Сильверсмит

Глава 25

Ариэлла

Порыв яростного ветра прошелестел по тропе, где мы стояли. Деревья задрожали, и я вместе с ними.

— Всегда рад встрече, — лениво ответил их предводитель. — Давно думаю, куда ты подевался.

Его ледяно-голубые глаза скользнули по мне, голова чуть склонилась набок с жутким, почти детским любопытством. — Но, похоже, ты не скучал.

Он что-то жевал, потом с отвратительным чавканьем собрал слюну и сплюнул вязкий, густо-черный комок на землю. Улыбнулся моей гримасе отвращения и сделал несколько шагов вперед.

— Она… аппетитная, — прошипел другой Инсидион, встав рядом с Черно. Кожа смуглая, лицо в татуировках — черепа, кости, незнакомые символы. Глаза — две ненормально темные сферы. Он облизнул губы. — Дашь нам попробовать кусочек, прежде чем убьешь ее?

Я напряглась в хватке Гэвина, но он сжал меня едва заметно, успокаивающе. Доверься ему. Просто доверься. Но…

— Ты же знаешь, я не люблю делиться своими игрушками, — хрипло усмехнулся Гэвин.

Я втянула воздух. Зло, звучащее в его голосе, было слишком правдоподобным.

Черно щелкнул кнопкой, выкинув лезвие, и стал перекатывать нож между пальцами. Остальные Инсидионы заржали, приближаясь.

— И я ее еще не взял, — прорычал Гэвин, оттаскивая меня на шаг назад. — Она только моя… ничья больше.

Лезвие у моего горла чуть надавило, не прорезав кожу.

— Попробуете хоть что-то, и я перережу ей глотку. Холодной она не доставит удовольствия никому.

Ледяные глаза Черно скользнули по моему телу сверху вниз.

— Она выглядит свежо. Думаю, на ощупь будет приятна при любой температуре.

В животе сжалось, будто внутри завопило предчувствие. Глаза защипало, слезы текли сами по себе, настоящие, не притворные. Одна упала на руку Гэвина, туда, где его ладонь лежала под моим подбородком, и я почувствовала, как его ярость дрожью прошла по груди, ударив в мою спину.

— Моя, — зарычал он, его гнев стал собственническим. — Она. Моя.

И это, я знала, было правдой.

Черно закатил глаза.

— С тобой всегда эти игры, Смит. Такой раздражительный. Хотя… поразительно, но я ведь ни разу не видел, чтобы ты действительно трахал женщину, несмотря на твои мерзкие рассказы.

— Мужик не имеет права на уединение? — холодно бросил Гэвин. — Мне нравится быть последним, что они видят, пока я выжимаю из них жизнь.

Я невольно всхлипнула.

Гэвин, почти незаметно, провел большим пальцем по моим ребрам в попытке успокоить.

— Докажи, — оскалился Черно, склонив голову набок. — Ну-ка согни ее прямо здесь и покажи нам, как она орет, пока ты ее рвешь.

Гэвин низко, мрачно, почти животно засмеялся, а потом, словно хотел вырвать почву у меня из под ног, прикусил мою мочку уха и, почти мурлыча, прошептал:

— Для начала давай насладимся охотой, а?

Он толкнул меня с убедительной силой, и я рухнула в холодную грязь сбоку. С хрипом оттолкнулась ладонями и рванула вперед, прочь от него.

Позади раздался леденящий душу звон стали о сталь и звук рвущегося мяса. Я считала. Успела дойти до двадцати, и все-таки оглянулась. Никто не гнался за мной, потому что трое уже были мертвы.

На земле, среди тел, лежала голова.

Голова Черно.

Я застыла на полпути, зная, что он потом меня за это отчитает, но я не смогла двигаться дальше, любопытство и ужас победили. Справа стоял древний дуб. Я метнулась за него, скрывшись за толстым стволом.

И смотрела.

Смотрела, как он их убивал.

Они были для него ничем.

Ничем.

Он убивал плавно, точно, и не был похож на себя того, кто сражался с чешуйчатым зверем — там он играл.

Здесь — нет.

Это были почти люди.

А человек не был ему ровней.

Он не смеялся, пока убивал.

Ни улыбки, ни ухмылки.

Когда он выдернул саблю из глотки одного, его клинок уже вонзался в череп другого.

Он знал, где каждый из них.

И вырезал всех.

Я вспомнила слова Эзры в храме — предупреждение, которому сейчас не последовала.

