В клетке у зверя

25. ♀

Валерия

Частью души радуюсь, что он меня отпускает. Но есть и другая, которую такое пренебрежительное отношение обижает. Порывисто вскакиваю, напяливаю платье на голое тело, ошибаясь, где перед-где зад. Капюшон оказывается спереди — и плевать! Хватаю белье и почти бегу к двери. Чертов подол не дает быстро идти. А я спиной чувствую взгляд Волжского, и от него хочется скрыться особенно.

Вылетаю в холл второго этажа и нос к носу сталкиваюсь с Амелией, которая проходит к своей комнате. Что она теперь обо мне подумает? Ужасно! Хочется под землю провалиться. Девушка, выбегающая из комнаты, где остался её отец, в наоборот напяленном платье. Просто невыносимый позор. Хоть харакири делай.

А чертово платье даже идти быстро не дает! Подхватываю подол и ускоряю шаг, а в спину язвительно долетает:

— В следующий раз задирай, а не снимай, чтобы потом впопыхах не одеваться! — и с громким хлопком закрывается дверь.

Закрываю дверь в свою комнату и, прижавшись к ней спиной, опускаюсь на корточки. Рыдания рвутся из груди и душат. Отзываются ноющей болью в ребрах, пробегают по телу судорогой. Я чувствую себя невообразимо грязной и развратной.

Волжский ещё не трахнул меня, а его дочь уже меня в шлюхи записала. И теперь издеваться будет. Можно я вообще не буду выходить из комнаты? Замуруйте меня тут, пожалуйста.

Но этому не бывать. Я должна играть роль двойного агента, а ещё лошади! В воскресенье очередная инъекция. Чтобы курс витаминов правильно усвоился, лучше не пропускать. Интересно, меня подпустят к ним? Хотелось бы. В этом доме только они относятся ко мне по-человечески.

Справившись с рыданиями, снимаю платье и иду в душ. Долго сижу под горячими струями прямо на полу, привалившись спиной к стене. Кажется, вода должна меня очистить, но легче не становится. Я на эмоциональном дне. Похоже, все предыдущие стадии я уже прошла. Теперь депрессия. А это значит, однажды случится принятие. И что, мне перестанет быть настолько плохо? Я увижу в варварской экспансии Волжского что-то положительное?

Выбираюсь из душа и выуживаю из чемодана пижаму. Можно лечь спать.

Наутро меня будит Светлана. Аккуратно треплет по плечу, просит одеться и спуститься к завтраку. Встаю, умываюсь, одеваюсь в любимую удобную одежду — джинсы и худи, заправляю постель, но завтракать не иду. Не ровен час, я встречусь там с Волжским или с Амелией и снова буду умирать от стыда. Хотя голой уже понимаю, что вообще не есть мне не удастся.

Спустя какое-то время в комнату снова заглядывает Светлана.

— Валерия, спуститесь, пожалуйста. Вадим Романович велел передать, если вы не придете завтракать в течение двух минут, он поднимется сюда сам, и вам это не понравится, — она говорит ровно и без эмоций, будто ей вообще плевать, что передавать.

А я содрогаюсь от простоты, с которой она преподносит мне угрозу Волжского. Нет. Я не стану доводить до того, чтобы он за мной поднялся. Спускаюсь-таки в столовую. Во главе стола, накрытого к завтраку, сидит только Волжский. Выдыхаю и сажусь с соседней, длинной стороны. Светлана приносит мне тарелку с нежно поджаренной яичнией-глазуньей, щедро посыпанной свежим укропом. Выглядит бомбически и пахнет так же.

— Я бы хотел, Валерия, чтобы ты выполняла правила, которые действуют в этом доме, иначе ты тут не задержишься, — цедит Волжский, запивая самопечный круассан кофе. — Обитатели этого дома едят в столовой. Вместе.

— И Амелия тоже? — я знаю, что дергаю тигра за усы, но обидно, что все равны, но она равнее.

— Амелия уже поела, ты слишком долго шла, — отрезает Волжский. — В следующий раз не опаздывай.

