63. Элина

На работе меня все дружно жалели — бармен Лёша, Наташка, другие официанты, даже администратор Лера. Хотя я никому не жаловалась. Но, наверное, выглядела так плачевно, что все решили, будто я жестоко больна. Только Наташка знала настоящую причину.

Мне даже предложили отправиться домой. Я отказалась. Нет уж, дома ещё хуже. Здесь я хоть отвлекалась то на одно, то на другое. Вынуждена была двигаться, постоянно что-то делать, слушать, отвечать, реагировать. Боль, конечно, при этом никуда не девалась, давила камнем, тянула, ныла, саднила, не умолкая. Но как бы фоном. А дома, в одиночестве, она заполняла всю меня, так что даже дышать становилось тяжело.

И мысли… Здесь я могла не думать ни о чём, сосредоточиться на заказах, на работе. А там, дома, эти мысли накидывались, как рой растревоженных ос. Мучительные и навязчивые.

Дома каждая мелочь травила душу и заставляла сердце болезненно сжиматься: кружка, из которой он пил, его зубная щётка (купил первого января и пристроил в ванной в стаканчик рядом с моей), даже сломанный обувной шкаф. Или вот порезалась вчера случайно, достала аптечку и… разрыдалась.

Если бы я вздыхала о нём издалека, на расстоянии, как прежде, если бы мы не успели с ним сблизиться, то, наверное, сейчас не было бы настолько плохо. Я бы тосковала только по образу, как по несбыточной мечте, а не по его теплу, голосу, губам, жаркому шёпоту, прикосновениям.

— Позвони ему, — посоветовала Наташка во время перерыва. — Ты же не виновата. Скажи всё, как есть.

— Я ему звонила, — сказала я убитым голосом. — Сразу же и потом, на другой день. Он не отвечал. Даже нет, не так, у него всё время шли короткие гудки. Так что…

— Оу, аж в чёрный список тебя внёс, фигасе… Ну, с чужого номера позвони.

— Нет, не могу. Это уже будет похоже на преследование.

— Пфф. Тоже скажешь. Ну, напиши в мессенджере, всё объясни… Хотя… раз твой Отелло такой упёртый, то может просто удалить сообщение, не читая. Но попробовать стоит. Терять-то нечего. А уж если ничего не выйдет, то всё равно скоро увидитесь. Выловишь в универе и всё скажешь.

— Ты его не знаешь. Он меня попросту слушать не станет…

— Ну и наплюй тогда. На нём свет клином не сошёлся. Потом сам кусать локти будет.

— Кажется, что сошёлся… Ты, наверное, смеяться будешь, но у меня… не знаю, как будто крылья выросли. Я такой счастливой себя никогда в жизни не чувствовала, как в те два дня с ним. А теперь мне эти крылья переломали… нет, вырвали с кровью…

Наташка посмотрела на меня с острым сочувствием.

— Тогда крепись, подруга.

Не знаю, зачем я спорила с Наташкой, потому что и без её советов и звонила Кириллу, и писала сообщения. И всё как в пустоту. И так же тешила себя слабой надеждой, что через неделю начнётся учёба — будет шанс поговорить. Только как эту неделю ещё вытерпеть? С нашей ссоры прошло три дня, а мне показалось, что целая вечность. И это ещё сегодня, пока я на работе, время более-менее двигалось, а в предыдущие два дня вообще как будто застыло на месте.

* * *

На следующий день я решила занять себя делом и взялась паковать вещи. Правда, шевелилась как осенняя муха, еле-еле, так что к вечеру и половину намеченного не сделала. Но зато назавтра будет хоть какое-то заделье, лишь бы не оставаться наедине с этой изнуряющей тоской, с горькими мыслями.

Сумки и пакеты, которые успела собрать, я сгрудила в прихожей. И вдруг в дверь позвонили. От неожиданности я аж вздрогнула. А потом кинулась к двери, чувствуя, как сердце норовит выпрыгнуть через горло. Неужели Кирилл?

Но это был Игорь. На мгновение я опешила и, кажется, не сразу смогла побороть охватившее меня разочарование. Но потом спохватилась и отступила, приглашая его войти.

С того дня в больнице я с ним не общалась. Он раза три звонил, но я не могла заставить себя ответить на его звонки. Не из-за Кирилла, нет. Тут я виновата сама.

Я не могла Игорю простить тот унизительный момент в палате, когда пришла его жена. Судя по тому, как она с ним держалась, как разговаривала, ну и, конечно, как при этом выглядел он, ничего у них не закончилось, не распалось.

Но я всё равно хорошо к нему относилась, поэтому и не отвечала. Иначе бы не постеснялась, высказала всё, что думаю. Однако и преодолеть вспыхнувшую неприязнь тоже не получалось.

— Привет, — голос Игоря звучал уже не так гнусаво, как в тот день. И синяки под глазами стали значительно бледнее. И повязку убрал.

