Сильверсмит

Глава 22

Ариэлла

Благодаря жгуту и перевязке Финна, нога Казa перестала кровоточить еще в начале ночи. Он спал на диване — там же теперь медленно ел завтрак, — пока Финн и Эзра возились рядом на полу. Каз был слаб и испытывал чудовищную боль, но его чувство юмора и жизнерадостность оставались непоколебимыми.

Если бы мне когда-нибудь довелось пережить смертельное ранение, я бы молилась быть хотя бы наполовину столь же храброй, как Каз.

Джемма этим утром была на удивление тихой. Ее привычная дерзость сменилась задумчивым восхищением. Когда Гэвин появился в поле ее зрения, она застыла, уставившись на него широко раскрытыми глазами, сглотнула, а потом перевела такой же изумленный взгляд на меня.

Ни единого возражения не сорвалось с ее обычно острого языка, когда Финн заговорил о маршруте к Пещерам.

Это была моя идея, мое желание идти туда, но я ожидала большего сопротивления. В голове я молча перебирала варианты. Возможно, он рассказал ей о своей жене, и теперь она понимала, почему он так боится потерять кого-то, кто ему дорог.

А может, он просто пригрозил ей.

Хотелось бы верить, что второе не так уж вероятно.

Одетый во все черное, Гэвин вошел в заднюю комнату, когда все уже закончили есть. Поздно ночью он готовил снаряжение, лошадей и повозку для Каза. Когда мы проснулись, он все еще возился.

— Финн, Каз, Эзра, Джемма. У вас три лошади, — сказал он, заняв место рядом со мной и скрестив мощные руки на груди. — Одна впереди, две тянут повозку. Если хоть слово о ней проскользнет — скажете всем, что видели ее к югу, к северу, к западу, мне похуй. Только не правду. И дайте им ложное описание.

Я взглянула на Джемму, она печально мне улыбнулась. В груди боролись облегчение и тревога, но я поднялась из-за стола и пошла следом за ними к лесу за таверной.

Утро было туманным и пронизывающе холодным. Ветер свистел нещадно, серое небо грозило снегом или ледяным дождем. День был холоднее всех, что я пережила в Вимаре, но на плечах у меня лежал волчий мех. Он спасал от дрожи.

Эзра и Финн осторожно перенесли Каза в повозку, выстланную сеном и одеялами. Тот весело ворчал, что, мол, чем он заслужил такое «королевское обращение», на что оба закатили глаза.

На нем был коричневый меховой жакет, одолженный у Даймонда, и темно-зеленая шапка. Я взобралась рядом, где он полулежал, и стала машинально поправлять и приминать сено за его спиной.

— Ты суетишься, Ари, — усмехнулся он светлой улыбкой, но мне стало не по себе от его бледности.

Я проигнорировала замечание и натянула ему шапку пониже, прикрывая уши, торчащие из-под растрепанных черных волос. К тому моменту, как он вернется, ему точно понадобится парикмахер.

— Ее Величество меня укрывает? — поддел он.

— Ты знаешь, что я ненавижу, когда меня так называют, — я фыркнула, хотя на деле уже заматывала его в одеяла с головы до ног — кроме раненой ноги, на которой была только легкая накидка поверх повязки.

— Я в порядке, Ари, — он взял меня за запястье и опустил мою руку. Я откинулась на колени. — Спасибо.

Джемма позвала меня, махнув рукой, чтобы я спускалась. На востоке робко пробивалось солнце.

Повернувшись к Казу, я с трудом сглотнула.

— Передай Марин, что мне жаль.

— Попробую, но, может, она влепит мне пощечину за то, что я чуть не потерял ногу и позволил тебе извиняться, — Каз ухмыльнулся, и я не смогла не рассмеяться.

— Ари! — снова крикнула Джемма, уже нетерпеливо.

Я крепко обняла Каза за шею.

— Будь осторожен.

Он подмигнул.

— Это не очень весело, но ладно.

С последним закатыванием глаз я спрыгнула с повозки и обернулась к Джемме. Она уверенно стояла в черном кожаном боевом костюме, с ножами на поясе. Под потертой курткой виднелся теплый серый свитер. Шапки на ней не было, зато черный шарф, обмотанный вокруг шеи, можно было при необходимости натянуть на рот, чтобы согреться.

— Я волнуюсь, — начала я. — Храм привлечет их внимание, и вы можете привести их прямо к себе.

