Сильверсмит

Глава 14

Ариэлла

Усталость тяжело осела в костях, когда мы разбили лагерь в небольшой кленовой роще. Наши планы переночевать в деревне рухнули. Жители боялись с нами разговаривать. Они даже не брали нашу еду. Все попытки помочь оказались тщетными — никто из нас не мог больше вынести и минуты в том месте.

К моему удивлению, все, кроме Гэвина, уснули, едва я подумала прилечь. Хорошо зная, что одна пара глаз полна тревоги и неотрывно следит за мной, я осталась на ногах, стоя перед костром, скрестив руки, и старалась выжечь в сердце воспоминания о сегодняшнем дне.

Я не позволю себе забыть страх, голод и нищету тех невинных людей, которым должна была помочь. Я подняла голову, только когда услышала уверенные шаги и поняла, что это Гэвин. Его поношенная кожаная куртка уже лежала на земле рядом со мной.

— Садись.

Я уставилась на куртку.

— На… на твою куртку? Она же…

— Садись, Элла, — в его взгляде было непреклонное упрямство.

Я нерешительно подчинилась, медленно опускаясь, чтобы не повредить его куртку еще больше.

Едва я села…

— Дай мне свои ноги.

— Что? — я едва не поперхнулась.

Он присел передо мной на корточки.

— Думаешь, я не вижу, что ты хромаешь? — он кивнул на мои ноги. — Ты страдаешь уже неделю, и ни слова не сказала. Дай мне свои ноги.

— Тебе совсем не нужно…

— Позволь мне позаботиться о тебе, Ариэлла, — его брови болезненно, мученически сжались. — Пожалуйста.

Впервые я услышала от него это слово. Было ощущение, что ему редко приходилось о чем-то просить.

Я быстро оглянулась через плечо, убедившись, что остальные спят. Не хотелось, чтобы Джемма или Эзра увидели и разочаровались во мне за то, что я позволила ему быть так близко. Убедившись, что мы одни, я подчинилась.

Он начал с левой ноги, снял сапог, потом шерстяной носок. Его сильные, длинные, грубые пальцы массировали верх ступни твердыми круговыми движениями, спускаясь к щиколотке, потом снова от основания каждого пальца.

Я закрыла глаза и вздохнула, запрокинув голову.

— Пожалуй, стоит насладиться этим, пока есть возможность, — хмыкнула я. — Уверена, у командующего армией не будет ни времени, ни терпения делать мне массаж ног.

— Будет, если поймет, как ему повезло.

В животе что-то дрогнуло, и пульс сбился. Чувство вины кольнуло за то, что я вообще упомянула жениха при нем… Гэвину это, кажется, не понравилось.

— Прости, — прошептала я. Расширенные ноздри — единственный знак эмоций на его каменном лице. — Не знаю, зачем я… Не стоило упоминать его, я…

— Не проси прощения за свои чувства, Элла, — он не отпустил мою ногу, лишь переместил пальцы ниже, к подошве. — Это твоя жизнь. А я… просто счастлив видеть, как ты идешь по ней с достоинством.

— Какой ты сегодня поэт, — прошипела я, когда он надавил на особенно болезненное место, боль была почти блаженной. — Придется сказать, чем я заслужила такое обращение.

Его губы дрогнули, но что-то… сожаление, наверное, помешало улыбке.

— Твое сострадание к тем людям… — он выдохнул короткий, безрадостный смешок. — Немногие бы вообще потрудились обратить на них внимание.

Сильные пальцы вжались в свод стопы, и из груди вырвался стон, который я поспешила подавить, прикусив язык.

Я наблюдала, как на его лбу пролегла морщина, как шрам под правым глазом собрался в складку на щеке, когда он сосредоточенно работал. Жар расплылся в животе только от силы, от тяжести его прикосновения. Страх, который он мог вызвать, и нежность, с которой обращался со мной, смешались в странном ощущении — мне не хотелось, чтобы он останавливался.

Я сглотнула и заставила себя подавить это чувство. Я ведь обручена с другим. Я не могу позволить себе такое.

— Симеон бы не потрудился? — спросила я.

Он коротко, мрачно усмехнулся.

— Нет. Уж кто, но точно не Симеон.

— Ты хорошо знаешь его?

— Слишком хорошо.