— Привет, — пробормотала я растерянно. — Ты же в больнице…

— Ушёл. Не могу себе позволить так долго лежать. Извини, что я поздно и без звонка. Хотя ты теперь не отвечаешь на мои звонки. Нет, я не упрекаю, я понимаю тебя. И хочу объяснить ту ситуацию. Понимаю, что со стороны всё выглядело не лучшим образом, но на самом деле… А это что? — Игорь осёкся и кивнул на ворох пакетов и сумок в углу.

— Мои вещи. Я скоро переезжаю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Несколько секунд он смотрел на меня так остро, что мне самой сделалось невыносимо.

— Из-за… Ирины? — спросил он наконец.

— Не совсем.

— Не совсем?

— Ну да. То есть вообще не поэтому, хотя теперь и поэтому тоже.

Он что-то хотел сказать, резко и коротко втянул воздух, но затем шумно выдохнул.

— Поговорим?

Я кивнула. Мы прошли на кухню. Я поставила чайник.

— Ты не брала трубку… из-за Ирины?

Я снова кивнула.

— Элина, — он свёл брови к переносице. — Прости, мне, честно, очень стыдно перед тобой. Но я даже не предполагал, что они снова придут. Это дурацкое совпадение. Я бы никогда так тебя не подставил…

Я воззрилась на него так, будто впервые вижу. Причём здесь совпадение? Он разве не понимает, что меня совсем не это потрясло.

— Игорь, ты обманул меня. Ты сказал, что у вас с ней всё кончено давно, что у тебя, по сути, нет жены. Что у неё своя жизнь. Но это же не так. Я видела своими глазами, как она на тебя смотрит, как она с тобой разговаривает.

— Я не обманывал. Так и есть. Просто… не знаю, как объяснить… — Игорь на несколько секунд замолк, потом вообще огорошил. — Раз для тебя это имеет такое значение, раз всё упирается в то, что я женат, то я… — пожал плечами, — подам на развод завтра же. Ну не завтра, а сразу после праздников.

На такое неожиданное заявление я и не сразу нашлась что сказать, а он продолжал с непривычным возбуждением:

— Я не обманывал ни её, ни тебя. Ирине я честно сказал, что люблю другую. И ушёл бы от неё, но она… в общем, ей плохо стало. Это ты знаешь. Не мог же я её в таком состоянии оставить. Не мог бросить. Как-никак родной человек, мне она тоже дорога. Но теперь она уже оправилась… Так что нет никаких препятствий.

— Игорь, нет, — я тоже оправилась. От шока. — Ты меня совсем не понимаешь. Мне не надо, чтобы ты разводился. Я, дура, конечно, я же верила, что всё так, как ты сказал. Вы не вместе и… во всё остальное.

— Так и есть. Мы просто сосуществуем рядом. Рядом, но не вместе!

— Нет же! Когда не вместе — не приходят навестить, не готовят и не приносят… что там было… что-то твоё любимое. Когда не вместе — не страдают так, как она. Я не знаю, Игорь, что чувствуешь ты, но твоя жена тебя любит.

— А я люблю тебя. Я на многое… на всё готов пойти. Мне нужна только ты. Разве ты этого не понимаешь? — в его глазах сквозила неподдельная боль и искреннее отчаяние.

И всё же к лучшему, что так всё случилось, пусть та сцена в больнице была ужасной, стыдной, унизительной. Но зато теперь я не дрогнула, а смогла сказать всё, что давно хотела сказать, всё, что боялась сказать. Не будь этого, я бы опять не сумела себя пересилить, не посмела бы ранить его. А сейчас как будто освободилась…

— Мне жаль, Игорь. Я должна была раньше сказать, не тянуть… Я не могу ответить тебе взаимностью. И не смогу.

— Откуда ты знаешь? Мы ведь даже толком не…

— Игорь, я люблю другого, — призналась я.

Игорь осёкся, посмотрел на меня недоверчиво:

— Ты это специально говоришь? Назло?

— Нет, — я даже удивилась такому предположению. — Я люблю другого, поэтому… Прости…

Между нами повисло тягостное молчание. Он отошёл к окну и несколько долгих минут смотрел в уличную темень. Потом повернулся ко мне. И лицо его, как будто окаменевшее, напоминало вольто — белую гипсовую маску, не выражающую абсолютно ничего. Таким же бесцветным голосом он спросил:

— Ты к нему переезжаешь?

Я качнула головой.

— Нет.

— И кто он?

Нет, этого я ему сказать не могла. Он и без того к Кириллу относился с предубеждением. Сколько про него рассказывал — ни слова доброго. Может, у него на то и были причины. Но он как будто и не видел в нём ничего хорошего. А разве так нормально? Я даже представить не могу, чтобы так обо мне мои мама или папа говорили. Я в их глазах всегда лучше всех, и мне казалось, что так и должно быть…

— Он просто парень…

— Просто парень… — повторил с горькой усмешкой Игорь. — И что он из себя представляет, этот просто парень?

Я молчала.