— Не сомневайся, — она взяла мои тонкие пальцы в свои руки в кожаных перчатках, и крепко сжала. — Это правильное решение.

Я удивленно распахнула глаза, вспомнив ее противоположные слова прошлой ночью.

— Правильное, — повторила она, заметив мое колебание. — Если они нас догонят, тебя здесь уже не будет. Мы двинемся быстро.

Я подтянула волчью шаль к горлу свободной рукой. Она уже отвернулась, но я позвала:

— Джемма?.. — я не отпускала ее руку и понизила голос. — Я попросила его поговорить с тобой. Я ему доверяю и хочу, чтобы ты тоже доверяла, но… — я поморщилась, — что он сказал? Он угрожал тебе?

Она коротко рассмеялась, покачав головой.

— Нет, Ари. Никаких угроз. Просто я не знала, что… — ее длинные пальцы вновь обвили мои, и, выдохнув, она выпустила облачко пара в холодный воздух. — Он не причинит тебе зла.

В ее глазах блеснуло что-то теплое, глубокое, почти болезненное, и она резко притянула меня в крепкие объятия.

Я обняла ее в ответ, и несколько моих слез скатились по ее плечу.

— Приходи, когда будешь готова, — прошептала она, коснувшись моих висков легким поцелуем. — Делай то, что должна… чтобы найти себя. Мы все будем ждать тебя.

Одним ловким движением она запрыгнула на переднее сиденье деревянной повозки, длинные пальцы уверенно обвили поводья.

Я обняла Финна, который тоже был весь в черной коже, потом Эзру, одетого так же.

Он подошел к Гэвину, стоявшему рядом с белой кобылой, запряженной впереди. Несмотря на то что Гэвин был выше, мой кузен посмотрел на него снизу вверх с вызывающей ухмылкой, без тени страха. Я была благодарна, что Гэвин позволил ему высказаться, не ответив ничем, кроме чуть приподнятой брови.

Эзра вскочил на белую кобылу и бросил мне последний, тревожный взгляд. Потом повернулся вперед, и они тронулись на запад, к Авендрелу, под утренним небом Нириды, окрашенным в оранжевые и бирюзовые тона над плотной стеной леса.

Через час Даймонд стоял с нами у конюшен на окраине Товика. Он собирался остаться в городе еще на несколько дней — решить, стоит ли восстанавливать таверну или, с приближающейся войной против Молохая, перебраться в Пещеры Уинтерсонов.

Солнце стояло высоко, и я молилась, чтобы остальные были уже далеко. Хотелось бы знать, когда они вернутся к своим семьям — в безопасности, туда, где Молохай и его Инсидионы не смогут их найти.

Обе наши сумки висели на моей любимой кобыле, ее гладкая черная шерсть блестела в утреннем тумане. Две сумки — все, что у нас осталось. Большая часть припасов ушла с остальными. Я настояла на этом, уверенная, что Гэвин сумеет раздобыть все нужное по пути. Может, я даже попробую поохотиться сама.

— Пора, — сказал Гэвин, ведя гнедого жеребца рядом с черной кобылой.

— Мы можем взять только ее, — я положила ладонь на теплую, гладкую шею лошади и посмотрела на него. — Я поеду с тобой. Так будет безопаснее.

И теплее. Даже в перчатках, шапке, шарфе и с волчьим мехом на плечах ветер больно кусал щеки.

— Если ты так хочешь, — ответил он после короткой паузы, стиснув челюсти.

Я повернулась к Даймонду. Он взял мое лицо в свои гладкие, изящные руки и поцеловал в щеку.

— Моя милая, умная, красивая девочка, — он вздохнул. — Держи его в тонусе, ладно?

Я фыркнула, сомневаясь, возможно ли это вообще, но, вспомнив его слова о том, как мой наставник теряет голову, ответила ему такой же понимающей ухмылкой и кивнула.

Тело само вспомнило движения — я легко взобралась на черную кобылу. Она переступила мощными ногами, почувствовав мое нетерпение. В груди вспыхнуло волнение, будто оно передалось мне от нее.

Я ждала, пока Гэвин наклонился к Даймонду и тихо что-то сказал — приказ, судя по короткому, уверенному кивку в ответ. Затем он поднялся в седло позади меня. Я бросила Даймонду последний благодарный взгляд, и мы тронулись.