Я удивленно подняла брови и мысленно добавила этот вопрос в длинный список, к которому вернусь потом. Сейчас я слишком устала и выжата, чтобы осмысливать что-то, связанное с моим древним отцом-колдуном.

— Ну а ты потрудился, — тихо сказала я. — Ты не прошел мимо.

— Не приписывай мне лишнего, — усмехнулся он. — Это ты этого хотела.

— Нет, — я покачала головой и улыбнулась. — Ты бы все равно сделал это. Ты хороший человек, Гэвин Смит.

Он застыл. Пальцы его замерли, глаза чуть расширились. Похоже, он давно не слышал таких слов. Может, вообще никто не говорил ему, что он хороший.

Думаю, он себя не особенно любит, как-то сказал Каз.

Я нахмурилась.

То, что Гэвин стоял рядом со мной лицом к лицу с ужасами, с самой мерзкой стороной человечества, — этого я не забуду никогда, но меня тревожил тот холодный, безразличный взгляд, с которым он наблюдал всю эту жестокость. Я боялась за него. Боялась того, что он видел, что делал, что пережил, и во что это его превратило. Видеть человека, выпотрошенного и подвешенного, как пир для ворон, и остаться при этом совершенно спокойным…

— Можно я спрошу у тебя кое о чем?

— Да, — ответил он.

— Ты говорил, что умеешь убивать.

— Да.

— Сколько людей ты убил?

— Не задавай вопросов, ответов на которые ты не хочешь знать.

Внутри похолодело. Я могла выдержать больше, чем он думал… но хотела ли я это знать?

— Ты бы… — я сглотнула, испугавшись возможной правды. — Ты бы убил… ради меня?

Он не колебался ни секунды.

— Уже убивал.

Я вздрогнула и с трудом сдержала порыв отстраниться. Потому что должна была, не потому, что хотела.

Он перешел от моей левой ноги к правой, повторяя те же мягкие, уверенные движения.

— Почему? — выдохнула я.

Он надавил на очередную болезненную, но божественно-приятную точку.

— Потому что ты моя королева.

Снова этот ответ. В нем было нечто большее, но я не знала, как докопаться до сути. Может, если я помогу ему обрести покой, хоть немного счастья…

— Когда все это закончится, когда Симеон решит, что я готова править, и отдаст меня Элиасу, что ты будешь делать тогда?

— Это имеет для тебя значение?

— Просто… — я с трудом проглотила ком в горле, чувствуя, как лицо заливает жар. — Должен же быть способ отплатить тебе за все, что ты для меня делаешь. Уверена, я смогу найти, чем вознаградить тебя, чего бы ты ни захотел.

Его сильные пальцы легко скользнули по верхней части моей ступни.

— Я никогда не смогу получить то, чего хочу.

— Правда? — я приподняла бровь. — Но ты сам говорил, что всегда делаешь то, что хочешь и, кажется, это правда. Почему же ты не можешь получить желаемое?

Он натянул обратно мои шерстяные носки, закрыл глаза и глухо выдохнул:

— Потому что весь этот долбаный мир веками норовит отобрать у меня то, чего я хочу, то, что мое по праву.

У меня перехватило горло.

— Твоя жена?

Он не ответил, но встретил мои глаза горячим, прожигающим взглядом.

Меня едва не вывернуло от того, как он смотрел, я почти забыла о той загадочной женщине, о которой он упоминал. Он смотрел так, будто ее не существовало. Будто существовала только я.

— Прости, — быстро выдохнула я. — Надеюсь, ты когда-нибудь сможешь отпустить ту боль. Если, конечно, захочешь, — добавила я, с трудом сглотнув. — Если сможешь.

— Я не отпущу, Элла, — холод в его голосе заставил кожу покрыться мурашками. — Никогда.

По венам растеклось щемящее, тоскливое чувство, и я почти инстинктивно отпрянула.

— Спасибо, — сказала я, поднимаясь на ноги и стараясь, чтобы голос не дрожал. — За… ноги.

Но он схватил меня за запястье, не давая уйти, затем поднялся и навис надо мной, почти вплотную. От него исходило тепло. Я чувствовала запах кедра и кожи, он был так близко…

— В первый раз, когда я потерял то, чего хотел, я был молод и наивен, — он снова встретился со мной взглядом, и у меня сбилось дыхание. — Я потерял бдительность, и оно ускользнуло у меня из рук, но больше этого не повторится, — его пальцы чуть дрогнули на моей руке. — Может, я никогда не получу желаемое так, как хочу, но день, когда я отпущу это, станет днем, когда меня зароют так глубоко в землю, как только смогут. И даже тогда… — костяшка его пальца мягко коснулась моего лица, там, где пульсировало тепло, — даже тогда, черт возьми, я все равно попытаюсь выбраться обратно.

