Сильверсмит

Глава 21

Ариэлла

Каким-то чудом — или, скорее, от ужаса — я поднялась быстрее, чем Гэвин, хоть и был совсем рядом. Ударная волна длилась всего секунду, но я почувствовала, как стена давления вытянула кислород вокруг нас, словно затмение, сотканное из огня.

Будто сам ад вырвался из чрева храма, выдрал его сердце и втянул жизнь и воздух обратно в землю.

Я спотыкалась, пробираясь сквозь деревья вниз по каменистому склону к храму, совсем рядом с таверной, где были мои друзья…

Глаза жгло, я ускорила шаг.

Мои друзья.

— Джемма! — закричала я, выбегая на мощеную дорогу.

Воздух был пропитан пеплом. Я закашлялась, но продолжала бежать сквозь вихри раскаленных искр, не заботясь о том, что они жгут кожу. Это было бы благословением богов, если, как в тот день, когда мы с Эзрой были здесь, храм снова оказался пустым во время взрыва.

Я в ужасе застыла, глядя, как внутри храма бушует огонь. Радужные витражи лопались, тяжелые глыбы камня рушились, когда жара распирала стены, разрезая некогда величественное святилище. Матери хватали детей, пятясь прочь от обрушивающегося великолепия, крича в ужасе.

— На помощь!

Я обернулась на голос.

— Прошу! Мой мальчик, мой мальчик! — невысокая женщина с короткими каштановыми волосами стояла на коленях в осколках стекла и камня, прижимая к себе безжизненное тело маленького мальчика.

Я подбежала и упала на колени с другой стороны. Ему было четыре, может, пять — светло-русые волосы, веснушки. Слишком добрый, слишком чистый для этого дерьмового мира. Побочный ущерб в войне, где жадные до власти ублюдки воюют между собой.

Сдавленный всхлип вырвался из моего горла, когда я увидела глубокий разрез через ключицу, будто огонь лизнул его, а потом добила осыпавшаяся каменная плита. Слишком глубокий порез, слишком близко к горлу. Кровь собиралась под ним, растекаясь все шире.

Перед глазами вспыхнуло лицо другого мальчика.

Я захлебнулась рыданием и, не раздумывая, прижала ладони к ране ребенка. Сквозь слезы молила богов о милости. Что бы им ни понадобилось, какие бы части меня ни пришлось забрать — я умоляла позволить исправить то, чего не смогла остановить год назад.

Я молила за Олли.

— Пожалуйста, — прошептала я, зажимая глаза. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Ужас сжал горло, воздух вырвало из легких, и на миг я будто взлетела. Вокруг — вихрь мерцающего оникса. Веревки из самой тьмы извивались, обвивая запястья и лодыжки, удерживая меня где-то, где не существовало ни гравитации, ни времени.

Пока меня не бросило в центр двенадцатиспицевого колеса.

Резкая боль взорвалась в лодыжках от удара. Я пошатнулась, оперлась ладонями о землю, заставляя себя дышать — вдох, выдох — и подняла взгляд, осматриваясь.

Время застыло. Вокруг меня возвышался храм Сельварен, но теперь Эзры рядом не было. Не было и нападавших, которых зарубил Гэвин. И самого Гэвина я не видела, но чувствовала, что он где-то рядом, как якорь, удерживающий меня в настоящем.

Но храм ведь только что обрушился… значит, все это происходит в моей голове.

Зал дрожал, как и каждая часть разноцветного святилища, и вдруг я поняла, что вращаюсь. Нет — это они. Каждая спица колеса была соединена с одним из двенадцати богов, и пока мои ноги стояли на маленьком серебряном круге, колесо гнало пространство по часовой стрелке. Все быстрее и быстрее, пока цвета не слились в свирепый, радужный шторм.

Холод страха прошелся по позвоночнику. Оно крутилось слишком быстро. Маленький серебряный диск не выдержит, треснет, и колесо сорвется с оси, швыряя каждую спицу наружу, пробивая и руша витражи святилищ. А меня выбросит вверх, обратно, во тьму того удушающего чистилища, откуда я сюда попала.

Я опустила взгляд, отчаянно ища хоть какой-то выход — способ остановить это. Нахмурилась, ведь под ногами царило ненормальное спокойствие. Серебряный диск оставался неподвижен, даже не дрожал, и я тоже словно слилась с ним воедино.

