей и далеко за разумный час ужина, оттачивая ремесло ради человека, который ничего этого не оценит.

Но человеку нужно что-то есть.

Угли пылали белым, зола как мелкая морось снега, что жжет плоть в доли секунды. Я узнавал этот запах обожженной кожи — шрамы не дадут соврать, хоть и много времени прошло с тех пор, как я подходил слишком близко к углям.

— Извините, сэр?

Сладкий женский голос нарушил молчание. Какое-то слово, обращенное ко мне, заставило хмыкнуть. Меня называли по-разному, но сэр — редко.

И, блядь, ее голосом это звучало чертовски приятно.

Обычно я хотел женщин как железо и сталь — гибких и послушных, когда раскалены. Быстро охлаждать льдом и водой, когда все кончено. Хотел их готовыми угождать и легко отпускать. Задранные до небес задницы, волосы в моих руках, красивые забытые лица. По тому, как в ее голосе прорывался кровоточащий пульс, я понял — она не для меня.

Я повернулся к источнику сладкого голоса с намерением послать ее к черту, прежде чем она успеет пожалеть о своем визите. Рот открылся, чтобы приказать ей уйти: я не любил женщин в объятиях, я любил их на коленях.

Но один взгляд, и я понял, что она поставит на колени меня.

Моя усмешка исчезла. Воздух вырвался из легких, словно Суссеро сам сунул золотую руку в мою грудь и вырвал его наружу. В животе образовалась яма — бесконечная бездна — и я никак не мог подобрать слов, чтобы описать ее. Их не было и не будет.

Ее глаза были глубокого лесного зеленого, усыпанные золотом, будто солнце просачивается сквозь покров ее души. На переносице милые веснушки, а серебристо-белые локоны, собранные в свободную длинную косу, обвивали изгиб шеи, будто созданной для поцелуев, и будили во мне мысли, за которые я бы раздавил голову любому другому мужчине.

Дрожь пробежала по телу, и я тихо выругался из-за ревности, что во мне проснулась.

Она была в темно-фиолетовом бархатном плаще, вышитом черными цветами. Тонкие ноги были обуты в изящные блестящие черные сапоги. Деньги в ней читались сразу. Во взгляде — власть и грация. Какой уголок небес бросил ее в мою кузницу? Она была явно не из моего мира.

Паника подталкивала оттолкнуть ее ради собственной защиты от неизбежной привязанности, что уже пустила корни в груди, но я сдержался: в первые секунды желание не отпускать ее перевесило страх перед той глубокой, неизвестной болью, которую эта девочка могла бы причинить, если захочет.

Она была молода… слишком молода. Не старше семнадцати.

Но она была моя.

И если я не завоюю ее… Во мне вспыхивало яростное, насильственное пламя при одной мысли о другом мужчине. Потому что я знал мужиков, я думал, как худшие из них, и они ринутся за ней, как голодные акулы на свежую, кровавую плоть.

Я глянул на себя: весь в поту, перепачканный сажей. Сразу пожалел, что не закончил час назад и не принял ванну. Пожалеть о том, что не смог произвести впечатление на женщину, — раньше со мной такого не случалось. Те, с кем я трахался, были симпатичны, но не требовали ухаживаний.

— Как тебя зовут? — спросила она с надеждой на потрясающем сердцевидном лице.

— Смит, — ответил я, понимая, что скажу ей все, что угодно. Казалось, она ввела меня в транс. — Гэвин Смит.

— Гэвин Смит, — протянула она и провела указательным пальцем по краю стола, за которым я рубил и вырезал древесину. Глаза зацепились за этот палец, и я тут же захотел быть этим столом. Нежный, любопытный взгляд в ее глазах говорил о том, что она слишком невинна, чтобы вкладывать сексуальный подтекст в свои жесты, но она округлила губы и сдула опилки с кончика пальца в воздух. Я представил все те места, где хотел бы прикосновений ее покрасневших губ…

Ну еб твою мать.

— Гэвин Смит, ты нужен мне для создания оружия, — выпалила она. Я перехватил фразу, словно мозг пересобирал услышанное заново. Все, что я успел зафиксировать — ее полные губы в круге и слова «Ты нужен мне», — и я понял, что готов сделать для нее все.