«Не смотри… Доверься мне».

Справедливое предупреждение, потому что передо мной стояла сама смерть — гнев и тьма, закованные в кровь.

Он носил ее, как доспех.

Как силу.

Когда последнее тело рухнуло, я вышла из-за дерева.

Он тут же нашел меня глазами, всадил оба оружия в землю и выругался.

— Я сказал тебе бежать.

Он стер кровь с лица тыльной стороной ладони — без толку, ее было слишком много — и пошел ко мне.

Мое тело дрожало, страх был виден невооруженным глазом, но я не сдвинулась с места.

— Ты не должна была этого видеть, — его шаги замедлились, брови нахмурились от беспокойства, он вглядывался в мое лицо, оценивая страх. — Тебя не должно было быть здесь.

— Я не собиралась тебя бросать, — ответила я.

— Должна была бросить! — выдавил он через зубы. — Черт возьми, Элла, ты должна бежать, когда я тебе говорю, бежать и бросить меня с тысячей клинков у горла, только чтобы спасти себя, и не колебаться ни секунды!

Я сглотнула и покачала головой.

Он снова выругался и провел руками по лицу. Я чуть не бросилась к нему, чуть не обвила шею и не вцепилась, но тот отстраненный холод, что я слышала в его голосе, когда он говорил с этими Инсидионами, все еще стыл по венам.

— Откуда ты их знаешь? — я помахала в сторону разбросанных тел, хотя старалась не всматриваться в детали, и так видела достаточно.

Он сделал шаг ко мне, и я отступила.

С мольбою в глазах он признался…

— Мне приписывали игру на несколько сторон.

— Так на чьей ты стороне теперь? — тело мое содрогнулось от ужаса, но ответ был мне понятен и без слов. Если бы я сомневалась — убежала бы. Уже бы пересекла реку и не оглядывалась.

— Элла, — он сократил расстояние. Я споткнулась о корень дуба, но он поймал меня обеими руками.

— Молохая или Симеона? — рявкнула я. — Потому что то, что ты говорил им…

— Войны не выигрывают одни лишь мужчины с чистыми и честными намерениями, Ариэлла, — прорычал он. — Их выигрывают те из нас, кто готов жить во тьме, — он взял мою левую руку и приложил ее к своей груди. — Я не на стороне Молохая. Я не на стороне Симеона. Я на твоей стороне. Только на твоей, — другой рукой он взял мою, державшую нож, приподнял ее и приставил лезвие к своему сердцу. — Если когда-нибудь я не встану на твою сторону, возьми этот нож и вонзи его мне в сердце.

Я опустила руку с ножом.

— То, что говорили про твои неприятные рассказы… про женщин и угрозы… — из горла вырвался ужасающий звук. Сердце знало, но я все равно спросила. — Скажи мне, что ты не…

— Последняя женщина, к которой я прикасался так… — он с трудом сказал это, его широкая грудь судорожно дернулась под тяжестью правды. Боль проскользнула в его взгляде.

— Твоя жена? — прошептала я, произнося это за него, потому что это было легче, чем ждать, что он скажет. Это ранило меня.

— Да, — тихо ответил он.

Но мягкость исчезла, стрела вонзилась ему в плечо. Практически сразу, как только она прошила бицепс, его кулак сжался вокруг нее.

— Мать твою… сука! — он резко вдохнул, задержал дыхание и вытащил стрелу; плоть хлюпала, кровь фонтанировала из глубокой дыры, — и тут же толкнул меня за себя. В стороне оказался еще один Инсидион, видимо их было на одного больше, чем я посчитала раньше. Я взглянула на рану в плече Гэвина и впервые в жизни была благодарна за чью-то ужасную меткость.

Оставшийся Инсидион был крупнее прочих, он не уступал в росте даже Гэвину. Он бросил лук и обнажил длинную изогнутую саблю, но Гэвин мощно врезал ему прямо в лицо. Еще раз, и еще. Тот пошатнулся от силы ударов, пока не сумел размахнуться одним свирепым рубящим взмахом.

Я закричала, когда сабля прошибла плечо Гэвина. Клинок прорезал куртку и выпустил реку крови. Вместо того чтобы отшатнуться, как нормальный человек, Гэвин прижал ладонь на тыльную сторону лезвия сабли, с улыбкой встречая давление на свою кожу.

Я пыталась призвать силу, потянулась к колесу в храме, но шок последних минут обессилил меня, и колеса там не было. В бессилии я наблюдала, как Гэвин с улыбкой голой рукой оттолкнул лезвие и взялся за стрелу.