Я едва успела вдохнуть, когда почувствовала, как Гэвин прижался ко мне спиной — теплый, сильный, властный. Я ощущала каждое движение его тела, как его ноги сомкнулись по обе стороны моих, как с каждым вдохом его грудь поднималась и опускалась у моего плеча. Живот болезненно сжался.

Я отогнала это чувство, спрятав куда подальше, заставив себя думать о чем угодно, только не об этом. Если я не возьму себя в руки, эти два дня будут казаться вечностью.

— Сколько займет дорога? — спросила я, отчаянно нуждаясь в отвлечении.

— Чуть больше двух дней верхом.

Два дня. Вот и все, что у меня осталось с ним перед тем, как меня передадут моему древнему отцу-колдуну.

— По пути есть несколько деревень, — продолжил он. — Мы сможем останавливаться на ночь. Хочу, чтобы ты не мерзла, если это возможно.

— Мне хватит костра. Раньше хватало, и в Уорриче было холоднее.

Он не ответил, значит, и спорить было бесполезно.

Я сменила тему:

— Что ты сказал Джемме?

Он промолчал. Я подождала минуту и повторила:

— Что ты сказал Джемме? Что ты сделал, чтобы она тебе поверила?

Он тяжело вздохнул и чуть сдвинулся, крепко сжимая поводья — под кожей на его шершавых, изуродованных шрамами руках вздулись сухожилия. Меня передернуло от этого вида… пугающего и одновременно… слишком притягательного. Мысль о том, как эти руки могли бы касаться меня…

— Я сказал ей правду, Элла, — наконец произнес он, его низкий голос прозвучал твердо.

— И что это за правда?

— Джемма понимает, на что я способен ради твоей защиты.

— Ты ее напугал, — я вспомнила тревожный взгляд в ее глазах под лунным светом. — С ней что-то было не так, когда она легла спать.

— Я не пугал ее, — спокойно ответил он. — Я просто помог ей осознать, какой груз ты несешь.

— Что это вообще значит?

Молчание.

Я подавила раздражение от его вечных загадок и вместо этого попыталась вспомнить ту ночь. Джемма лежала рядом, положив ладонь мне на бедро, словно хотела утешить. Она была взволнована, да, но не в ужасе. Не сломлена. И при всем беспокойстве в ней появилась какая-то ясность, будто она что-то поняла. Может быть, его.

— Ладно. Все равно ты мне не скажешь, — пробормотала я, глядя вниз и нервно перебирая пальцами в перчатках.

— Ариэлла, — он накрыл мои руки своей одной, большой и надежной, и я замерла. — Обещаю, мы с Джеммой пришли к взаимопониманию. Очень удовлетворительному, когда дело касается тебя.

— Но ты не скажешь, что именно это значит.

Он вздохнул. Сжимая поводья одной рукой, другой убрал выбившуюся прядь с моего лица и натянул шапку чуть ниже, прикрывая уши.

— Она знает… что я чувствую.

Я сглотнула.

— И что ты чувствуешь?

Он ничего не ответил, но я почувствовала, как его подбородок скользнул по моей скуле. Живот сжался от легкого трения щетины о мою кожу — слишком близко, слишком мягко, слишком по-настоящему.

Он наклонился и коснулся губами моего виска — чуть ниже края шапки.

Из груди вырвался дрожащий, сдавленный выдох. Я ощутила, как он напрягся и слегка сдвинулся за моей спиной — он, конечно, услышал этот непроизвольный звук. Сердце бешено колотилось. Я прикусила губу и откинулась назад, мечтая положить голову в уютную выемку между его шеей и плечом, но мешала густая волчья шкура.

С его руками, крепко обвившими меня, в ней больше не было нужды. Я наклонилась вперед, стянула мех с плеч и положила его себе на колени, пусть греет ноги. Наши ноги. Чтобы восполнить исчезнувшее между моей спиной и его грудью пространство, я пошевелилась в седле, стараясь прижаться к нему как можно ближе.

Для тепла. Только для тепла.

Через пару минут моего ерзания он обхватил меня за талию, заперев в кольце руки, как в стальной клетке.

— Придется перестать двигаться, Ариэлла.

— Прости, — пробормотала я.

Он тихо рассмеялся — мягко, тепло, его смех скользнул по моим волосам, и тревога во мне растаяла, как иней под первым солнцем.