— Какого оружия? — вырвалось у меня слишком резко, и мы оба вздрогнули.

Она скрестила руки и нервно потерла локоть.

— Что-то… острое и твердое.

Я прочистил горло и сменил стойку, стараясь скрыть единственное твердое, что уже было готово для нее. Похоже, она имела в виду не это.

— Зачем тебе оружие?

Неужели у нее нет никого, кто бы ее защищал? Муж? Жених? Любовник?

И можно ли мне убить их, чтобы освободить себе место?

Меня передернуло. То, что она пробудила во мне, было чуждым, звериным, отчаянным. Хотелось броситься на нее, стать щитом, заслонить от мира, а потом сорвать с нее одежду, выпустить наружу богиню и забрать ее себе.

Она тяжело вздохнула и покачала головой.

— Это не важно. Мне нужно, чтобы ты сделал мне оружие и показал, как им пользоваться.

Я приподнял бровь.

— Ты же знаешь, что в этом городе можно купить любой клинок хоть на каждом углу? К тому же я кузнец, а не воин, — я нарочно тянул, не потому что не собирался помочь — наоборот, собирался. Просто надеялся, что она расскажет о себе чуть больше. Даст хоть какой-то повод сказать ей: беги.

Хотя, если честно, я не был уверен, что такой повод вообще найдется.

— Дело не в самом клинке, а в… — она прикусила губу, и жар мгновенно ударил в пах. — Я видела тебя сегодня днем у трактира во время драки. У того мужчины не было ни единого шанса, ты умеешь обращаться с оружием.

Чистая правда. Нередко я тратил дни на то, чтобы вышибать из людей дурь, когда они меня злили. Тот парень задолжал мне, и я взял свое, но осознание того, что она видела ту драку, заставило поморщиться. Милосердием я тогда не отличился. Неделю, а то и две он теперь будет лечить ребра и челюсть.

— Твоя семья рядом? — спросила она, и кожа ее побледнела. — Я… я должна была сначала спросить об этом, — ее зелено-золотые глаза метались по комнате. — Я не хочу причинить неудобство, если…

— Семьи нет, — выпалил я.

На ее лице отразилось странное смешение облегчения и грусти и, видя эту грусть, я ощутил ярость, до боли незнакомую. К черту эту печаль, пусть сгорит в адском пламени. Я никогда больше не хотел видеть ее грустной.

— Послушай, мне нельзя здесь быть, это… щекотливая ситуация, — она теребила пальцы. — Я прошу о помощи, и мне больше не к кому обратиться.

— Не обращайся ни к кому больше. Я помогу, — вырвалось у меня слишком поспешно. Я снова откашлялся, пытаясь вернуть себе спокойствие. Это черное, дикое желание обладать ею… я не понимал, откуда оно взялось, но нельзя было дать ему вырваться наружу, если я хотел иметь хоть малейший шанс. — Но где ты должна быть?

Она покачала головой.

— Семья не любит, когда я хожу одна.

Я изучал изгиб ее талии под плащом, то, как бархат очерчивал форму груди и бедер, и прекрасно понимал, почему те, кто ее любит, не хотят отпускать ее одну. Я едва ее знал, но уже не хотел, чтобы она куда-то ходила без меня.

— Сколько тебе лет? — спросил я и тут же поморщился. Звучал, как типичный хищный ублюдок.

— Шестнадцать, — она сглотнула, и изящная шея вздрогнула, — с половиной.

Ах ты, черт. Я так и знал.

Но между нами всего три года и немало шестнадцатилетних выходят замуж за мужиков куда старше меня. Я передернулся от собственных мыслей. Никогда прежде не думал о браке, и слава богу. Было много причин, по которым я презирал саму идею.

— А тебе сколько? — спросила она.

Я прочистил горло.

— Девятнадцать, — до двадцати оставалось меньше двух месяцев, но девятнадцать все еще звучало правдиво и, возможно, не так напугает ее.

Она снова нервно огляделась, и у меня в животе все сжалось от ее тревоги.