Я была осью. Я удерживала их.

Двенадцать богов вращались, но пока я стою — будут стоять и они.

Где-то за спиной я слышала крик матери мальчика — ее мольбы о его жизни — и вспомнила, зачем я здесь. Паника змейкой проскользнула по венам. У него оставалось мало времени. Я не видела нить, тянущуюся из его груди, но чувствовала ее.

Его жизненная линия звала на помощь. Звала меня.

Слова вспыхнули перед глазами. Я провела часы в библиотеке, перелистывая книгу Сельваренов в поисках ответов: огонь, вода, лед, ночь, ветер, движение предметов силой мысли… и исцеление.

Я прижала ладони к ушам, чувствуя, как давление сжимает виски, и в отчаянии пыталась вспомнить, какая спица отвечает за это.

Мать снова закричала, умоляя богов, и я тоже выкрикнула последнюю, отчаянную молитву, чтобы этот мальчик не умер, даже если мне, оси колеса, придется треснуть, чтобы спасти его.

Правая рука выстрелила вперед и потянулась к зеленому.

Храм исчез, и вспышка изумрудного света прожгла темноту за закрытыми веками. Воздух наполнился запахом жасмина, сменившимся железной остротой крови и плоти, когда рана мальчика задымилась, обожженная, и начала затягиваться.

Когда я открыла глаза, я поняла — не что почувствовала, а кого.

Виридиан. Бог исцеления и возрождения.

Я вздрогнула, вырвала руки из-под мальчика и, дрожа, отползла назад, испугавшись силы, которую не умела удержать. Испугавшись себя, того, что могла сделать с ним. Слабо держась на ногах, спотыкаясь, я врезалась в теплую стену мускулов. Чьи-то знакомые руки поймали меня.

— Все хорошо, ты не причинишь ему вреда, — прошептал Гэвин, его губы почти касались моего уха. Голос был тихим, только для меня. Стальная рука обвила мою талию, притягивая ближе. — Ты бы никогда не причинила ему боль, Элла.

Грудь его содрогнулась, но не от рыдания, а от короткого, выдохшегося смешка облегчения.

Я боялась смотреть вниз, но, когда все же осмелилась, увидела то же, что и Гэвин. Глубокий, смертельный разрез на шее мальчика исчез. Он лежал в луже крови, но она больше не текла.

Маленькие серые глаза дрогнули и открылись.

Мать вскрикнула и зарыдала от радости, обнимая сына, который уткнулся ей в грудь, ища утешения. Мое сердце треснуло при этом зрелище и от внезапного осознания, что я никогда не тянулась так к своей матери.

— Спасибо! — выдохнула она с глазами, полными безумной благодарности. — Ты… наш… наш Серебряный Ангел, спасибо!

Я не могла найти слов. Меня трясло, и я только кивнула, позволяя Гэвину поднять меня на ноги. В теле бушевала слабость и поднималась волна тошноты и головокружения, будто исцеление выжгло во мне что-то важное.

Гэвин обнял меня крепче и почти понес к таверне.

Вокруг все было в дыму и пепле: обугленные дома, завалы, жители, спешащие тушить пламя. Казалось, многие больше пострадали от ужаса и шока, чем от самого взрыва. Лишь несколько зданий оказались достаточно близко, чтобы их задело огненной волной.

Передняя стена таверны была выбита напрочь. Сквозь клубы пыли я видела руины: расколотые столы и стулья, обломки, разбросанные по полу, на котором мы танцевали всего несколько дней назад. Под ногами хрустело стекло от люстр Даймонда. В лучах сумеречного света в воздухе плавал серый пепел.

Я опустила взгляд и заметила кровавый след, тянущийся от порога вглубь, будто раненого тащили внутрь, а потом услышала мужской крик. Пронзительный, мучительный.

Я бросилась к двери и застыла. Каз лежал на полу, распластанный на спине. По обе стороны от него находились Джемма и Финн. И его нога… Левая нога была почти полностью оторвана у голени, держась на лоскуте ткани и мяса — кровавый, разорванный обрубок. Кровь хлестала в такт сердцу.

Я зажала рот ладонями, проглатывая подступающую тошноту.