Пока мы ехали, я не могла перестать думать о его признании Джемме. То, что он не позволил себе действовать, несмотря на желание, только сильнее разжигало во мне это самое желание. Его сдержанность, его забота обо мне — они значили для него больше, чем собственное удовлетворение, и я не знала правды, способной сильнее подтолкнуть меня в его объятия. Или в его постель.

Не то чтобы я вообще знала, что с этим делать, окажись у меня такая возможность. Основы я понимала, в Уорриче у нас были козы, но на этом мои знания заканчивались.

Я раздраженно выдохнула, и облачко пара на мгновение зависло перед лицом. С Джеммой я так и не поговорила как следует о том, что случилось между ней и Финном, все время уходило на бег, тренировки, спарринги, книги, к вечеру я едва доползала до постели.

И теперь я шла в брак с Элиасом Уинтерсоном вслепую. Да я вообще шла во все это вслепую, если бы не обучение с Гэвином и книги из его библиотеки.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

— Ни о чем.

— Элла, — предупредительно произнес он. — Поговори со мной.

— О, так уже не так весело, да? — огрызнулась я. — Когда кто-то скрывает от тебя правду.

Он тяжело вздохнул, но на этот раз не стал спорить.

Пейзаж перед нами менялся — холмы и скалистые пики растекались внизу в широкие синие озера, у подножий гор, таких высоких, что их вершины касались облаков. Лес, окружавший Товик, похоже, остался позади — деревья становились все реже, а воздух холоднее.

Минувшей ночью я почти не спала, так что не удивительно, что вскоре после выезда задремала под мерный ритм копыт черной кобылы и под уверенность его сильного тела за моей спиной.

Проснулась я от урчания в животе, сначала решив, что все это сон. Иногда его тепло и забота казались слишком нереальными. Его надежность. Его близость.

— С возвращением, — пробормотал он в мои волосы. Его низкий голос, глубокий и хрипловатый, заставил кожу покрыться мурашками. — Ты продержалась недолго. Я даже успел соскучиться по компании.

— Хм, — я с трудом удержала улыбку и откинулась назад, прижимаясь затылком к его груди. — Может, тебе просто не стоит быть таким удобным.

Низкое, едва слышное гудение, родившееся где-то в его груди, отозвалось в самом моем сердце. Я вздрогнула, и его рука сильнее сжала мои ребра.

Так мы и сидели, пока мой желудок снова не напомнил о себе, на этот раз громче. Гэвин, кажется, услышал… Или почувствовал. Или и то, и другое.

Он остановил лошадь и с легкостью спрыгнул на землю, так грациозно, что это, казалось, противоречило его мощной фигуре.

— У меня с собой немного еды, — я потянулась к сумке, нащупывая вяленое мясо.

Он накрыл мою руку своей.

— Ты не против сделать короткую остановку?

— Мы должны останавливаться?

В ответ прозвучал его тихий смех, от которого у меня по коже пробежали мурашки.

— Я не спрашивал, должны ли. Я спросил, не против ли ты.

Я взяла с него пример и просто посмотрела на него с прищуром, не говоря ни слова.

Он, ничуть не смутившись, спросил:

— Ты умеешь плавать?

— Сейчас зима.

— Снова уходишь от ответа?

Он достал для меня вяленое мясо и протянул небольшой мешочек с красными ягодами — теми самыми, что Даймонд заморозил еще с прошлого лета, — и флягу с водой.

Перед тем как с жадностью откусить кусок мяса, я ответила:

— Не припомню, чтобы когда-либо плавала.

— Ну, я знаю одно место. Горячий источник, — Гэвин указал на север. Впереди высилась мрачная, серая, будто наблюдающая за нами гора. Чтобы увидеть ее вершину, мне пришлось откинуть голову так высоко, что шея захрустела.

— Это опасно?

— Думаешь, я бы повел тебя туда, если бы это было опасно? — спросил он и приподнял бровь. — Я не отправлю тебя в Пещеры, не убедившись, что ты умеешь плавать.

— В Пещерах много озер и водоемов? — я сказала это в шутку, но кто знает, может, так и есть.

— Не знаю, — он протянул мне руку, помогая спуститься. Я крепко держалась за него, пока ноги не коснулись земли. — И знать не хочу. Ты не умрешь, утонув.

Чуть впереди, у подножия той самой горы, я заметила небольшое озерцо, частично укрытое скалой. Над прозрачной голубой водой поднимался пар, зовущий нас укрыться от пронизывающего ветра и мрачного неба.