Взгляд противника просветлел в страхе, он дрогнул, дыхание его сбилось. Чем больше Гэвин вдавливал стрелу через свою же рану, тем шире росла его зловещая улыбка.

Пока, в конце концов, Гэвин не протолкнул ее сквозь себя в шею Инсидиона и не откинул его на бок, как ненужный кусок гнилого мяса.

Он посмотрел на меня, и бесчувственная отстраненность сменилась в глазах ужасом — тем ужасом, которого я не еще никогда не видела в его прекрасных карих глазах, они расширились, и он заре…

— Сзади!

Он ринулся ко мне, но на этот раз не успел. Все произошло так стремительно, что шанса не оставалось.

Шея нападавшего была на уровне моих глаз — это все, что я увидела, прежде чем в мою сторону метнулась рука с клинком из-под плаща, и я завопила. Резкий проворот раскаленного металла в боку стал невыносимым катализатором.

Надо было выбирать. Его жизнь или моя.

Питаясь яростью, болью и отчаянием, я закричала и вонзила свой клинок в горло нападавшего. Горячая, липкая кровь хлынула через мою ладонь и растеклась по запястью. Запах меди врезался в ноздри.

Только когда клинок прорезал плоть, я впервые увидела его лицо. Инсидион — просто человек в последние мгновения своей жизни — умоляюще смотрел на меня снизу вверх. Его темно-зеленые, цвета густого леса глаза я запомню в кошмарах. Не татуировки черепов, изуродовавшие лицо, не уродливый шрам, разрезавший рот. Только глаза. Страх в них. И то, как, с последним выдохом, этот страх, вместе с радостью, ненавистью, покоем, смехом — исчез.

Он упал на землю.

Замертво.

Из моего горла вырвался сдавленный, надорванный вопль, и я попятилась. Клинок в моей руке… рука, вся в крови. Я видела, как жизнь покидает эти зеленые глаза.

— Элла, — Гэвин подхватил меня сзади, прижимая к себе рукой, перекинутой через грудь.

Я с ужасом смотрела на пальцы, обагренные красным. Странно — такие маленькие, знакомые руки с судорожно дрожащими пальцами могли убивать.

— Все хорошо. Все хорошо, слышишь? — его пальцы медленно потянулись к рукояти. — Отдай мне клинок, милая.

Я подчинилась, рыдая от боли, пронзающей бок, горячей и жгучей. Когда он забрал у меня оружие, я прижала ладонь к влажному, липкому пятну ткани — туда, где огонь боли выжигал тело у талии.

Каждое движение отзывалось криком мышц, будто в меня вонзили раскаленный прут. Я подняла руки перед глазами, и дыхание сбилось, когда поняла, что не могу различить, где кровь убитого, а где моя.

Гэвин обошел меня и опустился передо мной на колени. Он взглядом проследил от моих рук к ране, низко на животе. Через секунду его обычно смуглое лицо стало мертвенно-бледным.

— Нет, — выдохнул он. Руки, еще недавно уверенно державшие саблю во время бойни, дрожали, когда он потянулся к подолу моего свитера. Весь он был воплощением паники. — Нет, нет, нет…

— Гэвин…

— Нет! — рявкнул он, опуская меня на землю и рухнув на колени вместе со мной. Он сорвал ткань, дыхание вырывалось неровно, почти с хрипом. Ни следа того дикого воина, которого я знала. — Пожалуйста… нет, нет…

— Гэвин, дыши! — потребовала я, на этот раз тверже. Рана болела, но я не обращала внимания — он задыхался, и я видела, что в нем что-то сломалось. Я и представить не могла, что он способен чувствовать такой парализующий ужас.

Режущая боль будто разрывала меня на части, но я еще держалась. Кровь сочилась, но не била фонтаном — лезвие вошло не слишком глубоко. Сквозь слезы я видела достаточно, чтобы понять это.

— Все в порядке, — я подняла дрожащие руки к его лицу и заставила посмотреть на меня. — Все в порядке.

Его в безумии распахнутые глаза блуждали между моим лицом и раной; он касался кожи вокруг пореза, словно пытался удержать меня, собрать обратно, починить. Я делала то же самое, когда нечаянно ранила его. Когда думала, что он умрет, и знала, что не вынесу этого страха больше никогда.

И теперь я видела то же самое, только отраженное во сто крат в его глазах.