Финн оставался поразительно собранным — стянул свой ремень и затянул его чуть ниже колена брата, используя как жгут. Когда ремень натянулся, Каз застонал, и это, как ни странно, принесло облегчение: значит, жив.

— Он был прямо у входа в храм, и… камень, — Джемма сглотнула, побледнев. — Каменная глыба рухнула на него. Мы были здесь, на другой стороне улицы, — она быстро глянула на меня и подсунула под окровавленный обрубок стопку книг, чтобы приподнять его. — Мы нашли его, вытащили, пока не случилось что-то еще, но…

— Я выживу, — прохрипел Каз, сжимая зубы от боли.

Боль и ярость обожгли мне глаза, как адские гончие. Облегчение пришло только, когда я увидела живых и невридимых Даймонда и Эзру, выбегающих из других комнат. Даймонд был с флягой воды для промывки раны, а Эзра с одеялом, чтобы накрыть Каза.

Остальные четверо моих друзей были невредимы, если не считать царапин и ожогов от пепла и обломков.

Гэвин все еще держал меня за руку, но сделал шаг вперед, лицо его было мрачным.

— Нога. Она…

— Не думаю, — пробормотал Даймонд, сжимая плечо Каза одной рукой и открывая флягу с водой другой. — Мы можем остановить кровотечение, но ногу… он, скорее всего, потеряет. Здесь, в Товике, нет целителя, который смог бы что-то сделать. Все, что нам остается, — не дать начаться заражению.

Каз теперь сидел, опершись на мешок с ячменем, подложенный под спину.

Но если я смогла спасти того мальчика…

Я кинулась к Казу, пошатываясь от внезапной слабости в костях, опустилась рядом с ним на колени, осторожно положила ладони ему на бедро и начала молиться так же, как тогда за ребенка. Исцеление и возрождение — тот самый яркий изумрудный свет. Минуту, может, больше я пыталась, не слушая возражений и растерянных голосов друзей.

Я тянулась к храму, к колесу, даже к тому душному, черному ничто, через которое прошла, чтобы туда попасть.

Пусто.

— Нет! — выдохнула я, чувствуя, как грудь трескается от отчаяния. — Не работает! Почему это не работает…

— Что не работает? — Джемма схватила меня за плечи сзади, вглядываясь в мое лицо. — Ари!

— Моя сила! — вырвалось из меня, с надрывом, сквозь слезы и ярость.

Джемма замотала головой в непонимании.

— Какая сила, ты о чем…

— Она спасла мальчика, — вмешался Гэвин. — У храма. Она исцелила его.

Джемма втянула воздух, остальные стихли.

Ярость скользнула по позвоночнику, словно яд. Я снова пыталась дотянуться до зеленой спицы, вызвать то самое виридиевое сияние в теле, направить его в Каза, в его изувеченную ногу.

— Каз… — простонала я сквозь стиснутые зубы. Но запаха жасмина не было. Ни дыхания жизни, ни света, ни колеса, ни храма. Пустота. — Нет, нет, нет! Прости. Прости меня…

— Хватит, — Каз дотянулся до моего локтя и сжал, что я едва почувствовала, он был слишком слаб. На бледном лице появилась храбрая улыбка, ореховые глаза дрогнули и приоткрылись. — Не ломай себя ради меня, Ари.

Я взяла его руку и прижала к своей груди. Единственный способ обнять, не причинив боли.

Эзра стоял рядом, злость кипела под его кожей.

— Я думал, Симеон наложил защиту на город!

— Магия не остановит обычные взрывчатки, — ответил Даймонд. — Кто знает, сколько десятилетий эти заряды пролежали под храмом.

— И ты думаешь, это просто совпадение, что они сдетонировали сегодня? — Джемма приложила к лбу Каза влажную тряпку. — Надо было уйти раньше. Они, должно быть, знают, что она здесь.

Гэвин спокойно покачал головой.

— Они не знают.

— Откуда тебе знать, что они знают или не знают? — волосы Джеммы дрожали вместе с яростью. — Ты что, один из них?

Гэвин резко повернулся к ней.

— Почему, по-твоему, Симеон послал именно меня, Тремейн? Из-за меча? — он оскалился. — Он послал меня, потому что я видел и делал такое дерьмо, от которого твой драгоценный командир армии обоссался бы от страха. Он послал меня, потому что я знаю абсолютное зло. Я знаю, кто такой Молохай, а Молохай захочет ее, — он ткнул пальцем в меня, — себе. Так что, если бы Инсидионы знали, что она где-то рядом, они бы точно не стали рисковать и взрывать ее к черту.