— У вас с ним всё серьёзно? Он тоже тебя любит?

Я опустила глаза. Не ведая, он задел самое больное.

— Элина…?

Я посмотрела на него, пожала плечами.

— Я не знаю.

— Что не знаешь?

— Ничего не знаю. Не знаю, любит он меня или нет. Не знаю, будет у нас что-нибудь или нет. Но я знаю, что люблю его.


Странное чувство охватило меня после того, как Игорь ушёл. Я как будто сбросила с себя пудовый груз, но… легче не стало. Своими вопросами Игорь разбередил и без того кровоточащую рану. Ведь я правда не знаю, как ко мне относится Кирилл. Зато знаю, что он меня ни видеть, ни слышать не желает. Нужна ему моя любовь, как… в общем, даром не нужна. И это так больно осознавать.

Я опять разрыдалась. Закусывала губы, но слёзы лились сами собой. А с губ вместе с приглушёнными всхлипами срывался горячий шёпот: Кирилл, мне без тебя так плохо…

* * *

Мне пакетов не хватило. Больших. Маленькие я не брала, и так кулей этих уже ворох. Это я на следующий день продолжила укладывать вещи.

В общем-то, почти всё упаковала, но оставалась ещё посуда и всякая мелочь. Пришла мысль, что можно взять в супермаркете коробку из-под какой-нибудь бакалеи. С коробкой даже удобнее будет.

Я стала одеваться в прихожей перед зеркалом, взглянула на автомате, но тут же отвернулась. Видеть себя не хотелось. Какое-то измученное лицо, некрасивое какое-то. Веки воспалённые, под глазами тёмные круги образовались, и кожа такая бледная — в гроб краше кладут. То-то на работе все уверовали, что я больна, чуть ли не при смерти.

Мелькнула вялая мысль: может, чуть подкраситься? Ну, чтобы совсем уж народ не пугать. Нет, не буду, неохота. Плевать. Перед кем мне красоваться? Никого тут не знаю, а скоро вообще отсюда съеду.

Я выбрела в подъезд, закрыла дверь, стала спускаться тяжело и медленно как старуха. Я и чувствовала себя старухой, полуживой развалиной.

Вышла на улицу и зажмурилась от яркого света. Солнце и белый снег слепили до рези в глазах. Даже слёзы выступили. Я прошла, щурясь, несколько шагов и остановилась как вкопанная. Потому что ко мне приближался… Кирилл Королёв.

Он увидел меня и замедлил шаг, но смотрел пристально. И когда подошёл, тоже остановился передо мной.

— Привет, — произнёс.

Он улыбнулся! Не радостно, а как-то неуверенно, что ли. Но точно не зло, не ехидно. И посмотрел так, что сердце зашлось.

— Привет, — выдохнула я.

— Уходишь куда-то?

Я покачала головой, не в силах отвечать нормально. Вот уж точно — в зобу дыханье спёрло.

— А-а, меня решила встретить? — улыбнулся он уже шире, смелее.

Вот теперь я начинаю его узнавать.

— Я в магазин, за коробкой.

Он вопросительно взметнул брови.

— Я же скоро съезжаю.

— Куда?

— В общежитие.

— А отец?

— Он вчера приезжал. И… я ему всё сказала. Ну, что съезжаю отсюда, что с ним ничего никогда не будет, что…

Чёрт! Я едва не сказала «что люблю другого». Я аж испугалась и замолкла на полуслове.

Но он как будто разгадал или почувствовал, взгляд его сделался какой-то радостно-шальной. И я зачем-то добавила:

— Ему было… очень больно это слышать.

— Могу представить, это жесть, — ответил он, всё равно продолжая улыбаться. — Нет, ты не думай, мне отца реально жаль. Просто…

Он замолк, вгляделся в моё лицо.

— Я так соскучился.

— Я тоже.

О, такого откровения я от себя даже не ожидала. И закусила, смутившись, нижнюю губу.

— Я только что приехал. И сразу с корабля на… Володарского, семнадцать, — он бросил взгляд на номер дома, будто поверяя. Потом снова посмотрел на меня, посмотрел серьёзно, без тени шутки: — Прости меня, что тогда… ну, сомневался в тебе, не стал тебя слушать…

— А теперь не сомневаешься? — спросила я и затаила дыхание.

— Нууу, — Кирилл скроил гримасу. Но ему шло. — Я же такой офигенный. А ревность — удел слабаков, да?

Я видела, что он нарочно пытается всё свести к шутке, только не понимала, почему. Чтобы загасить эту неловкость поскорее или чтобы скрыть собственную неуверенность, которую выказал в первый момент и теперь прятал? Или и то, и другое?

Впрочем, какая разница? Главное, он пришёл, он мне верит.

— Как же хорошо, что ты приехал, — вымолвила я.

Взгляд его снова сделался серьёзным и нестерпимо пронзительным. Он порывисто обнял меня, прижал к себе.

Вот оно счастье, подумала я, закрыв глаза…

Загрузка...