Я принимаюсь есть яичницу, он какое-то время молчит. Не поднимаю взгляд и не вижу, чем он занят. Потом он снова меня окликает:

— У меня свободное утро, хочу покататься верхом. Составишь компанию? — спрашивает таким добродушным тоном, что я теряюсь.

Он говорит и держится так, будто вчера ничего не произошло. Видимо, тот ужин — нечто экстраординарное только в моей голове. Это сугубо мое восприятие. А для него норм, ничего необычного. Черствый. Жуткий сухарь!

— Это вопрос или приказ? — спрашиваю с опаской.

— Если так будет проще, считай это приказом, — устало отвечает Волжский. — Доедай, пойдем покатаемся. Запрягать умеешь?

Мне от таких приказов кусок в горло не лезет. Я каталась на лошадях в детстве. Но это было давно. А запрягать, конечно, умею. Руки помнят.

— Умею, — бурчу оскорбленно.

С кем он вообще разговаривает? Специалист я по лошадям или погулять вышла?

— Ну вот и прекрасно, — Волжский поднимается из-за стола и направляется в гостиную. Напоследок добавляет: — Жду тебя в конюшне.

Выбора нет. Но, наверное, покататься на лошади мне бы хотелось. Тем более на Орловских рысаках, они считаются самыми грациозными в мире.

Когда я прихожу в конюшню, вижу, что Алмаз и Агата уже выведены из денников и даже оседланы.

— Проверишь качество седловки? — Волжский с довольными видом ведет обеих лошадей на огороженную площадку и показывает мне на Агату.

Киваю. Побоялся дать мне оседлать свою красавицу, я могу его понять. Но можно же не оскорблять меня такими проверками?

Подхожу, проверяю, как надета уздечка и внутренне радуюсь. Волжский, похоже, гуманист, узда без капсуля, ничего в рот лошади не вставляется. Прямо бальзам на мое сердце. Просовываю кулак под подбородочный ремень — проходит. Проблем с дыханием не будет. Веду ладонью под подпругой, вдоль живота лошади, не так чтобы плотно, можно было бы плотнее. Вставляю пальцы под мягкую накладку под седло, которая называется вальтрап — слишком свободно.

— Седло съедет под весом седока, — заявляю с серьезным видом.

— Правильно, — улыбается Волжский. — Я решил не затягивать подпругу, пока ты не придешь.

Подходит, отгибает мягкую часть седла и подтягивает ремни подпруги так, что пальцы под неё проходят с трудом. Теперь не страшно сесть в это седло. Волжский опускает стремена и взглядом приглашает меня забраться. Придерживает седло, позволяя мне забраться. А я уже понимаю, что поездка дастся мне нелегко — ребра отвечают болью на каждое движение.

— А ты бодро это делаешь для человека, который ни разу не ездил на лошадях! — отмечает он и легко запрыгивает в седло Алмаза.

— Я не говорила, что ни разу не каталась верхом, — поправляю его. — В детстве ходила в секцию ещё в Петрозаводске. Там меня всему научили.

И умалчиваю о том, что когда папы с нами не стало, деньги закончились, и катания на лошадях накрылись медным тазом. Зато с тех пор я поняла, чем хочу заниматься в жизни.

Я чуть сдавливаю бока Агаты бедрами и так же почти невесомо натягиваю уздечку. Мне страшно, что она может меня сбросить. Мало ли все-таки не приняла? Но она подчиняется и идет вперед. Волжский гораздо настойчивее управляет Алмазом, но все равно это гораздо гуманнее, чем если бы он носил шпоры или вставлял лошадям между зубов металлическую скобу.

Мы успеваем проехать пару кругов по манежу, пока со стороны ворот не доносится шум въезжающего на территорию автомобиля. Он тормозит у дома, и оттуда выпрыгивает Тоха. Размашистой походкой направляется к нам. Что-то мне не нравится его настроение. Волжский тоже напрягается.

Тоха подходит к манежу, облокачивается на заграждение и не глядя на меня спрашивает разъяренным тоном:

— Вадим, какого хуя ты ещё не прикончил эту крысу?!