— Инсидионы всегда начинают с храмов, — быстро вставил Даймонд. — Они ненавидят Сельварен. Товик держался годами, но это было лишь вопросом времени, когда они решат ударить.

— Не важно, почему, — произнес Финн. — Нам нужно разделиться, — он вытер пот со лба, размазав по коже кровь брата. — На всякий случай. Каза нужно доставить в Пещеры. Если есть хоть малейший шанс спасти ногу, мы должны отвести его к Нестору и Абраму.

Каз, дрожа, взял из рук Даймонда стакан воды и хрипло прошептал:

— Я справлюсь.

— Заткнись нахрен! — взорвался Финн, проведя дрожащими пальцами по коротким черным волосам. — Тебе ногу оторвало, мать твою! Мы должны вернуться в Пещеры — я, Каз и еще кто-то.

— Мы должны держаться вместе! — рявкнула Джемма.

Не ломай себя ради меня, Ари.

Они спорили, но слова Каза звенели в моей голове, заглушая все остальное. Он сломался ради меня. Потерял часть себя. Рискнул всем ради меня. Они все рискнули.

Хватит.

То, что я не была готова, не означало, что им нужно было оставаться со мной.

— Довольно, — сказала я и поднялась. — Вы отправляетесь домой. Все.

— Ари… — Джемма метнула в меня предупреждающий взгляд.

— Вы четверо направитесь на запад, в Авендрел.

Уверенность. Раньше мне приходилось притворяться, будто она у меня есть.

Но не теперь.

— Если ногу спасти не удастся, Каз останется здесь до рассвета, — продолжила я. — А вы уйдете, как только кровотечение прекратится. Возьмете лошадей. Не останавливайтесь, пока не доберетесь до Пещер. Если вас кто-то будет преследовать — у Элиаса достаточно людей, чтобы разобраться с этим. Смит и я отправимся в Бриннею, к Симеону, — я сглотнула и с надеждой подняла на него взгляд. — Это то, чего я хочу. Ты отвезешь меня?

В его глазах отразилось облегчение, смешанное с благоговением.

— Да. Я отвезу тебя.

— Пойдемте все, — вмешался Эзра, метаясь взглядом между мной и Гэвином. — Все вместе, домой.

Он имел в виду дом для всех, кроме Гэвина.

Но для меня домом Пещеры тоже еще не были.

— Я не готова, — сказала я. — Не знаю, буду ли когда-нибудь, но сейчас нет. Не до встречи с Симеоном.

И я не была готова оставить его.

Джемма взяла меня за руку.

— Ари…

— Это не обсуждается, — перебила я. — Мне нужно в Бриннею. Это… — я заставила себя проглотить ком в горле, подавить страх и дрожь. Нужно было учиться звучать твердо. — Это приказ.

Эзра покачал головой.

— Элиас…

— Если Элиас не счел нужным лично сопроводить меня в Пещеры, значит, подождет еще несколько недель, — отрезала я. Слова сорвались резко, звонко, как удар хлыста.

Краем глаза я заметила, как уголок губ Гэвина дрогнул — еле уловимая искра гордости, которую он тут же подавил, сжав челюсти.

— Каз, — я опустилась на колени, положив дрожащую ладонь на его гладко выбритую щеку. Он то приходил в себя, то терял сознание, и я не была уверена, слышит ли он меня. — Ты поедешь домой. Джемма, Финн и Эзра отвезут тебя. К Марин и малышу.

Пот катился по его бледной коже.

— Марин меня проклянет, если я не привезу обратно свою королеву.

— Тогда скажи ей, что это был приказ, — я стиснула зубы, чувствуя, как слезы жгут глаза. — Приказ ее королевы. И что я… — горло перехватило, страшно было даже обещать. — Я приду, когда буду готова, — я все-таки улыбнулась, потому что следующее сказанное было правдой. — Мне ведь нужно познакомиться с вашим чудесным малышом.

Его ответная улыбка была самой сильной из всех.

Финн и Эзра остались с Казом в задней комнате таверны, куда его перенесли на диван у очага, пылающего жаром и светом. Я смотрела, как Даймонд навешивает на дверь железный засов. Теперь, когда фасад здания выгорел дотла и главный зал остался открытым всем ветрам, доступ внутрь был свободным.