— Ты никогда не был в Пещерах? — спросила я, отрывая взгляд от манящего источника.

— Повода не было, — ответил он, привязывая кобылу кожаным ремнем к единственной ели поблизости. Потом снял с нее наши сумки и легко закинул на плечо, будто они ничего не весили.

Пока мы ехали, я чувствовала себя с ним почти спокойно, хоть на миг перестала терзаться мыслями о друзьях. Но теперь, стоило вспомнить о Пещерах

— Я беспокоюсь за них, — сказала я, кутаясь в волчью шкуру — без его тела за спиной холод пробирал до костей. — За Каза.

— С ними все будет хорошо, — он переплел свои сильные пальцы с моей свободной рукой и двинулся вперед к горячему источнику. — Каз выживет.

— Но его нога… — глаза защипало, даже когда я старалась поспевать за ним, делая три шага на каждый его. — У него будет ребенок, с которым он не сможет бегать и играть, как раньше.

— У этого ребенка будет отец. Живой, рядом. Потому что ты отослала его обратно, потому что защитила до того, как случилось что-то худшее.

Мы остановились перед источником. Я скрестила руки на груди и осмотрела вход в небольшую пещеру, обрамляющую этот тихий, почти интимный водоем. Скала у подножия горы была такая гладкая, что казалось, ее создали нарочно.

Плавать… Заниматься чем-то таким беззаботным казалось неправильным, даже кощунственным на следующий день после того, как мой друг едва не погиб от взрыва. Когда люди страдали, боялись, умирали, как та семья в деревне под Товиком, где мы похоронили того несчастного мужчину. И та маленькая девочка…

— Мне кажется, это неправильно — позволять себе наслаждаться этим, — пробормотала я, теребя край шкуры. — Когда Каз ранен, когда другие страдают, сражаются, умирают.

— А ради чего тогда сражаться, если не ради таких вот мгновений? — Гэвин опустил наши сумки на землю у кромки источника. — Если ты готова пожертвовать своим счастьем ради тысяч незнакомых тебе людей, значит, ты больше всех заслуживаешь хотя бы крупицу этого счастья.

— Но…

— Просто побудь здесь со мной, Элла, — он провел костяшками пальцев по моей щеке и снял зеленую шерстяную шапку другой рукой. — Позволь себе жить.

Я закрыла глаза, прижалась к его ладони и услышала то, что он не произнес вслух.

Пока можешь.

— Вот, надень это, когда пойдешь в воду, — он положил мне на руки чистую, аккуратно сложенную черную рубашку. Его рубашку. — Чтобы не промочить одежду.

Тонкая черная ткань мягко скользнула между моими пальцами. Я с трудом удержалась от желания поднести ее к лицу, чтобы вдохнуть запах кедра, кожи и дыма. Его запах.

Когда я подняла взгляд, он уже стягивал куртку, рубашку и сапоги. К счастью, штаны оставил — милосердно, потому что я не была уверена, что выдержала бы еще хоть дюйм его обнаженной кожи, не потеряв голову.

Его плечи, руки, грудь — сильные, резкие, выточенные будто из скалы. Даже издали это зрелище было опасно. Черные татуированные зарубки на теле казались бесконечными, а шрамы делали его еще более диким. И мне до боли хотелось провести пальцами по каждому из них. Почувствовать его целиком.

Когда я потянулась, чтобы снять с себя свитер, он отвернулся, давая мне немного уединения. Капли воды блестели на его покрытых шрамами плечах. Мышцы под кожей перекатывались при каждом движении, пока он ждал, когда я переоденусь.

Я сняла все, кроме нижнего белья. Тепло прожгло изнутри — я стояла перед ним в одном лифе и белых трусиках. Простых, удобных, без всяких изысков, лишь тонкое кружево по краям. Если бы он вдруг увидел меня вот так, почти нагой, я бы хотела, чтобы на мне было что-то… более женственное.

Его рубашка спустилась почти до колен, словно защита от всех моих комплексов. Как когда-то его свитер. Тот самый, что я так и не отдала и иногда даже надевала ночью.

Осторожно я опустилась к краю источника и погрузила ступни в воду. Горячая, обволакивающая, она ласково поднялась до щиколоток, заставив выдохнуть от облегчения. Я наклонилась вперед и опустила пальцы под гладкую, чуть колышущуюся поверхность.

