Тот, кого я ненавижу

43. Кирилл

Заметив, как она тотчас подобралась и напряглась, я подошёл ближе. Присел на столешницу полубоком, стал её разглядывать сверху.

Она явно смутилась, отодвинулась на другой край стола, опустила голову и ручку, которой писала, сжала крепко-крепко. Потом вскинула глазищи, метнула исподлобья острый взгляд.

Я продолжал её внимательно разглядывать, силясь понять, что, вообще, в ней нашёл отец. Обычная же. Не уродина, да, но и не красотка. И совершенно не сексуальная. Абсолютно. Вязаный синий свитер под горло, коса… Может, конечно, в тихом омуте страсти кипят, вон как грозно стреляет взглядом.

— Что тебе надо? — буркнула она.

— Да это я у тебя хочу узнать — что тебе надо от моего отца? Только мне не рассказывай про любовь. Это ты отцу можешь ездить по ушам.

Она замешкалась, покраснела, отвела глаза, но так ничего и не ответила.

— Оу, уж не мачехой ли моей наметила стать?

— Нет! Я и не думала ничего такого, — смутилась она ещё сильнее.

— А что тогда? Просто урвать шерсти клок со старого барана? Надоело в кабаке работать?

— Как ты можешь так неуважительно отзываться о собственном отце? — выдала она вдруг.

Неуважительно? Да они сговорились?

— Ты совсем дура? Ты что несёшь-то? И за что его уважать? За то, что на девок его потянуло? За то, что мать до больнички довёл? — вскипел я.

— Он тебя растил, он тебя обеспечивает, и ты пока от него зависишь…

— О, слышу папочкины слова. Так вы там трахаетесь или друг другу на меня жалуетесь? Или совмещаете приятное с полезным?

— Да как ты смеешь… Ты ничего обо мне не знаешь! — она вскочила так резво, что стул завалился с грохотом набок. Оскорбилась. Ну смешно.

— А, ну да. У тебя богатый духовный мир, ты любишь маму, папу и котиков, и поэтому ты просто не можешь быть расчётливой тварью. Угу.

— Ты вообще ничего не знаешь, а судишь…

— Да я и не хочу ничего о тебе знать, мне класть на твой мир или что там ещё. Ты просто влезла в нашу жизнь… вцепилась в отца как клещ… присосалась как пиявка…

— На себя посмотри! — выпалила она, сверкая глазищами. Разве что искры не летели. — Мне плевать, что ты обо мне думаешь. Но твой отец не заслужил такого отношения! Он такой деликатный и благородный, и он всего добился сам! И не тебе его осуждать. Ты — всего лишь избалованный наглый мажор. — Её, судя по всему, тоже понесло. — Выпендрёжник… который живёт на всём готовеньком… ничего не ценит. Но без твоего отца ты ничего из себя не представляешь. Ты — никто, ноль, пустое место…

— Сказала отцовская подстилка, — ухмыльнулся я и тоже встал.

Она вспыхнула, сжала губы и взмахнула рукой, намереваясь влепить пощёчину. Но у меня сработала реакция, руку её я перехватил, стиснул запястье, силой отвёл ей за спину. Коротко охнув, она чуть не вписалась лицом в мою грудь. Я тут же поймал и вторую её руку.

— Отпусти сейчас же! — злобно зашипела она, тщетно пытаясь выдернуть то одно, то другое запястье. — Ничтожество.

— Шлюха.

— Отпусти! — забилась она сильнее.

— Успокойся сначала, бешеная. И не елозь так по мне, а то я за себя не отвечаю.

Она на мгновение застыла, округлила глаза, потом резко отодвинулась от меня, ну насколько возможно.

Я уже хотел отпустить её руки, как дверь распахнулась и в аудиторию стремительной походкой влетел Стрекалов. Мы сразу друг от друга отпрянули.

— Вы совсем уже всякий стыд потеряли? — рассердился он. — Что? Получше места для своих утех не нашли? Срам какой!

— Да ладно вам, — меня едва на смех не разобрало. — Здесь тоже неплохо.

Она стояла пунцовая, открывая рот как рыба.

— Это не то, что вы подумали. Геннадий Викторович…

Я бы ещё постебался вдоволь над обоими, но тут подал голос мой телефон.

Звонили из маминой больницы. Я быстро подхватил рюкзак и вышел в коридор.