Мне стоило огромных усилий не броситься помогать жителям Товика разгребать обломки храма, но Даймонд уверял, что пострадавших почти нет. Об остальных заботились целители, а старейшины города уже искали источник взрыва. Мое участие, говорил он, нужнее в другом — подготовить друзей к дороге.

Так я и сделала. Отправилась на кухню, чистила и варила картошку, резала хлеб и мясо, делала все, что могло бы поддержать их в пути до Пещер. Я не знала, сколько займет дорога верхом, но уж точно меньше, чем путь из Уоррича в Товик пешком.

Для Каза каждый лишний день пути мог стоить жизни.

От печи и дровяной духовки на кухне стояла невыносимая жара. Я распахнула окно над широкой металлической раковиной, впустив свежий зимний воздух, чтобы хоть немного остудить потное лицо, и услышала крики Джеммы.

Приподнявшись на цыпочки, я выглянула наружу. Гэвин собирал и точил клинки, укладывая их в ножны и сумки. Джемма ходила за ним по лесистой поляне позади таверны, размахивая руками, ее глаза горели гневом.

— Она никуда не пойдет с тобой одна!

— Пойдет, — спокойно ответил Гэвин, наполняя колчан стрелами. — Это ее решение. Она хочет в Бриннею. Я отвезу ее. Со мной ей безопасно.

— Безопасно? — прошипела Джемма. — Ты сам-то в этом уверен?

Гэвин медленно повернулся, губы его скривились в презрительной усмешке.

— Что ты хочешь этим сказать, Тремейн?

— Думаешь, я не знаю, чего хотят мужчины? — она фыркнула, уперев руки в бедра. — Ты хочешь оставить ее себе.

Он приподнял бровь и дьявольски усмехнулся.

— Пожалуй, я недооценил твою проницательность.

— Ублюдок! — рявкнула она и толкнула его в грудь, будто надеялась выбить хоть искру ярости. Безуспешно. — Ты хочешь использовать ее ради собственного удовольствия. Заставить довериться, а потом манипулировать. Хочешь трахнуть молодую королеву и похвастаться, что смог!

Во мне закипела злость на обоих. На Гэвина за то, что не отрицал, за его усмешку, за то, что подзадоривал ее, а на Джемму — за то, что говорила обо мне, будто я кукла, без собственных желаний, без права решать, кого подпускать к себе. За то, что думала, будто он действительно способен взять меня без разрешения.

— Еще и смеешься, сукин сын! — она снова ударила его кулаками в грудь. Он стоял, как каменная стена, равнодушный к ее вспышке. — Почему же ты до сих пор не сделал этого? — она толкнула его еще сильнее, свободной рукой схватившись за рукоять клинка. — Или хочешь переспать с ней раньше, чем это сделает Элиас Уинтерсон?

Но застать Гэвина врасплох ей не удалось. Лезвие не успело подняться, как он перехватил ее руку стальным хватом, взгляд потемнел, лицо перекосила злая гримаса.

— Ты, блядь, ни черта не понимаешь.

Я отпрянула от раковины, сердце колотилось, кулаки сжались.

Он действительно не очень-то скрывал интерес ко мне, но я списывала это на свою наивность, мол, просто показалось. Он окружал меня вниманием, заботой, и я все чаще ловила себя на том, что тянусь к нему.

Дверь хлопнула, Джемма ворвалась в коридор за кухней, оставив ее настежь открытой. Увидев меня, она остановилась. В ее карамельных глазах вспыхнула мольба.

— Мне нужно больше времени, — сказала я. — Это мой выбор.

— Дурацкий выбор, — процедила она сквозь зубы и ушла, не оборачиваясь.

Может, и дурацкий, но я доверяла себе.

Все равно грудь сжалась, когда я смотрела ей вслед. Я быстро поняла: угодить всем невозможно, но это осознание не облегчало боль оттого, как мы с ней расстались.

Тяжелые шаги заставили меня обернуться к кухонной двери. Вслед за ними ворвался холодный воздух, запах кожи и сладкий аромат кедра.

Гэвин замер, увидев меня. Я скользнула по нему взглядом — высокий, опасный, волосы стянуты кожаным шнурком, рукава закатаны, на мускулах те самые татуировки.