Вода мягко двигалась ко мне мелкими волнами. Когда я подняла взгляд, он уже смотрел на меня. С тем мучительным, до боли узнаваемым выражением — я видела его на его лице лишь пару раз. Первый — тогда, в амбаре, когда он убил волка и нашел меня. Второй — когда рассказал о своей жене.

Я хотела думать только о первом моменте. О том, с чего все началось, несмотря на страх.

— Монетки у меня нет, — тихо произнес Гэвин, двигаясь ко мне, — но если бы была… за твои мысли.

Я улыбнулась, глядя на свои руки.

— О чем ты думал в ту ночь, в амбаре, когда спас меня от волка?

— Почему спрашиваешь?

Мой взгляд невольно упал на кольца, висящие на кожаном шнуре у него на шее. Теперь к ним добавился и тот маленький флакон с темной жидкостью — тот самый, что я видела у него в руках, когда впервые проснулась в Товике.

— Потому что я тогда не могла понять, почему ты смотришь на меня так, будто… — слова застряли в горле, — будто я привидение. И ты сказал, что нашел меня.

Он долго смотрел, не выдавая ни эмоции. Потом, будто взвесив каждое слово, ответил:

— Когда я увидел тебя, я понял, что стал свидетелем чуда.

Сердце дрогнуло, но я не удержалась от легкого смешка.

— Еще пару недель назад я была жалким существом — кожа да кости, без знаний, без сил, без желания жить.

Его лицо потемнело.

— И я никогда не прощу им того, что они оставили тебя в таком состоянии, — челюсть его дернулась. — В свое время они за это заплатят.

Я проглотила подступивший к горлу ком, заставив себя не дрожать. Элоуэн он бы, пожалуй, и правда сломал пополам, но Симеон… древний колдун. А он угрожает ему так, словно это пустяк.

— Элоуэн… — пробормотала я. — Не смей…

— Я не убью ее, Элла. Она для тебя что-то значит.

Я сглотнула. Будто это была единственная причина ее пощадить.

— Можно еще кое-что спросить? — я смотрела, как он подходит ближе. Вода была неглубокой, даже не доставала ему до плеч. Несколько темных прядей выбились из кожаного ремешка и прилипли к мокрым плечам.

Он шагнул ближе, тяжело, уверенно, вода раздвигалась перед ним.

— Спрашивай.

— Что сказал тебе Эзра перед тем, как они уехали из Товика?

Гэвин усмехнулся.

— Угрожал убить меня, если я причиню тебе боль.

Я ахнула, а он только тихо рассмеялся в ответ.

— Не переживай. Я не боюсь.

— Почему? — потребовала я.

— Потому что если я причиню тебе боль, я убью себя первым.

Я нахмурилась, глядя, как в воде, сверкающей паром, мягко колышутся волны вокруг моих ног. Когда тело привыкло к жару, остальная часть меня начала жаждать его.

— Мне не нравится эта мысль, — прошептала я.

Сердце застучало в ушах, когда я почувствовала его прикосновение — шершавое, но осторожное — к своим коленям.

— Иди сюда, — сказал он мягко, заметив мое нахмуренное лицо. — В воду. Тут неглубоко.

Я положила ладони на его крепкие предплечья, позволив ему стянуть меня с каменного края. Инстинктивно я обвила его ногами за талию, руками за шею, прижавшись всем телом.

— Это не похоже на плавание, — его голос звучал низко, с хрипотцой, будто воздух с трудом выходил из легких. Его твердая, горячая грудь скользнула по моим соскам, и по телу прошел электрический разряд.

— Тогда ты будешь плавать за двоих, — выдохнула я.

Я провела пальцами по его груди и ключицам, отмечая каждую каплю воды. Наше дыхание смешалось — легкое, прерывистое, голодное.

Его взгляд скользнул к моим губам. Глаза, темные, как омут, потемнели еще сильнее.

Он прочистил горло — низкий, глубокий звук прорезал туман моего оцепенения.

— Плавай, — сказал он. Сильные пальцы на моей талии сжались крепче, и расплавленное желание с силой ударило в живот. — Не бойся. Я не дам тебе утонуть.

Он поднял меня и… просто швырнул на другой конец источника. Я задержала дыхание до того, как ударилась о воду, и волны с гулким шипением сомкнулись вокруг меня, горячие, живые, ослепительно приятные. Я улыбнулась под водой и почти поклялась, что чувствую прикосновение самого Рейнара, Бога Морей, будто его сила скользнула сквозь кожу.