Я была полностью обезоружена под тяжестью взгляда и смыслом слов. При всей его жестокости к миру вокруг, рядом с ним я чувствовала себя в безопасности настолько, что позволяла себе желать то, чего раньше даже не умела желать.

Колени дрожали. Я смотрела на его полные, идеальные губы насыщенного цвета, в обрамлении мягкой, темно-русой бороды. Мне хотелось знать, какие они на ощупь. На вкус. Его губы были чуть приоткрыты, как и мои.

Голодные. Возможно, так же, как и мои.

Но сквозь туман мыслей громко и ясно эхом пронеслось одно слово.

Жена. Его жена.

И то, чего он хочет, — это она. И он больше не позволит ей ускользнуть.

— Спо… — я запнулась, выдернула руку из его хватки и прочистила горло. — Спокойной ночи.

Забравшись под одеяло, я боялась оглянуться.

Я спускалась по лестнице из черного мрамора, изогнутой вокруг ярко освещенного, величественного фойе. Казалось, я плыву, но это было не то легкое, беззаботное парение, что ассоциируется со свободой. Нет, это не было похоже на полет. Казалось, части моего тела разбросаны по залу, лежат под странными углами, как сломанные кости, как осколки тусклого стекла, которое больше не может преломлять свет. Те части меня — мертвые.

И у подножия лестницы Филипп и Оливер лежали мертвые, в лужах крови.

Я закричала во сне, но звука не последовало. Когда попыталась вдохнуть, воздух застрял в легких. Я не могла двинуться. Застряла на этой лестнице. Застряла в разрозненных обломках себя, с обрывками вдохов, как когда была заперта в том золотом гробу и…

— Ариэлла.

Я слышала его, но пустота поглощала меня целиком.

— Элла, открой глаза.

Я проснулась в тот миг, когда его ладонь коснулась моего лица. Дыхание перехватило от вида его защитной фигуры, склонившейся в пыли рядом со мной. За спиной плясал огонь, на небе сияли звезды, но я видела только его.

— Дыши вместе со мной, — он провел меня через несколько долгих, глубоких вдохов. — Вот так, — мягко сказал он, поглаживая мой подбородок большим пальцем, вызывая на коже то самое теплое, притягательное чувство. — Хорошая девочка.

Я подняла руки и обхватила его запястья, как тогда, после моего первого кошмара. Мой взгляд скользнул к остальным, спящим неподалеку, но было тихо.

Гэвин покачал головой, возвращая мое внимание себе.

— Они спят. Мы одни.

Я нахмурилась, ведь после прошлого кошмара разбудила весь лагерь.

— Я кричала?

— Ты плакала. Тихо, но…

— И ты услышал меня оттуда? — я кивнула в сторону его спальника, что лежал на другой стороне лагеря, шагах в пятнадцати. Нетронутый.

— Нет. Я сидел рядом с тобой. После всего, что мы сегодня видели — что ты видела… Я просто хотел… — он сглотнул. Вздох. Нервничающий Гэвин Смит — зрелище до боли трогательное. — Хотел быть рядом.

Сердце дрогнуло и тихо воспарило в груди. Я закрыла глаза — могла вынести либо тяжесть его слов, либо мягкость его взгляда, но не оба чувства сразу. Иначе я бы просто обняла его.

— Хочешь поговорить об этом?

— Не особо, — но все равно заговорила, будто он выманил правду из глубины моей груди. — Филипп и Оливер… Я нашла их мертвыми, и… мое сердце будто проросло грибком, — глаза защипало, и по щекам скатились слезы. — Но оно заразит и тебя.

— Со мной уже все кончено, — его пальцы вновь коснулись моей щеки. — Обещаю. Пусть лучше со мной, чем с тобой, Элла.

Я закрыла глаза и прижалась к его теплу.

— Отдай мне свою боль, — тихо попросил он.

Желание принять его утешение было таким сильным, что я почти задыхалась от одной мысли, что он может отнять у меня это тепло.

