Тот, кого я ненавижу

41. Кирилл

Отец приехал минут через сорок. С его появлением нас и правда сразу же пропустили за заветную дверь, снабдив халатами. Его корочка, точно золотая пайцза, открывала все пути без лишних вопросов.

Потом нас пригласил в свой кабинет зав. отделением. Тоже любезный весь такой. Попытался даже чаю предложить. Отец раздражённо отмахнулся. Потребовал чётких и ясных ответов.

Меня тоже бесило, что никто не мог сказать нормально сразу, что с матерью, чего бояться, на что надеяться. Вместо этого старик-врач нудно рассказывал на своём языке, что они сделали и будут делать, про обследования говорил, ну и всякое такое. Из его слов я вообще мало что понял. Термины эти…

Единственное, что уловил, — сейчас состоянии матери стабильное. Это как-то вселяло надежду.

Пока отец деловито расспрашивал, что нужно, я ещё раз сунулся в реанимацию. Мать уже не казалась такой землисто-серой. Она как будто просто спала. Но этот антураж с трубками и мониторами выглядел устрашающим.

Домой ехали молча. Отец начал было расспросы:

— Как это произошло?

Он ещё спрашивает, как это произошло! Я, чтобы не высказать ему всё, что о нём думаю, воткнул наушники, врубил рэпчик и закрыл глаза.

Но дома отец снова привязался. Не сразу же как приехали, чуть позже. Я ушёл к себе, он опять подался к бару, а через час примерно сунулся ко мне со скорбной миной:

— Разговор есть.

— Разговор? А не поздновато ты поговорить сподобился?

Он нахмурился, поджал губы. И несколько секунд как будто колебался уйти или продолжить. Всё-таки продолжил:

— Я хотел поговорить про Элину. Ты со своими дружками устроил ей настоящую травлю…

Я аж опешил в этот миг. Мать там в реанимации с острой сердечной недостаточностью, причём по его вине, а он тут задумал вести беседы про свою девку?! Ну, это уже все грани переходит.

— Ты вообще обезумел? — моментально вскипел я. — Ты только что приехал из больницы. Мать туда загремела из-за тебя. И ты после всего этого ещё смеешь что-то мне говорить про свою любовницу. Да каким уродом моральным надо быть…

— Элина мне не любовница, — поправил отец.

— Ах ну да, я забыл, любимая. У вас же там любовь высокая и чистая.

Отец отвернулся, с минуту смотрел в окно, хотя жалюзи были опущены. Потом тягостно вздохнув, произнёс:

— Кирилл, я понимаю тебя. И твои чувства понимаю. Веришь ты мне или нет, но я уважаю то, что ты вот так беспокоишься за Ирину. Я и сам за неё очень переживаю. И знаю, что для этого разговора момент неподходящий. Но тем не менее я не могу позволить тебе и твоим друзьям травить Элину. То, что вы ей устроили, это гнусно. И ты это должен немедленно прекратить. Пока я только предупреждаю. Но если травля будет продолжаться, я приму меры.

— И какие же? — запальчиво ответил я. — Язык мне вырвешь? Из универа отчислишь? Или из дома выгонишь?

— Ты думаешь, я не найду способ, как тебя обуздать? Я просто надеюсь, что до этого не дойдёт. Ведь ты же с Ириной можешь вести себя достойно, как мужчина, значит, и тут…

— Ну так можешь уже начинать искать свой способ. — вспылил я. — Если бы ты себя вёл с матерью… как ты там сказал… достойно, как мужчина, вот этой всей фигни и не было бы. А то ловко ты устроился. Ты, значит, будешь там развлекаться, мать от этого теперь загибается, а я и слова не скажи? Может, ещё благословить вас? И вообще, как ты можешь мою мать равнять с этой шлюшкой?

— Не смей так о ней! Говори о ней уважительно!

— Уважительно? Ты в своём уме? Да я ненавижу эту тварь. И тебя тоже ненавижу. Я раньше не понимал, но это ты всегда всё и всех ломаешь. Ты считаешь, что я убил Даньку. Не надо, знаю, что считаешь. Но на самом деле, его убил ты. Ты его держал дома как в клетке. Он от тебя задыхался, а не от астмы. От твоих «туда нельзя, сюда нельзя, ничего нельзя».

Отец стиснул челюсти. Я видел — ему очень хотелось меня ударить. Даже кулаки стиснул. Но он сдержался, как всегда, а я — нет, меня вовсю несло.

— А теперь у меня осталась только мать, — продолжал в запале. — Но ты и её гробишь. Нахрена ей была нужна твоя правда?

— Ты упрекаешь меня в том, что я не захотел ей лгать? В том, что не захотел оскорблять её ложью?

— Ой, вот не надо только громких слов — не захотел оскорблять ложью, — передразнил я его. — Кому-нибудь другому втирай этот бред. Я по себе знаю, что правду сказать легче всего. Сказал правду и всё, свободен, ничто не давит, не гложет, не мучает. Чтобы сказать правду, это не честным надо быть, а равнодушной эгоистичной сукой, которой класть на чувства окружающих.

— Ты за языком-то следи! — перебил отец. — Ты пока в моём доме живёшь и целиком зависишь от меня.

С минуту мы прожигали друг друга взглядом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я тебя предупредил, — первым нарушил красноречивую паузу отец.

— Да пошёл ты вместе со своим предупреждением.