И я подумала, каково же это — оказаться желанной им по-настоящему.

Его лицо напряглось. Он бросил взгляд на открытое окно, потом на меня, потом в пол. Ноздри дрогнули.

— Сколько ты слышала?

Щеки вспыхнули.

— Достаточно.

— Достаточно для чего, Элла? — в его голосе проскользнула паника.

— Это неважно, — я с трудом удержала голос ровным. — Я доверяю тебе.

И это было правдой. К добру или к худу — я ему доверяла.

Он сделал два шага вперед, заходя в кухню. Я машинально отступила, освобождая ему место, и он заметил этот жест, едва заметно поморщившись.

— Я не трону тебя, Ариэлла. То, что она сказала… — он провел ладонью по лицу и выдохнул. — Со мной ты в безопасности.

Я знала. Слишком хорошо знала.

И все же жаждала его близости, как наркотика, и ненавидела его самообладание.

Боясь, что голос выдаст раздражение, я лишь кивнула.

— Уже поздно, — его низкий голос стал хриплым. — Если ты закончила здесь, тебе стоит отдохнуть, — избегая моего взгляда, он отступил к дверному проему. — Утром выезжаем в Бриннею.

— Ты поговоришь с ней? — вырвалось у меня. — Я знаю, тебе не нужно никому ничего доказывать, но все, что я скажу… она не услышит. Она думает, я беспомощна, — глаза защипало. — Но я не хочу уезжать, пока она злится на меня.

— У нее нет причин злиться на тебя, Элла. Это на меня она…

— Пожалуйста, — я завязала узлы на дорожном мешке, теребя шнурки пальцами. — Ей нужно услышать это от тебя. Пусть увидит того, кого вижу я. Пусть поймет, что со мной все будет в порядке.

Он облокотился на дверной косяк, провел рукой по изрезанному шрамами лицу и по бороде. Я уже начинала терять надежду, когда он все же кивнул.

— Я разберусь.

Я с облегчением выдохнула, подошла и обняла его.

— Спасибо, — прошептала я, уткнувшись в его грудь, вдыхая запах, тепло, ощущая, как тело будто растворяется в этом спокойствии.

Он обнял меня в ответ крепко, всем телом заключив в защитный кокон.

— Что угодно для тебя, — прошептал он, коснувшись губами моих волос.

Минуты спустя я уже лежала в кровати и наблюдала, как Джемма пытается приручить свои непокорные кудри, стягивая их в высокий хвост. Она не сказала ни слова с тех пор, как мы сцепились на кухне.

Три четких удара в дверь прорезали напряжение, Джемма пересекла комнату в четыре длинных шага и резко распахнула ее. На пороге стоял Гэвин.

— Тремейн, — его голос был холоден, как сталь. Он бросил взгляд на меня — в нем мелькнула мягкость — и снова посмотрел на нее. — Можно с тобой поговорить?

Ее мрачный взгляд был ответом сам по себе. Она уже собиралась захлопнуть дверь, но он подставил тяжелый сапог, и дверь не сдвинулась.

— Джемма, — позвала я из кровати. — Пожалуйста.

Она метнула в меня сердитый взгляд, потом в него. Что-то недовольно пробормотав, вышла в коридор. Перед тем как последовать за ней, Гэвин посмотрел на меня и коротко кивнул. Обещание.

Я услышала, как открылась и закрылась дверь спальни напротив.

Они были там больше часа. Без криков, без ссор, только глухое бормотание приглушенных голосов, похожее на далекий гром.

Я лежала, прислушиваясь, пока наконец не сдалась — все равно я ничего не могла сделать, кроме как попытаться уснуть.

Я уже почти задремала, когда тихо вошла Джемма. Она двигалась осторожно, бесшумно, залезла в кровать, но не легла — села, положив ладонь мне на бедро. Наверное, думала, что я сплю. Я видела ее отражение в зеркале туалетного столика. Лицо застыло, но глаза… глаза стеклянные, полные боли, словно мыслями она была где-то далеко.

Горечь мгновенно поднялась к горлу. Я знала, что это был риск — просить его убедить ее. Знала, что у него есть тайны.

И теперь почти не сомневалась: одну из них он только что раскрыл ей. Ту, о которой мне, пока, не сказал.