— Тебе не нужно бояться меня, — выпалил я. И это была правда. Неважно, сколько вожделения она во мне разжигала, я бы отрубил себе руки, прежде чем коснуться ее без желания с ее стороны. Я был грубым, холодным ублюдком, но хотя бы мог сказать честно: я никогда не давал женщине того, чего она не хотела.

И глядя на нее сейчас, я не чувствовал себя ни грубым, ни холодным. Когда она улыбнулась, я едва не захлебнулся воздухом. Ее глаза, зеленые с золотыми крапинками, вспыхнули благодарностью, а губы… губы просились попробовать их на вкус.

Если я и не признал любовь с первого взгляда, то стоило ей улыбнуться, и я понял: все, я окончательно и бесповоротно пиздец как пропал.

— Я сделаю тебе все, что нужно, и научу всему, что знаю, но при одном условии, — выдавил я.

Она потерла левое предплечье правой рукой, ожидая.

— Позволь мне угостить тебя ужином. Завтра.

Кровь прилила к ее щекам, и, блядь, это было самое очаровательное проявление застенчивости, какое я только видел. Вся моя кровь же переместилась южнее, и я впервые в жизни понял, что готов врезать самому себе по роже за то, какие мысли крутятся в моей голове.

— Что? — пискнула она, ошарашенно.

Я едва сдержал улыбку.

— Я хочу увидеть тебя снова.

— Ты увидишь, — пробормотала она, теребя пальцы и сглатывая. — Из-за оружия. И… — ее взгляд скользнул в сторону. — Тренировок.

— Я хочу ужин, — я шагнул ближе. Еще одно «впервые», никогда не просил женщину об этом. — С тобой.

И большего. Намного большего. Но начнем с этого.

Ее губы приоткрылись от удивления, но она не возразила.

— Значит, ты придешь? — спросил я, стараясь не прозвучать слишком восторженно. — На ужин?

— Эм… — она снова нервно оглянулась. — Я не совсем понимаю… почему?

Я шумно выдохнул, не в силах спрятать улыбку. Она и правда не понимала. Самое совершенное создание в мире и без малейшего понятия о том, что делает со мной.

— Потому что ты — самое прекрасное, что я когда-либо видел, — а я видел многое. Много женщин. В разных… позах. Но говорить ей это я, разумеется, не стал. С этой минуты никто из них не имел значения. — И если ты скажешь «нет», боюсь, это меня убьет, — учитывая пульс, грохочущий в ушах, будто сердце было готово вырваться наружу, я не преувеличивал.

Она резко вдохнула, и этот крошечный, божественный звук тут же запустил лавину фантазий о том, какие звуки она издаст, когда я коснусь ее губами.

Я терял голову.

— Блядь, — выругался я себе под нос, снова передвигая ремень, чтобы хоть как-то скрыть стояк. Женщины мне, конечно, нравились, но тело никогда не выходило из-под контроля вот так. Это было унизительно, безумно… и, сука, восхитительно.

— Прости? — пискнула она с распахнутыми от шока глазами. Слава богам, взгляд держала на лице. Не заметила. Хотя мне все равно хотелось нырнуть целиком в бадью со льдом, лишь бы выбить из себя весь этот чертов жар.

— Завтра? — выдавил я, дрогнувшим голосом. — Придешь ко мне на ужин?

Она метнулась взглядом влево, вправо, проверила дверной проем, словно опасалась, что за ней следят. У меня внутри все скрутило от этой мысли, и я едва сдержал звериный порыв найти и разорвать того, кто мог ее напугать.

Одного проблеска страха в ее зелено-золотых глазах хватило, чтобы я был готов убивать.

— Хорошо, — прошептала она, и ее мягкий голос мгновенно усмирил во мне бурю ярости.

— Хорошо? — переспросил я, не веря своим ушам.

Она кивнула и развернулась к выходу.

— Подожди! — выдохнул я, в панике, не готовый видеть, как она уходит. Ненавидя себя за то, что был так отвлечен своим сердцебиением и проклятой эрекцией, что забыл спросить главное. — Ты не сказала, как тебя зовут.

Она замерла в дверях. Ее тело напряглось.

Не оборачиваясь, быстро ответила:

— Зови меня Элла.

И исчезла.