— Все в порядке, — прошептала я снова, морщась от боли.

Гэвин выдохнул с облегчением, взгляд его прояснился. Он быстро оценил повреждение — рану нужно было обработать, но она была неглубокой, находилась низко, над бедром, не задевая ни органов, ни артерий. Боль адская, но рана не смертельная.

— Элла, — выдохнул он.

— Да.

— Ты в порядке.

— Да.

Он обхватил мое лицо ладонями и поцеловал в лоб. Никому из нас не было дела до того, что он весь в крови.

— Ты в порядке, — повторил он снова может, мне, а может, себе. Еще один украденный, быстрый поцелуй в мой лоб. Потом он осторожно уложил меня и снял куртку. Сложил ее так, чтобы чистая подкладка оказалась снаружи, и подсунул под мою голову. — Не двигайся.

Я послушалась, глядя вверх в серое небо вечерних сумерек, считая вдохи. Когда он вернулся, на коленях рядом с ним был сверток бинтов и фляга. Он протянул мне руку, и я сжала ее, когда ледяная вода обожгла рану. Стиснула зубы, но не издала ни звука. Он просунул ладонь под спину, чтобы приподнять меня и обернуть бинт вокруг туловища.

Я попыталась дотронуться до его раненого плеча.

— А твоя рука?

— Да пошла она, моя рука, — буркнул он и прижал мои пальцы к губам, целуя костяшки.

Несмотря на пылающий прут боли в боку, внутри меня вспыхнуло то самое беспомощное, тихое трепетание.

— С нашей лошадью все в порядке? — спросила я, лишь бы отвлечься.

— Нет, — он осторожно обернул вокруг моего торса еще один виток бинта. — Стрелы были ядовитые. Я успел вытащить свою достаточно быстро, но она… — короткий взгляд метнулся туда, где она лежала, и он покачал головой. — Ее ранило дважды, в плечо и в шею, — еще несколько оборотов ткани вокруг моей талии, и он закончил. — Пока что этого хватит, — он опустил подол свитера, чтобы прикрыть повязку. — К востоку отсюда, в нескольких часах ходьбы, есть хижина. В это время года там никого не бывает. Не так далеко, как я рассчитывал пройти сегодня, но там безопасно, сможем передохнуть.

С его помощью я поднялась и, прихрамывая, подошла к черной кобыле. Наши сумки все еще висели на седле.

Ее глаза были закрыты и спокойны, словно она просто спала, но сильная грудь больше не поднималась и не опускалась, из ноздрей не вырывалось облачко дыхания. Кровь струилась из ран, мерцая в холодном воздухе.

— Она сильно страдала?

— От первых попаданий — да, — он крепко удерживал меня за локоть, пока я опускалась рядом с ней. — Но потом уснула. Яд остановил сердце. Она ушла тихо.

Щеки мои были мокрыми от слез. Я смотрела на длинное, мощное тело существа, когда-то дикого и свободного, всегда буду помнить те короткие мгновения, что она подарила мне. Каждый раз в мечтах о свободе, я буду думать о ней. Несправедливо, что она покинула этот мир ни с чем, после всего, что подарила.

— Что тебе нужно? — спросил он, заметив, как я ищу глазами свой мешок.

— Моя сумка, — промерзшая земля хрустнула, когда он пошел за ней. — Внутри есть одеяло — фиолетовое с бордовым.

Он потянулся через тело кобылы, открыл сумку и достал покрывало.

— Это из твоего дома, из Уоррича, — он опустился рядом, передавая мне ткань.

— Не знаю, был ли он когда-нибудь моим домом, — я развернула одеяло и укрыла им голову и шею лошади. — Это глупо? Просто… — я всхлипнула, хватая воздух рваными вдохами, — оно было нашим с Олли. Я просто хочу, чтобы оно осталось ей.

— Нет, — он вплел свои шершавые, теплые пальцы в мои спутанные волосы и поцеловал меня в макушку. — Не глупо, Элла.

Я положила ладонь ей на бок, сдержала слезы и прошептала:

— Да будет бег твой легок на земле богов.

А про себя добавила: и пусть Солтум, бог зверей, услышит меня и передаст ей мои слова, где бы она ни была. Пусть бежит без оков за нас обеих.

Я повернулась, чтобы подняться, опираясь на его крепкую руку.

— Не знаю, как долго смогу идти.

— Мы не будем это проверять.

Земля ушла из-под ног, и я оказалась у него на руках.