— Все, — добавил он, — чтобы ты больше не несла это на своих плечах.

Из груди вырвался судорожный всхлип, и все остальное полилось следом.

— Им перерезали горло, а на груди вырезали кресты, и все это без причины, как будто… просто ради чего-то, ради самого факта. И я была рада, что они не мучились, но все было таким бессмысленным, — меня трясло, слова путались. — Его милое лицо… оно всегда было полным тепла, надежды и радости, а когда я нашла его — холодное, безжизненное, но… странно спокойное.

Гэвин смахнул слезу с моего лица, не перебивая.

— Я пыталась понять. Все это время пытаюсь найти объяснение. Может, Филипп задолжал не тем людям или кого-то разозлил в пьяном угаре, но Олли?.. — я всхлипнула. — За что Олли?

— Мне жаль, — прошептал он, в его глазах стояла боль. — Мне так жаль.

— И вот уже год это мой самый страшный кошмар, — продолжила я, несмотря на дрожь, даже не подозревала, как сильно мне нужно было все это сказать. — А потом стали сниться другие сны, где мое тело будто застряло, или я истекаю кровью, плачу, и душа разлетелась на куски, и я не могу собрать ее обратно. Что бы я ни делала, я пустая. Я слышу голоса, будто воспоминания, но не мои, и они ужасные, путают меня и причиняют боль, — я втянула дрожащий вдох. — Будто из меня вырвали любовь и радость. Что-то забрали, но я не знаю что. А раз я не знаю, что забрали — я не знаю, где искать. И остается только пустота. Как будто я уже не цельная.

— Ты цельная, — он взял мою руку и поцеловал костяшки пальцев. — Этот мир жесток и зол, Элла. Люди будут отнимать у тебя части, уже отняли. Но ты все равно цельная.

Пустота в груди, разъеденная горем от одной мысли об их смерти, заполнилась теплом. Его теплом.

— Может быть, — прошептала я, дыша уже ровнее, следуя его ритму, — не все в этом мире жестоко и зло, — ладонью коснулась его щеки, поросшей короткой бородой. Он застыл от моего прикосновения. — Тебе снятся кошмары?

— А кому не снятся?

Наверное, я хотела услышать о его кошмарах. Хотела знать, что и его они мучают, чтобы не быть в этом одной. Солидарность в ужасах. Я вздрогнула, ведь то, что преследовало его, должно было быть куда страшнее, чем я могла представить.

— И что ты делаешь, чтобы выкинуть их из головы? — спросила я.

— Держусь за первое хорошее, что приходит на ум, — он чуть заметно улыбнулся. — В последнее время — это ты. Невредимая, в тепле, накормленная, счастливая. И ты, Элла… — его голос стал мягче, — ты вытаскиваешь меня из моих кошмаров и возвращаешь обратно во сны.

От его слов и прикосновений во мне будто что-то треснуло. Тонкая внутренняя скорлупа, в которой я жила, хранившая дремлющие, забытые части себя, — она вот-вот должна была лопнуть. Я хотела, чтобы он ее разбил, а потом собрал меня заново. Сберег. Спрятал все мои осколки у себя.

— Думаешь, я когда-нибудь узнаю, кто их убил? Если это был не Молохай…

Он откинул с моего лица прядь волос, и в глазах его отразилась тень.

— Думаю, узнаешь.

— Эзра упоминал кого-то… Мясника Нириды, — когда я произнесла это имя, краска сошла с лица Гэвина. — Он сказал, что это, скорее всего, не он, потому что было бы… грязнее. Но я думаю, это должен быть кто-то по-настоящему ужасный. Как думаешь, он придет убить меня? — я сглотнула. — Или моих друзей?

— Я умру раньше, чем позволю этому чудовищу дотронуться до тебя.

Ярость вскипела в нем, расплескалась наружу и окутала меня словно защитным щитом.

— Спасибо, — прошептала я и положила ладони ему на грудь. Под пальцами напряглись крепкие мышцы, твердые, как камень. Я отдернула руки, будто меня ударило током, и легла обратно, но когда он чуть двинулся в сторону, я поспешно выдохнула:

— Можешь остаться рядом… если хочешь.

Он не отходил от меня до самого утра.

Я знала это, потому что почти не спала.

Всю ночь меня держало осознание: я начинаю испытывать к нему нечто опасное.

Привязанность, которая рано или поздно уничтожит нас обоих.