Когда я вынырнула, то с шумом втянула воздух и рассмеялась.

— Вот тебе и урок плавания! — но я все еще улыбалась, перебирая руками и ногами, двигаясь по кругу, чтобы не уйти под воду.

— Элла, — сказал он, указывая на меня, и на лице его играла теплая, гордая улыбка. — Ты умеешь плавать.

Ритмичные движения рук и ног не давали мне уйти под воду. К счастью, глубина была небольшой, я смогла оттолкнуться ногами от каменистого дна, когда он меня кинул, но с моим ростом стоять и дышать одновременно все равно было невозможно.

Плавание казалось чем-то знакомым, заиграла мышечная память. Как езда на нашей черной кобыле, будто я знала, как это делается, хотя и не помнила, когда училась. Может, до падения, а может, это следствие силы, что текла по венам, — части богов, живущие внутри, направляющие меня?

Я, возможно, никогда не узнаю, но хотя бы это я умела. Я позволила воде приподнять меня, распрямила тело, вытянулась, позволив поверхности меня удерживать — легкую, почти невесомую.

Он тихо выругался и втянул воздух сквозь зубы. Я повернула голову и поняла, почему. Его черная рубашка, прилипшая к моему телу, очерчивала каждую линию, а ледяной воздух над водой делал свое — ткань натянулась на груди, и сквозь нее просвечивали соски.

Он не отвел взгляд, даже не попытался. Смотрел на меня, будто испытывал невероятный голод.

Я почувствовала себя пламенем. Белым, ослепительным, живым.

— А если Элиас не захочет меня? — выдохнула я. Не так, как ты.

Вода мягко колыхнулась, он приближался, хотя минуту назад сам отшвырнул меня, словно острое лезвие, к которому нельзя прикасаться.

— Этого не случится, — его голос стал низким, хриплым, почти рычащим.

— Откуда ты знаешь?

Он скользнул руками подо мной — одна ладонь легла на шею, другая на поясницу — и подтянул меня к своей груди.

— Потому что невозможно тебя не хотеть.

Я тихо выдохнула.

— А если он… не будет добр ко мне?

— Если он не будет добр… — он слегка наклонил голову, и в его взгляде вспыхнула тьма, — я знаю больше способов убить человека, чем тебе лет. И делать вид, будто это несчастный случай, не стану.

Эти слова, полные ярости и крови, так не вязались с тем, как он смотрел на меня… Как говорил со мной. Я подняла руку и провела пальцами по его щетине. Он закрыл глаза и прижался щекой к моей ладони. Когда он выдохнул, я втянула его дыхание в себя — теплое, густое, слаще воздуха.

— Если бы у тебя было всего одно желание, — тихо спросила я, — одно на всю жизнь… чего бы ты хотел?

Я ведь могла бы исполнить его, когда стану королевой. Хоть и не хотела думать о его жене, но знала — если это то, что он пожелает, если вообще возможно… я использую все силы, все связи, чтобы вернуть ему счастье. Даже если это разобьет мне сердце.

Он опустил губы к моему виску.

— Твою свободу.

Я коротко, горько рассмеялась.

— Нет, это мое желание. А твое?

— Я просто… — он обхватил ладонью мое лицо, глядя прямо в глаза, пока дыхание не перехватило. — Хочу, чтобы ты узнала меня. Настоящего, Элла.

— Я знаю, — прошептала я и положила руку ему на грудь. — Я знаю тебя.

Он сглотнул, кадык дернулся. Его взгляд метнулся к моим губам. Я боялась его поцелуя почти так же, как жаждала его, потому что знала — он оживит меня и уничтожит.

Но я боялась, что Гэвин снова оттолкнет меня, если я сделаю шаг первой. Поэтому, прежде чем он успел отодвинуться, я обвила его шею руками, а талию ногами и прижалась лицом к его плечу. Чтобы не мог соблазниться. Чтобы просто держал меня.

И он держал.

Глаза жгло от подступающих слез, горло сжалось от осознания, которое я не смела произнести вслух. Я тихо заплакала в его плечо, понимая: Уоррич — не мой дом.

Филипп, Элоуэн, даже любимый Олли, ради которого я бы отдала жизнь, — не мой дом.

И даже Пещеры, где были мои друзья, мой народ, мой жених — не мой дом.

Дом был здесь.

Он был моим домом.

Домом, который я не смогу сохранить.